Дети Лавкрафта

Ричард, впрочем, похоже, понял и, изобразив улыбку, сделал Жюлю знак следовать за ним – через позабытую платформу и вокруг вагона, через еще один большой сводчатый проход и в почти межзвездную тьму.



– Это была… нелепость какая-то. Я не в силах объяснить.

С первым Хелен согласилась, но посоветовала Жюлю поупорнее заняться вторым.

Он вздохнул и положил врученный ему этюдник на больничную тумбочку.

– Хорошо. Полагаю, я долгое время думал об этом. Моложе я ведь точно не становлюсь, верно? И ты тоже. А работа… что ж, она работа и есть. Не призвание. Ничего из мною сотворенного особого смысла не имеет, так ведь?

И Хелен принялась рассуждать вслух: хотел ли Жюль сбежать, исчезнуть, как оно и вышло? Она понимала, что меж ними не все ладно, как она выразилась: костями своими чувствовала, что дела меняются к худшему. Но он что, уходил?

– Так обстоятельства сложились. Я… – Ему вспомнилось то утро, очки, автофургон, и он понял, что искренне не желает опять толковать об этом, только не опять. В этом была доля трудности. – Я встретил кое-кого. Одних людей.

При этих словах она встала, обошла свободную кровать в больничной палате, встала у окна. Рассказала Жюлю, как волновалась, когда он не позвонил, когда не появился на работе, домой не пришел. Боялась, что произошло с ним что-то страшное. Из того, чего она боялась, страха у нее не было, пожалуй, лишь перед тем, о чем он говорит.

Она думала о нем лучше.

– Ты хотела, чтобы я объяснил. Хорошо. Прошло сколько? С неделю, как меня нашли. Я был под городом, в глубоком тоннеле. – Он хмыкнул при мысли об этом. – Тайный тоннель. Там я видел… всякое, чего раньше и представить не мог. Произведения живописи, которые были… потрясающими? Непостижимыми? Они говорили со мной… вот в чем дело. Но художник, создавший их… – Жюль покачал головой, и усмешка исчезла с его губ. – …В этом не было ничего хорошего. Я не мог остаться. Не было во мне «искусства». Это было бы небезопасно. Он хотел освободить меня. Не знаю. Мы были превыше слов, превыше языка. Только я понимал: оставаться мне нельзя.

Жюль нажал кнопку на пульте своей больничной койки, и та поднялась, позволив ему видеть лучше. Хелен прикрыла лицо рукой, пальцы ее касались лба, когда шея склонилась вперед.

– Вот и оставил он меня снаружи. И полиция, думается, доставила меня сюда.

Хелен подтвердила, что так и было. Он был болен, истощен, ранен, бредил от переохлаждения. Какая-то у него инфекция была. Червяки были. Но, как утверждали врачи, он пошел на поправку. И она прямо спросила:

– Готов ли Жюль сейчас пойти домой?

Он опять покачал головой. Сказал:

– Я теперь другой. Я к себе на работу не вернусь. Не знаю, смогу ли я и к тебе вернуться. Я должен сделать из самого себя человека достойного.

Хелен полагала, что на это, возможно, потребуется некоторое время, но Жюль сказал, что она, наверное, не поняла. Он не говорил, что должен быть достоин Хелен. Ему необходимо быть достойным Ричарда. И его Королевы. Достойным ее.

– Ах, – воскликнула она. – Так, значит.

И хотя Жюль знал, что в чем-то оно и было так, он попытался убедить ее, что это было еще и гораздо больше, чем так. Хождение по странным, черным землям под городом все укрепило и утвердило. В самом деле, только когда они с Ричардом поглубже порылись в этих незримых соборных залах, усыпанных костями кавернах, когда миновали желчные озера, только тогда Жюль увидел, воистину увидел, чем он мог бы овладеть, кем мог бы стать и насколько это величественнее увядающей привлекательности ее прохладного гладкого тела, ее ввергающих в забвение объятий.

Он старался вновь ощутить эту таинственную стихию – с некоторым успехом, раз уж его извлекли из канавы с водой, доставили в больницу, успокоили его, снабдили элементарными материалами: карандашом и этюдником, – какие он потребовал.

– Посмотри, вот над чем я работаю, – сказал Жюль. Он придвинул к себе этюдник, раскрыл его на последней странице и протянул Хелен. – У меня такое чувство, словно я наконец-то начинаю прозревать.

Хелен взглянула на рисунок Жюля, и ее едва не стошнило. Она сделала вдох, задержала воздух на биение сердца и, наконец, медленно выпустила его через сморщенные, без кровинки, губы.

Потом она захлопнула этюдник, положила его обратно Жюлю на колени и ясным, негромким голосом попросила его о разводе.





Очки

Брайан Эвенсон




Брайан Эвенсон – автор более десятка художественных книг, совсем недавно вышел сборник его рассказов A Collapse of Horses («Павшие кони»). Трижды был финалистом премии Ширли Джексон. Его роман Last Days («Последние дни») удостоен премии Американской библиотечной ассоциации как лучший роман ужасов 2009 года. Роман The Open Curtain («Открытый занавес») стал финалистом премии Эдгар и премии Международной гильдии ужасов. Трижды отмечался призами О’Генри, получал творческую стипендию Национального фонда поддержки искусств. Живет в Валенсии, штат Калифорния, работает в Калифорнийском институте искусств.

Гейр никогда не носила очков, никогда в них нужды не было, а потом вдруг, в сорок лет, понадобились. Не во всякое время и не на каждый день, не для всего, но точно – для чтения. И стоило только обзавестись очками, как она надивиться не могла, как прежде ухитрялась читать без них.

Поначалу у нее от очков слегка кружилась голова, мир под оправой, казалось, двигался иной поступью. Гейр надевала очки, снимала их, укладывала в футляр и вновь вынимала их из него. Однако попозже мозг ее приноровился и попросту перестал обращать внимание на то, каков окружающий мир, да и Гейр перестала уже замечать особую разницу. Через некоторое время стало легче оставаться в очках, а когда нужды в них не было, взирать на мир поверх стекол.

– Могла бы бифокальные купить, – говорил ее муж. – Или с линзами-прогрессивками. – Сам он бифокальные не носил: делал то же, что и она, стряхивал очки на кончик носа и смотрел поверх них, – и она говорила ему то же самое бессчетное число раз. Поначалу Гейр считала, что муж поддразнивает ее, но потом решила: нет, похоже, действительно думает, что у него на языке то же, что и на уме.

– Просто я эти купила, – отвечала она ему всякий раз точно так же, как и он ей. – Может, когда понадобится новая пара, куплю прогрессивки.

Гейр считала себя либералкой, хотя, попроси ее кто объяснить, что именно она подразумевает под этим, то ответ пришлось бы из нее клещами тащить. Она ходила голосовать, поддерживала всякие обоснованные идеи, проявляла заботу о мире, в котором жила.

Как раз для поддержания одной из таких идей, требования отставки мэра, проглядевшего в своем городе отравление водопровода промышленными стоками, она и оказалась в поезде, направляясь на митинг. Муж поехать не смог, был по работе занят, однако и он тоже считал себя либералом: непременно поехал бы, если б не работа.

Итак, она ехала одна. Поездка рисовалась ей эдаким дружеским пикником в поезде, полном таких же, как она, людей. На деле же поезд оказался почти пустым. В одном вагоне несколько пожилых мужчин, сидя друг против друга, разыгрывали в карты какую-то непостижимую вариацию в джин-рамми. В другом сидели два бизнесмена: один в голове вагона, другой в хвосте, – одинаково одетые и читавшие ту же газету, даже страницы переворачивали, казалось, синхронно.


Гейр переходила из вагона в вагон, над плечом у нее торчал плакат, однако она была единственной пассажиркой с плакатом. Может, все остальные митингующие в складчину на машинах добирались?

В конце концов она обратилась к проводнику. Тот лишь снял свою фуражку, почесал макушку и, наконец, спросил:

– Что еще за митинг? – И, выслушав ее объяснения, поинтересовался: – Леди, как, по-вашему, вы на какой поезд сели?

Гейр села не на тот поезд. Она нетерпеливо ждала у дверей, пока поезд доберется до следующей станции, где она выйдет, сядет на поезд в обратную сторону и попробует еще раз.

Однако когда они наконец-то подкатили к следующей станции, был почти полдень, и Гейр поняла, что ей уже слишком поздно возвращаться, чтобы принять хоть какое-то участие в митинге. А когда поезд остановился, она убедилась, что находится в вагоне, на который не хватает платформы, слишком уж далеко она прошла поезду в хвост. Пришлось бросить плакат и кинуться через проходы между вагонами… она едва-едва успела выпрыгнуть из уже закрывавшихся дверей, и очки, соскочив у нее с носа, упали на рельсы.

Как только поезд отошел, Гейр спустилась и осмотрела то, что осталось от очков. Поправлять уже было нечего. Следующий поезд, как возвещало расписание, размещенное на щите рядом с брошенной будкой билетной кассы, не прибудет до двух часов дня. Гейр решила дожидаться его. Книжка у нее была, зато не было очков. Попробовала читать, но, даже держа книжку на расстоянии вытянутой руки, ей чаще приходилось догадываться, что за слова у нее перед глазами. Вздохнув, она сунула книжку обратно в сумку и пошла поискать, где бы перекусить.

Городок оказался мал и пылен, похоже, состоял он не более чем из единственной улицы, все здания которой были сложены из одинакового бледно-красного кирпича. Единственным местом перекусить оказалась буфетная стойка в уголке аптеки, где продавали лишь молоко, яблочный сок и сэндвичи с тунцом в пластиковой упаковке – все это доставалось из небольшого квадратного холодильника. Хозяин аптеки, тощий пожилой джентльмен, носил очки с толстенными стеклами и был, казалось, удивлен, увидев посетительницу.

Гейр взяла стакан молока и сэндвич с тунцом. Ни то, ни другое изыском не отличались, однако и то, и другое было съедобно. Хозяин стоял у стойки и всякий раз, стоило крошке упасть мимо тарелочки, тут же смахивал ее. То, что стоял он рядом, нервировало Гейр настолько, что ей пришлось вступить в разговор с ним.

– Меня зовут Гейр, – произнесла она и протянула руку, ту, в которой не держала сэндвич.

– Гейр, – повторил хозяин старческим и дрожащим голосом, в котором угадывался иностранный акцент. – Гейр. А это не мужское имя?

– Разве? – откликнулась она. Она и сама не знала. Ей только то и было известно, что это – ее имя.

Хозяин кивнул. И заметил:

– Вероятно, в больнице ошиблись, что-то вроде подмены младенцев какой-нибудь злыдней-медсестрой. – Выговорил он это все так обыденно и благожелательно, едва ли не как шутку, что ей расстроиться-то было трудно. Гейр просто пожала плечами.

Перекусив, она расплатилась и направилась к выходу. По пути обратила внимание, что одна стена аптеки увешана очками. Подойдя поближе, стала разглядывать их, сощурившись, убедилась, что цены поразительно низкие, и еще убедилась, что ни в одной оправе нет стекол.

– Вы линзы по рецептам вставляете? – спросила.

– У вас какой рецепт? – спросил он и, когда она сообщила, кивнул. – Очки для чтения. Не во все разновидности оправ. – И тут же прибавил: – Но во многие из них.

Она выбрала какие-то оправы и принесла их хозяину. Тот внимательно их осмотрел, потом кивнул.

– Очки для чтения, – повторил он еще раз.

Повинуясь какому-то позыву, она возразила:

– Не для чтения, прогрессивки.

Хозяин покачал головой:

– Прогрессивок нет.

– Тогда бифокалы, – сказала Гейр.

Рука хозяина, тянувшаяся к коробке, замерла в воздухе.

– Биофокальные, – произнес он, добавляя лишнюю гласную.

– Бифокальные, – поправила она его.

Однако он, похоже, уже не слышал ее.

– Вам нужны биофокальные? – заговорил хозяин. – Вы уверены, что вам нужны биофокальные?

А поскольку у Гейр была бабушка, которая всегда выговаривала «веритолет», имея в виду «вертолет», не замечая никакой разницы, когда ее поправляли, то Гейр попросту ответила: да.

Пожилой джентльмен за стойкой стал рыться, бормоча сам с собой:

– Биофокалы, она говорит, ей нужны биофокалы, но нужны ли ей они на самом деле? – Он поднял голову и вперил в Гейр пронзительный взгляд. – Женщина с именем мужчины, – произнес он, – я сделаю вам очки для чтения.

– Нет, – упрямо возразила Гейр, – бифокалы.

Старик покачал головой, свел губы в трубочку и воззрился на нее. Однако, когда Гейр взгляд отводить и не подумала, он в конце концов глянул в сторону, пожал плечами и исчез за дверью рядом со стеной с очками.

Какое-то время Гейр полагала, что он ушел совсем, предпочел попросту уйти и больше не появляться, чем сладить ей бифокальные очки. Она то и дело поглядывала на часы. Прошлась по аптеке, но ничто не привлекло ее внимания. Уже совсем было собралась уходить, когда вновь появился хозяин с коробочкой в руке.

– Вот, пожалуйста, – сказал он. – Биофокалы.

Однако когда она попробовала взять очки, хозяин по-прежнему удерживал коробочку, говоря:

– Вы обязаны знать: вы будете видеть, но и вас также будет видно. Возможно, лучше все же очки для чтения? – Но потом выпустил коробочку из рук, она схватила очки и поспешила на платформу, чтобы успеть на поезд. И только после того, как поезд уже тронулся, сообразила, что так и не заплатила за эти очки, дивясь тому, что хозяин аптеки не попытался ее остановить.

В отличие от предыдущего, этот поезд был набит битком. Все места были заняты, и в проходах топталось полно людей, державших равновесие тем, что хватались за спинки сидений.