Долина надежды

– Для документа нужно указать вашу фамилию, – сказала она.

Венера и Сет переглянулись.

– Никак не предполагал, что у меня будет и другое имя, – заметил Сет. – У рабов, как правило, не бывает фамилий.

– Но теперь ты свободен, Сет. Итак, Венера становится миссис…

– Еще одно имя! Я хочу красивое имя для Венеры, меня и Сюзанны. Самое красивое из всех.

– Гм, – задумалась София. – Как насчет Венера и Сет Ганновер? Так в Англии… э-э… зовут короля.

– Звучит недурно.

Писать они не умели, и поэтому сначала Венера, а потом и Сет просто поставили крестики, а София сама вписала их имена, расписавшись заодно и за Джона Баптиста, и пообещала себе, что первым делом откроет в «Лесной чаще» школу и научит освобожденных рабов читать и писать. Покончив с этим, она встала и принялась помогать Саскии и Кейтлин накрыть на стол. Кейтлин повязала фартук поверх своего нового платья и стала ломтями нарезать окорок охотничьим ножом отца.

Мужчины, за исключением Анри и Гидеона, вернулись к своим скрипкам – столь торжественное событие требовало музыки – и кувшину на веранде. От выпитого на Руфуса нашла сентиментальность, и он захотел рассказать сыновьям, какой была у него свадьба с Молли, но они не слушали его. Тоби и Джек попытались было подкрасться к столу, чтобы стянуть ломтик ветчины или отщипнуть кусочек от золотистого пирога на блюде, но Руфус вовремя поймал их и, схватив за шкирку, потащил обратно на веранду.

– Ваша мать, да упокоит Господь ее душу, учила вас хорошим манерам! Только посмейте опозорить ее память, и я надеру вам уши, клянусь!

– Ооууу! Паааа! – взвыли они, умирая от голода, но что-то в поведении Руфуса удержало их от повторной попытки.

Уже много позже, после полудня, дождь наконец прекратился и выглянуло солнышко. Стол был завален остатками пиршества: обглоданными дочиста скелетами индеек и золотистыми корочками от сдобного пирога, которые плавали в растаявшем желе. Оставшийся несъеденным кусок окорока, завернутый в муслин, был убран в буфет. Но к тому времени даже мальчишки наелись до отвала и теперь лишь лениво отщипывали кусочки от уэльского кекса, смазанного сладким маслом Кейтлин. Скрипачи храпели на веранде, а Малинда спала прямо на полу под столом.

Карадоки, Джон Баптист, Руфус, Мешак и Нотт пробудились на закате и опустошили первый кувшин, после чего отец Кейтлин нетвердой походкой отправился на поиски второго. Анри и Сет пошли кормить животных, а Гидеон исчез. Кейтлин, хихикая, сообщила Софии, что не знает, куда он подевался, но она предупредила Гидеона насчет валлийского обычая устраивать «кошачий концерт», то есть поднимать шум во время первой брачной ночи, дабы помешать новобрачным. Гидеон рассмеялся, сказал, что не желает, чтобы с ними случилось что-либо подобное, и отправился на поиски места, где им никто не помешает. Кейтлин жарко покраснела, а София расхохоталась.

Когда наступил вечер, вернулся Сет, но Анри по-прежнему не было видно. София решила, что он, должно быть, отправился на поиски Тьерри, который, отказавшись «поддержать» Анри, ушел еще утром, чтобы не принимать участия в церемонии и свадебном завтраке. И тут ее осенило. Анри наверняка счел, что он оставил ее со свидетельством о браке и она со своими людьми теперь пребывает в полной безопасности. Двое французов воспользовались представившимся шансом и, пока все были пьяны, украли двух лошадей из конюшни Карадоков и сбежали. Более она никогда их не увидит.

София сама удивилась тому, что у нее засосало под ложечкой, а на сердце поселились печаль и уныние. Она с нетерпением ждала брачной ночи, но теперь ей стало ясно, что Анри не счел возможным остаться из-за нее. Она изо всех сил постаралась не расплакаться, потому что это только расстроило бы Кейтлин. Они с Кейтлин, Венерой и Саскией убрали со стола, после чего женщины уселись кружком и заговорили, потягивая мускат. Лишь две из них ожидали возвращения своих мужчин. Кейтлин выглядела счастливой и рассеянной, высматривая Гидеона. Венера вела себя куда спокойнее, но при этом буквально светилась от счастья, вновь и вновь нашептывая Сюзанне, которую кормила грудью: «Мы с Сетом поженились, Сюзанна. Ты наша малышка, Сет будет твоим папой, и ты сможешь забыть любого другого отца, потому что я буду женой Сета! Теперь мы стали семьей Ганновер. Мы получили свободу, и никто не сможет продать нас».

София, формально ставшая миссис де Марешаль, пыталась воззвать к голосу разума, дабы заглушить охватившее ее разочарование. Вот и хорошо, что Анри сбежал, говорила она себе, потому что теперь ей незачем терзаться размышлениями о том, когда же он уедет. С Анри или без него, но она со своими спутниками доберется до «Лесной чащи». Она сурово напомнила себе, что получила то, чего хотела. Отныне с нею все в порядке. И сожалеть ей решительно не о чем.

Но на глаза у нее навернулись непролитые слезы.

Братья Карадок вновь заиграли на скрипках, на сей раз выводя грустную мелодию, которая, по словам Кейтлин, называлась «Suo Gran».

– Любовная песня? – поинтересовалась София.

– Валлийская колыбельная, – ответила Кейтлин и покраснела. – Она предназначена для детей, – прошептала девушка на ухо Софии. – А вот и Гидеон. – Она поднялась и шагнула навстречу мужу, который обнял ее за плечи, и София смотрела им вслед, пока они не растаяли в сумерках.

– Венера! – прозвучал голос Сета, появившегося в дверях. И Венера встала, чтобы присоединиться к нему, оставив Сюзанну посапывать на руках у Саскии. Взявшись за руки, они ушли.

София же неспешно побрела в дальний конец веранды, думая про себя, что ей, по крайней мере, не грозит перспектива провести свою первую брачную ночь в хижине, куда в любой момент могли вломиться пьяные Карадоки и Джон Баптист. Теперь она могла выплакаться, и первая слезинка скатилась у нее по щеке, как вдруг услышала чей-то голос:

– Мадам де Марешаль?

Изумленная, София подняла голову и увидела, что перед ней стоит Анри, весьма довольный собой. Он протянул ей руку. Что? Неужели он не уехал? Несмотря на все усилия сохранить самообладание, София почувствовала, как сладко заныло сердце в груди. Она провела тыльной стороной ладони по щекам, смахивая слезы, приняла его руку, и они вдвоем зашагали к реке. Запрокинув голову, Анри показал ей первые звезды. За их спинами продолжали наигрывать на скрипках Карадоки, и мелодия звучала все глуше по мере того, как они уходили в ночь. Теперь стал слышен шум мельницы. Вокруг них крохотными искорками света вспыхивали светлячки, а в вечернем небе, еще сохранившем светлую полоску на горизонте, проносились летучие мыши. Они уходили все дальше и дальше, пока хижина с фургонами не осталась позади, а звуки музыки не растаяли вдали. Анри остановился у черной березы и откинул нечто вроде полога, свисавшего с нижних ветвей, – им оказалось одно из стеганых одеял Кейтлин.

– Ваш походный будуар, мадам!

София наклонила голову и заглянула внутрь.

– Ой, Анри! Какая прелесть! – Значит, вот где он пропадал все это время! В тени ветвей лежал один из тюфяков, которые Кейтлин набивала кукурузными листьями, накрытый несколькими стегаными одеялами. Снаружи, в темноте, журчала и шептала река, и Анри отвел полог в сторону, чтобы София могла войти первой, а затем последовал за ней и увлек ее на тюфяк.

– Хижина исключалась категорически. А здесь не должно быть слишком сыро. Итак, мадам, мы с вами действительно женаты? – осведомился он, потершись носом об ее шею.

– Да, месье, – прошептала София и затрепетала, когда он стал раздевать ее.

Он распустил ей волосы и проделал прочие вещи, которые, как ему было известно, нравились женщинам, медленно и со знанием дела, пока она не начала жарко шептать его имя. Он понял, что она отказалась от любых намерений проявить сдержанность в том, что им предстояло. Уже много позже, засыпая, он удовлетворенно улыбнулся в темноте, сознавая, что все вернулось на круги своя. Все женщины одинаковы. Итак, кто из них теперь господин и хозяин? Он одержал над нею верх, и так будет до тех пор, пока он не уедет. Пусть это послужит ей уроком. Анри с удовольствием потянулся и мгновенно заснул.

Прижавшись к его спине, София вслушивалась в его ровное дыхание. «Что бы ни случилось впоследствии, я всегда буду помнить эту ночь и никогда, никогда не пожалею о ней», – подумала она, переполненная счастьем, и заснула рядом с ним.

Проснулась она, когда в их маленьком шатре стало светло. Ощущая приятную истому во всем теле, София вспомнила о минувшей ночи, и ее вновь охватило блаженство. Пока Анри не проснулся, ей, пожалуй, стоит искупаться, если утром последует продолжение. Завернувшись в стеганое одеяло, она вышла в предрассветные сумерки, где над рекой, укутанной утренним туманом, уже разносились птичьи трели.

Подойдя к берегу, она сбросила одеяло на камни и тихонько вошла в воду, как вдруг заметила на реке какое-то движение. Это не могла быть птица. Погрузившись в воду по самую шею, она укрылась за камнем, глядя, как мимо беззвучно скользят в тумане индейские каноэ, в которых сидели воины, женщины, дети и старики со всем своим скарбом. Она протерла глаза. Там, в одном из каноэ, она разглядела Кулли! Подождав, пока последнее каноэ не исчезнет вдали, она завернулась в одеяло и поспешила обратно к своему «будуару».

Анри только-только проснулся. Потянувшись, он улыбнулся, словно тоже был весьма доволен тем, как прошла минувшая ночь, и перевернулся на живот.

– Итак, моя маленькая уродливая обезьянка, – пробормотал он, не открывая глаз, – должен ли я вновь напомнить тебе, кто из нас главный? И если хозяин приказывает тебе умолять, то ты будешь делать так, как…

– Анри, вставай!

Глаза его распахнулись. София вовсе не лежала рядом с ним, счастливая и покорная, а поспешно застегивала платье и отдавала распоряжения.

– Быстрее! Я только что видела индейцев на реке, длинную вереницу каноэ. Среди них был Кулли. Найди Гидеона.


Встревоженный, Анри сел и потянулся за своей рубашкой.

– Военный отряд? Далеко до них, Софи? Они напали на паром? – Карадоки наверняка вооружены, но ведь он не слышал выстрелов. Хотя, скорее всего, Карадоки и Джон Баптист еще не протрезвели после минувшей ночи, так что даже не успели сообразить, что на них напали, прежде чем их убили и скальпировали, и потому не оказали сопротивления. – А что ты делала на реке?

– Принимала ванну. – София быстро заплетала волосы в косу. – Сомневаюсь, что это был военный отряд. С ними были женщины и дети, а еще, как мне показалось, все их имущество. Быть может, на них напали чикасавы и теперь они спасаются бегством… хотя не думаю, чтобы чероки стали убегать от чего бы то ни было. Но Гидеон наверняка знает, в чем дело. Но, слава богу, Кулли жив, и Гидеон может отправиться за ним. Хотела бы я знать, что индейцы потребуют в качестве выкупа.





Глава двадцатая

После свадьбы





Июль 1755 года


Безоружные, София и Анри осторожно пробрались через лес, чтобы взглянуть, уцелела ли фактория и живы ли ее обитатели. Но нападения, к счастью, не было, и это очень порадовало их, поскольку Карадоки и Джон Баптист чувствовали себя настолько плохо, что не смогли бы никого защитить. Узнав, что Кулли жив, Саския расплакалась и едва не бросилась вслед за каноэ, но София с большим трудом сумела уговорить ее не спешить. Гидеон выяснит, как найти мальчика, к тому же он знает, как вести себя с индейцами, похитившими его. А Саския ничем не поможет Кулли, если ее саму возьмут в плен или убьют, да и вообще, она может заблудиться.

При мысли о том, что ей придется сидеть и ждать, Саския пришла в отчаяние, но выбора у нее не было. Немедленно разыскать Гидеона и Кейтлин не удалось, и прошло несколько дней, прежде чем они вернулись. Кейтлин шепотом сообщила Софии, что они с Гидеоном были в лагере, который Гидеон разбил в пещере, и жарко покраснела.

Когда София рассказала Гидеону о том, что видела Кулли, тот согласился отправиться за ребенком и попытаться выкупить его. Но он попробует вернуть его, не предлагая в качестве выкупа виски; добиваться возвращения мальчика с помощью яда он отказался наотрез. Гидеон ушел, раздумывая над тем, как лучше всего подступиться к этому делу.

Венера и Сет столь часто исчезали вместе с Сюзанной, что Саския сорвала свое отчаяние и страх за Кулли на Венере, с негодованием обвинив ее в том, что она отлынивает от работы. Сет попытался было встать на защиту жены, но Саския, нервы которой были на пределе, набросилась и на него. Разгорелась ссора, которая утихла только после вмешательства Нотта, сумевшего успокоить Саскию. Вытолкав остальных за порог, Нотт обнял Саскию и попросил ее потерпеть еще немного; они обязательно вернут Кулли. Саския разрыдалась у него на груди.

Анри и Тьерри вздумали поторопить Карадоков с постройкой плота, но братья страдали от похмелья еще несколько дней после свадебных торжеств, так что строительство продвигалось крайне медленно и, на взгляд Софии, из рук вон плохо. Она то и дело указывала им, где от плота отваливались какие-либо части. Наконец на свой остров отправился и Джон Баптист, находившийся в подавленном и смиренном расположении духа.

Тем временем к ним прибыли новые путники и на фактории воцарилось некоторое оживление. Это были несколько поколений какой-то большой семьи, с целой флотилией перегруженных плотов, к бревнам которых веревками были привязаны дети. Сойдя на берег, они купили порох, кукурузную муку и немного ветчины у Кейтлин, которая вполне успешно управляла торговым постом, пока ее отец и дядья занимались плотами. Они везли с собой двух лошадей, которых пожелали обменять на одну из коров Кейтлин, поскольку их собственная издохла. Лошади оказались не особенно хорошими, но София шепотом сообщила Анри, что им лучше взять и таких.

Личико Малинды исказилось страданием, когда она потянула Софию за юбку и показала ей на детей, привязанных к плоту. Наклонившись к девочке, София объяснила ей, что это сделано для того, чтобы дети не свалились в воду и не утонули. Ее слова ничуть не успокоили Малинду, и потому София поинтересовалась у женщин на плоту, нельзя ли отвязать детей, чтобы они поиграли на берегу, что те и сделали. Весь день до вечера воздух над плесом звенел от детских криков и смеха. Детвора, включая даже Джека и Тоби, играла в жмурки. Малинда присоединилась к остальным и радостно открывала рот, не издавая, правда, при этом ни звука.

– Она что, не умеет говорить? – поинтересовался один мальчик из семьи поселенцев, показывая пальцем на Малинду. – Она же не сказала ни слова!

– Малинда слишком умна, чтобы болтать, – похвастался Джек.

Дети поселенцев задумались.

– Никогда не слыхал ни о чем подобном, – после довольно продолжительной паузы произнес самый старший из них.

Кейтлин испекла немного сладкого печенья, которое детвора с удовольствием слопала, запивая молоком, пока их матери наслаждались чаем. Кейтлин стало жаль женщин, которые выглядели испуганными и измученными. Она испекла также кукурузные лепешки, а потом приготовила рагу из оставшейся с прошлой осени картошки, сушеных овощей и белок, которых утром принес с охоты Тьерри, после чего пригласила всех на ужин. На следующее утро, когда поселенцы готовились к отплытию, она вручила женщинам горшочек меда и корзинку яиц.

– Вы очень добры. Для нас и детишек это была настоящая радость. Нам хотелось бы остаться здесь и обзавестись таким домом, как у вас, а не плыть в Кентукки. Как вы полагаете, мы доберемся туда? – прошептала одна из встревоженных женщин, обращаясь к Кейтлин. – Вы ведь замужем за полукровкой. Не знаете, где сейчас индейцы?

Кейтлин ответила, что не знает. Судя по выражению лица женщины, она отнюдь не горела желанием возвращаться на плот, но ее муж уже привязал детей, и она вновь заняла свое место рядом с ним.

Пока Карадоки строили плоты, пребывавшие сейчас в разной степени готовности, Кейтлин с отцом устроили ревизию товаров, которые им с Гидеоном предстояло взять с собой на новую факторию. Нужно было прикинуть, что следует погрузить на плоты, а что оставить для крытых повозок. Мешак и Нотт будут править фургонами и гнать скот по прибрежной тропе, догоняя остальных, когда те причалят к берегу на ночлег. Подобная перспектива пришлась им не по вкусу, они откровенно боялись, что станут жертвами нападения индейцев, но София пообещала каждому из них по корове за согласие. Тем не менее для плотов оставалось столько груза, что София опасалась, что, едва спущенные на воду, они тут же затонут. Мысль о том, что она может утонуть, привела Саскию в такой ужас, что она вызвалась ехать на повозке с Ноттом, когда придет время трогаться в путь.

Неделя проходила за неделей, а Гидеона все не было.

– Его ведь не могли убить, Софи? – то и дело спрашивала Кейтлин, глядя на подругу расширенными от страха глазами. – Или он устал от супружеской жизни? Он ведь еще не мог устать от этого, верно?

София была уверена, что Гидеон вернется, но сочувствовала горю Кейтлин. Саския же разрывалась между безумной надеждой, что вот сейчас из леса выйдет Гидеон с Кулли, и страхом, что этого не случится.

Вскоре и София, и Кейтлин обнаружили, что у них нет аппетита. София приписала его отсутствие жаре, а Кейтлин – собственной хандре. Но потом однажды утром София отправилась собирать яйца и обнаружила, что Кейтлин стошнило возле курятника. Софию, у которой вид яиц вызвал отвращение, немедленно стошнило тоже. Теперь по утрам обе страдали от тошноты и рвоты. В конце концов Саския заявила, что обе они беременны.

Кейтлин с благоговением погладила свой живот и прошептала:

– Ребенок! Колыбельная сработала!

«О нет», – с ужасом подумала София и стала умолять Саскию и Кейтлин сохранить ее положение в тайне и ничего не говорить о нем Анри. Обе были озадачены, но согласились, и Кейтлин вприпрыжку умчалась, чтобы сообщить радостную новость отцу.

Один жаркий и влажный день сменялся другим, а душными ночами воздух над рекой, замедлившей свое течение, гудел от комаров. Страдая от тошноты и комариных укусов, София, которой почему-то все время хотелось спать, говорила себе, что еще никогда в жизни она не чувствовала себя так плохо. До определенной поры ей удавалось скрыть свое состояние, потому что Тьерри слег с жестокой лихорадкой. Он ослабел настолько, что не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, его без конца мучила рвота и, несмотря на жару, сотрясал озноб. Кейтлин укрыла больного одеялами, подкладывала ему в постель нагретые камни и поила лечебными настоями, которые варила из диких трав. Анри уверял друга, что не уедет без него.

– Через несколько месяцев мы уже будем дома, Тьерри, обещаю, – снова и снова повторял он, вытирая лоб больного влажной тряпицей, которая становилась горячей к тому времени, как он отнимал ее.

Определить, в каком расположении духа пребывает Кейтлин, было нетрудно по тем песням, которые она напевала, чередуя свой выбор между колыбельными и печальными балладами о любви. Сет, Нотт, Мешак и мальчики пропалывали огород и били насекомых, а Руфус ухаживал за скотиной. По ночам мужчины, вооружившись, несли караул. Бывшие рабы пребывали настороже и изрядно нервничали, ожидая, что рано или поздно из леса покажутся охотники за рабами или милиция, а Руфус с сыновьями опасался, что их погонят обратно в Вильямсбург. Мужчины постоянно проверяли, заряжено ли их оружие, и держали его под рукой. Ничуть не меньше Анри им не терпелось двинуться в путь, но сначала нужно было дождаться возвращения Гидеона.

Венера выпросила у Софии шаль и привязывала Сюзанну к груди, хлопоча по дому с Саскией и Кейтлин. София же обшивала и обштопывала всех, занимаясь этим главным образом потому, что работа позволяла ей сидеть и не испытывать такую сильную тошноту и головокружение.

Кейтлин же без конца расспрашивала Венеру о том, каково это – рожать ребенка, и желала иметь подробное описание каждой минуты. Это очень больно? Широко раскрыв глаза, она слушала, как Венера живописует ей ту часть процесса, когда боль стала настолько сильной, что она могла лишь кричать. София старалась не прислушиваться к этим разговорам.