Долина надежды

Запах шкур животных, дубящихся на веранде, усиливал страдания Софии, и в стремлении избежать очередного рассказа Венеры о диких болях во время родов она повадилась искать уединения от удушливой жары, а также всех и вся в будке-кладовке над родником. Здесь имелась маленькая скамеечка и как раз хватало места для одного человека среди кругов масла, сыра и пахты. К тому же тут было прохладно. Ее одолевало уныние, она часто плакала и читала молитвенник леди Бернхэм, надеясь хотя бы таким образом укрепить свой дух. Написанные рукой матери и леди Бернхэм слова на форзаце вселяли в нее некоторую уверенность, но при этом София нисколько не сомневалась, что и мать, и отец, и леди Бернхем не одобрили бы положения, в котором она сейчас оказалась. София понимала, что должна думать о том, как довести своих людей до «Лесной чащи», однако недомогание временами усиливалось настолько, что она не могла сосредоточиться ни на чем ином. Она надеялась, что исполняет свой долг. В чем бы он ни заключался. В Англии исполнять его было легко, думала она, пусть даже это не всегда удавалось. А вот в Вирджинии зачастую бывало трудно даже понять, что хорошо, а что плохо. Пытаясь подобными мыслями поднять себе настроение, София машинально общипывала листики жерухи водной, что росла близ ручья. Будучи прохладными и свежими на вкус, они стали ее единственной пищей.

Июль близился к концу, когда наконец вернулся Гидеон, но зато вместе с Кулли. Саския, постаревшая от беспокойства, с черными кругами под глазами, закричала от радости при виде сына, упала на колени и крепко прижала мальчика к себе, со слезами на глазах благодаря Гидеона.

Угрюмое выражение лица индейца смягчилось, когда Кейтлин сказала ему, что у них будет ребенок. Затем он поведал ей новости, сообщив о том, что узнал, когда догнал свое племя. Объяснил, почему они поднялись вверх по реке, и рассказал, как сумел убедить их расстаться с Кулли.

Двое молодых воинов из его собственной деревни, отправившиеся на поиски военных отрядов чикасавов, вернулись в племя с убитым ими жирным медведем, лошадьми, стегаными одеялами, мукой и мальчишкой-негритенком, которого они увели у бледнолицых, вставших лагерем у реки. Когда же над ними стали насмехаться, упрекая, что они не принесли с собой скальпы бледнолицых, воины принялись бахвалиться, уверяя, что вновь устроят им засаду через несколько дней. Спешить им было некуда, бледнолицые являли собой легкую добычу, поэтому их могли скальпировать даже дети. А теперь, когда у них появилось свежее мясо, они сначала устроят пиршество и пляски. Кроме того, молодые люди не отказались бы сыграть в мяч, чем готовы были заниматься сутками напролет. Но после нескольких дней пиршества и плясок воины более не могли принимать участие в игре, поскольку едва стояли на ногах. Они лежали на одеялах с опухшими лицами, а их тела сплошь покрылись пятнами. Они тряслись от озноба, хотя их сжигала лихорадка, а когда шаманы и старейшины отнесли их к реке для лечения водой, это не помогло унять жар. Через неделю оба умерли.

Вскоре в племени заболели и другие его члены, после чего начали умирать один за другим, причем не только дети, женщины и старики, но и сильные молодые воины. Шаманы искали причину и решили, что пятна вызвали лягушки, тоже бывшие пятнистыми. Каким-то образом люди оскорбили лягушек. Предложенное ими исцеление заключалось в том, чтобы отправиться к воде, в которой жили лягушки, и окунать в реку горящих в лихорадке людей. Они брызгали соком пятнистых растений на головы страдальцев, заставляя их заодно есть и жареное мясо лягушек, дабы отогнать заразу. Но люди умирали по-прежнему.

В это время военный отряд маскогов напал на деревню, сжег дом совета и захватил множество пленных и рабов, поскольку воины потеряли слишком много сил, чтобы сопротивляться. Враги же с триумфом прогнали их строем перед своим народом, хотя пленники были слишком слабы, чтобы их можно было показательно пытать и убить. Вместо этого им предстояло иное унижение: они должны были стать рабами наравне со своими женщинами, но, несмотря на побои, мужчины и дальше слабели от лихорадки и пятен на коже, не могли ходить и умирали. Вскоре заболели и те, кто взял их в плен.

Войны и захват пленных, которые случались каждую весну, продолжались, и пятнистая болезнь распространялась по индейским поселениям подобно лесному пожару, от одного племени к другому, убивая без разбору и соплеменников Гидеона, и их врагов. Чуть более чем за одну луну земля переполнилась плачем и похоронными песнями по умершим, среди которых оказалась также бабушка Гидеона и бóльшая часть его деревни.

И когда ни одно из шаманских заклинаний или снадобий не смогло остановить череду смертей, кому-то из старейшин было видение, что это бледнолицые принесли с собой убийственную болезнь, что их лошади, стеганые одеяла и черный мальчик, украденные у них, оказались проклятыми и нечистыми. Для того чтобы снять проклятие, сказал он, те, кто еще остался в живых, должны убить лошадей, оставить свои дома, дабы их очистили ветер и дождь, и вернуться на то место, где были украдены лошади, чтобы сжечь там одеяла и Кулли. Выжившие с неизбывной печалью расстались со своими мертвыми, собрали пожитки и пустились в скорбный путь вверх по реке.

– Пятна? Ох, Гидеон, похоже, они все заболели корью! – воскликнула София. – Воины, похитившие Кулли, должно быть, заразились от него подобно Руфусу и мальчикам. Но ведь не могло же столько людей умереть от кори. От нее вообще трудно умереть.

Гидеон взглянул на нее. Он не верил в то, что бледнолицые вызвали пятнистую болезнь, они сами страдали от нее, но у них нашлась какая-то сила или заклинание, чтобы защитить от нее и себя, и негров и не погибнуть. Сила эта была велика, и племена не рискнут вторгаться на земли, населенные людьми, которые обладали ею.

Он не стал говорить о том, что успел спасти Кулли в самый последний момент. Индейцы, похитившие его, умерли, а остальные решили, что Кулли проклят и что его надо сжечь в качестве жертвоприношения, чтобы умилостивить духов. И лишь благодаря долгим переговорам с выжившими старейшинами в совете матерей-прародительниц, которые решали судьбу пленников и заложников, этого удалось избежать. Они напомнили Гидеону, что и его собственная бабушка умерла от странной болезни, которая пришла к ним вслед за неграми и бледнолицыми. Разве не взывает ее дух к отмщению? И разве не долг члена клана – отомстить за смерть другого члена клана? И разве не жаждет ее дух сожжения ребенка, чтобы она и другие души могли свободно отправиться в Края Сумерек? Неужели он так долго жил вдали от своего народа, что уже забыл о своем долге?

Гидеон возразил, что лучше оставить Кулли в живых, чтобы он мог работать, потому что многие молодые женщины, занимавшиеся посадкой и сбором урожая, умерли. Пожилые женщины обсудили этот вопрос с практической точки зрения и согласились. Но шаманы все равно настаивали на том, чтобы сжечь мальчика, а женщинам не хотелось перечить им. Кроме того, людям пришлось бросить свои кукурузные поля, поэтому растения засохли на корню и осыпались, будучи неубранными. В этом году не будет Праздника Зеленой Кукурузы, венчавшего сбор урожая, а грядущая зима будет трудной. У них осталось очень мало еды и воинов, чтобы охотиться. А Кулли станет лишним ртом, который придется кормить.

Гидеон заявил, что дух бабушки не приказывал ему сжечь мальчика, и он в обмен на Кулли предложил привезти смолотой кукурузной муки с фактории, которая поможет им пережить зиму. Пожилые женщины совещались вновь и вновь. В конце концов они согласились принять кукурузную муку и позволили Гидеону увести Кулли с собой, прежде чем выкуп будет выплачен и он успеет причинить им новые беды. Ни сами пожилые женщины, ни Гидеон не сомневались в том, что он вернется с кукурузной мукой, как и обещал.

Он уже подумывал о том, а не отказаться ли им с Кейтлин от планов относительно новой фактории. Но потом решил, что это несчастье означает, что переселенцы несут с собой и другие беды, а если так, то его долг состоит в том, чтобы попытаться понять их, и тогда, быть может, он узнает, какие заклинания и чары могут предотвратить грядущие несчастья. Он должен отправиться к плоской скале, возвышающейся над долиной, куда часто наведывались духи предков. Он принесет в жертву табак и, бросив его в костер, спросит у духов совета.

Гидеон принес с собой и другие новости. Охотники-трапперы сообщили, что британцы, французы и их индейские союзники начали войну в Огайо. Погибли уже многие, включая английского генерала Брэддока. Полковник Вашингтон лично присутствовал на его похоронах, после чего приказал сровнять могилу с землей и несколько раз проехать по ней крытыми повозками, чтобы ее нельзя было обнаружить и осквернить, а дикие звери не смогли бы выкопать и сожрать его тело.

Вот так Анри и узнал, что его доклад уже потерял всякий смысл, что у него с Тьерри не осталось средства, которое гарантировало бы им возвращение домой, и что его не ждет награда, когда он вернется во Францию. Он в ярости выругался по-французски, послал Софию к дьяволу и выскочил вон.

На следующий день Гидеон поцеловал Кейтлин, сказал ей, что вернется так быстро, как только сможет, и попросил ее не беспокоиться. Не спрашивая согласия Карадоков, он впряг двух мулов в самую большую крытую повозку и, нагрузив ее бочонками с кукурузной мукой, отправился обратно тем же путем, которым пришел сюда. Кейтлин расплакалась, глядя ему вслед, и София обняла ее за плечи.

– Нам нельзя падать духом, – вздохнула она.





Глава двадцать первая

Домой, в «Лесную чащу»




В доме советов Гидеон целых две недели вел переговоры с пожилыми женщинами, и все это время судьба Кулли висела на волоске. А после того как они с Кулли вернулись, понадобилось еще больше времени, чтобы привезти фургон с кукурузной мукой в качестве выкупа обратно, поскольку племя снялось с места. К тому моменту, как в конце августа Гидеон вернулся с пустой повозкой, Кейтлин сумела уговорить отца и дядьев сменить гнев на милость и попросила забыть о том, что Гидеон выкупил Кулли принадлежавшей им мукой. Она знала, что у Гидеона напрочь отсутствует понимание того, что принято называть личной собственностью; он говорил, что среди чероки все имущество распределяется поровну, и был шокирован тем, что у бледнолицых одни владеют куда большим богатством, чем другие. Когда же братья Карадок яростно запротестовали, заявив, что смотрят на жизнь по-иному и что все нажитое, Господь свидетель, они заработали тяжким трудом, Кейтлин потеряла терпение, сердито топнула ногой и закричала: «Постыдились бы! Перед лицом Господа вы обещали поступать с другими по справедливости, если вам удастся избежать повешения! А что, ради всего святого, может быть справедливее спасения Кулли для его бедной матери, я вас спрашиваю?»

Разгневанная Кейтлин являла собой необычное зрелище, но мужчины клана Карадоков понимали, что она имела право впасть в ярость, если у нее были на то причины. И они признали свое поражение.

Наступило время сбора урожая, и Кейтлин не могла отправиться в свой новый дом до тех пор, пока не законсервирует и не высушит бóльшую часть овощей и фруктов. И лишь жарким утром в конце сентября она уложила последние высушенные солнцем бобы, помидоры, разрезанные на дольки тыквы, патиссоны, персики и яблоки в мешки, оставив точные и строгие указания относительно того, как следовало поступить с тем, что еще дозревало или вялилось.

– Будьте осторожны. Не складывайте овощи в мешки до тех пор, пока они действительно не высохнут, иначе в них заведутся черви, когда вы соберетесь есть их, – наказывала она своим дядьям. – Скорее всего, они ничего не заметят. Они готовы съесть что угодно, – пробормотала она, обращаясь к Софии, – но мне не хотелось бы думать, что они едят червей. Жаль, что у них нет жен, которые присматривали бы за ними. Не знаю, что они будут делать без меня.

Мешак, Нотт и Саския двинулись в путь на повозках, погоняя домашнюю скотину. Нотт предложил взять с собой Кулли, однако Саския настояла на том, чтобы мальчик плыл на плоту. Она собственноручно привязала его к ограждению. Но вот фургоны исчезли на тропе, и дядья Кейтлин отвязали канаты и принялись махать вслед плотам, которые шестами оттолкнули от берега на стремнину. Отец Кейтлин и Гидеон обладали необходимым опытом навигации по реке, и потому старший Карадок стоял на руле первого плота, а Гидеон орудовал гребным веслом. Кулли помогал им, высматривая под водой камни и утонувшие деревья. Остальные два плота следовали за ними, и отец Кейтлин время от времени покрикивал, чтобы они держались вплотную: течения и скрытые под водой препятствия делали реку опасной. Тьерри управлял вторым плотом, Анри и Тоби гребли. На третьем плоту рулевым был Сет, а Руфус, Венера и Джек налегали на гребные весла.

Кейтлин махала рукой, пока ее дядья не скрылись из виду, после чего уселась на груду стеганых одеял между своим отцом и Гидеоном и, умиротворенная, принялась шить детские распашонки из кусочков материи, сложенных в корзинку. Малинда устроилась рядом с нею, девочка перебирала лоскутки и внимательно рассматривала каждый из них. Мешак смастерил для нее куклу из кукурузного початка с деревянной головой, и, когда Кейтлин закончила шить распашонку, Малинда протянула ей куклу с несколькими лоскутками ситца и сделала жест рукой, как будто шила. Кейтлин поняла, что девочка имеет в виду.

– Да, мы можем сшить твоей кукле маленькое платье. – Кейтлин сделала выкройку, заправила в иголку нитку и показала ей, как сшивать лоскутки вместе ровными мелкими стежками.

Малинда прикусила губу и с головой погрузилась в работу. Через пару часов она с гордостью продемонстрировала законченное платье. Кейтлин похвалила ее и помогла надеть платье на куклу. Девочка прижала куклу к себе, сунула большой палец в рот и заснула на коленях у Кейтлин.

Кейтлин поразилась тому, как аккуратно Малинда сшила платье, хотя она впервые показала девочке, как делать стежки. Но Малинда вообще все схватывала на лету. Если что-то нужно было сделать хорошо, Кейтлин привыкла обращаться к Малинде. На нее вполне можно было положиться в том, что она соберет яйца, не разбив ни одного, или закроет ворота на скотный двор, о чем частенько забывали мальчишки, оставляя их стоять нараспашку. Ей достаточно было единожды показать, какие сорняки следует вырывать, а какие овощи поливать. Малинда сама, без напоминаний, снимала с веревки развешанное белье, заметив, что оно уже высохло, и складывала его аккуратной стопкой, как делала это Кейтлин. Ей можно было доверить откалывать кусочки от сахарной головы, что она проделывала ловко и осторожно, не поранившись ножом и не поранив никого из окружающих. Если же это занятие поручали мальчишкам, то те запросто могли порезаться и перепачкать сахар кровью. Девочка сминала только что сбитое масло в круги и равномерно солила их, после чего заворачивала в муслин и относила в будку-кладовку над родником. Хотя София настаивала на том, что именно она отвечает за девочку, Малинда видела себя помощницей только Кейтлин, ходила за нею по пятам и подражала ей во всем.

Гидеон подавал сигналы остальным плотовщикам, когда им нужно было сменить курс, чтобы избежать препятствий. Анри обнаружил, что в борьбе с течением ему трудно удерживать плот на курсе, огибая при этом скрытые в воде камни и поваленные деревья, которые могли вспороть днище. София, сидевшая на носу и исполнявшая обязанности впередсмотрящего, пыталась помогать ему. Анри же спорил по-французски с Тьерри о том, как им вернуться во Францию. Они уже сомневались в том, что в Новом Орлеане им окажут теплый прием, и теперь решили, что станут избегать властей. Тьерри предлагал ускоренным маршем двигаться к порту Саванна на востоке. Анри же полагал, что англичане в Саванне наверняка повесят их за шпионаж, как поступили бы англичане в Вильямсбурге. Тьерри уверял, что в Саванне наверняка есть беженцы-гугеноты и, быть может, им удастся избежать опасности, если они выдадут себя за таковых.

Однако в какую бы сторону они ни направились, проблема заключалась в том, что у них не было денег, чтобы оплатить проезд домой. А вот где достать их? Анри обещал придумать какой-либо план, но пока что ничего путного у него не выходило.

В этих спорах одни и те же аргументы повторялись раз за разом, а сами спорщики походили на рассерженных шмелей. Пытаясь не обращать на них внимания, София достала блокнот из кармашка на поясе и принялась изучать список вещей, кои, по уверению вильямсбургских дам, ей понадобятся для дома. Затем она начала набрасывать план сада. Припомнив некоторые подробности чертежа, на котором мистер Баркер изобразил обнесенный стеной сад, она нарисовала несколько кустов, потом добавила к ним маленький фонтан, солнечные часы и каменную скамью. Вскоре, привалившись спиной к стене некоего подобия односкатной хижины, построенной на плоту, она задремала.

Когда София проснулась, косые лучи закатного солнца пронизывали деревья, а плоты были привязаны к пням на берегу. Коровы стояли по колено в воде, мулы лениво щипали траву. Анри смахнул локтем пот со лба и сказал:

– Просыпайся, соня. Если бы ты с Кейтлин развела костер, то дым разогнал бы этих проклятых комаров. Мы же, пока не стемнело, разомнем ноги и дадим пробежаться лошадям и мулам. А тебе я наловлю рыбы на ужин.


София потянулась, зевнула и принялась возиться с чайником и серебряным ящичком с чаем, запиравшимся на замочек, который она хранила, бережно завернув в шаль. Английский чай был выпит давным-давно, но Кейтлин вновь наполнила коробочку для чая порошком высушенных и измельченных ягод сумаха, из которых, если залить их кипятком, получался горький и бодрящий напиток. Он был одним из немногих вещей, против которых не протестовал желудок Софии.

Анри подхватил ее на руки и перенес на берег. София поблагодарила его поцелуем и отправилась помогать Кейтлин развести костер. А та нашла несколько кустов ежевики, усеянных спелыми ягодами, и, пока в медном котелке медленно закипала вода, женщины вместе с Малиндой насобирали целое ведро нагретых солнцем ягод, буквально сочившихся соком. Сгустились сумерки, весело трещал костер, камни, окружавшие его, нагрелись, и Кейтлин с Софией руками, почерневшими от сока, налепили лепешек и стали печь их. Малинда же отправилась ловить светлячков вместе с Кулли и Джеком.

– Мне нравится быть замужней женщиной, а тебе? – радостно тараторила Кейтлин. – Это так здорово. Подумать только, у нас с Гидеоном будет своя фактория! Папа уже назвал ее «Ванн Стейшн» – славное имя, не правда ли? Нас там уже ждет собственный дом, и когда папа и мои дяди приедут к нам в гости, то удивятся, каким уютным он стал с моими стегаными одеялами и горшками. А потом у нас родится ребенок. Я взяла с собой колыбельку, которую сделал папа, когда я сама была еще маленькой. Я поставлю ее в углу. Мы с Гидеоном не дадим ей пустовать. Я сказала ему, что хочу иметь столько детей, чтобы из-за них не было видно пола. Он ответил, что тоже хочет этого.

София, заглянув в собственное будущее, не увидела там и подобия столь жизнерадостной картины. Ее ждало одиночество, детская комната и ребенок, которого она представляла еще крайне смутно, да Малинда.

– М-м, да, разумеется. А я вот планировала свой сад, пока мы плыли по реке. Мы будем сидеть в нем и смотреть, как играют наши дети, – сказала она и подумала: «До тех пор, пока я не вернусь в Англию». Интересно, будет ли Кейтлин скучать по ней? Господи, сама она будет отчаянно тосковать о подруге!

Кейтлин тем временем продолжала болтать о чем-то.

– Что ты сказала?

– Софи, ты меня совсем не слушаешь! – Кейтлин в притворном изумлении покачала головой. – Я говорю, что ты очень странная и смешная. Мечтаешь о том, чтобы сидеть в саду, когда нужно ухаживать за овощами!

– О нет, у меня и в мыслях не было сидеть в огороде! Нет, овощи я посажу где-нибудь в другом месте. Собственно говоря, я думала о цветах. Например, о живокости, резеде и валериане. Ну, ты понимаешь.

– Не говори глупостей. Их же нельзя есть! – Кейтлин сдавленно фыркнула и похлопала себя по животу. – Ты уже сказала Анри?

– Нет. Не говори ему ни слова, Кейтлин! Молчи, умоляю тебя!

Кейтлин неодобрительно покачала головой.

– Не скажу, но он и сам мог бы догадаться, учитывая, что тебя все время тошнит.

Подруга больше не страдала отсутствием аппетита, тогда как Софию продолжало тошнить от вида и запаха практически любой еды. Но Анри не обращал внимания на то, что она почти ничего не ест, отщипывая крохи от той малости, что лежала у нее на тарелке. «Это все, что ты собиралась съесть?» – спрашивал он, забирая у Софии тарелку и подчистую доедая то, что оставалось на ней.

Мужчины вернулись с богатым уловом. Кейтлин со знанием дела сплела решетку из мокрых палочек, чтобы испечь рыбу над огнем, а отец достал из кармана перочинный нож и принялся чистить ее. Глядя на то, как рыбьи потроха вываливаются на землю, София едва успела подняться на ноги и добежать до ближайших кустов, где ее и вырвало.

Неделей позже флотилия вышла из-под прикрытия деревьев на речной простор. Теперь по обоим берегам потянулись невысокие холмы. Гидеон показал на массивный силуэт вдали, именуемый, по его словам, Лягушачьей горой. Прищурившись, София оценивающе смотрела на нее, пытаясь понять, действительно ли гора похожа на лягушку, и едва не свалилась в воду от неожиданного толчка, когда плот налетел на какое-то скрытое под водой препятствие и с протяжным скрежетом остановился. Когда остальные плоты причалили к берегу, Гидеон нырнул в воду и обнаружил, что их плот сел на мель, напоровшись на песчаную банку. Бревна днища разошлись, образовалась пробоина, и плот накренился. Мужчины общими усилиями все-таки сумели снять его с мели, хотя пробоина при этом увеличилась в размерах. Они отбуксировали его к берегу и приступили к утомительному и трудоемкому процессу разгрузки и починки. Доски, из которых был построен плот, треснули. Это означало, что им придется свалить новое дерево и распаковать необходимые инструменты, чтобы распилить его на доски. Но инструменты лежали в фургоне у Мешака, поэтому пришлось ждать еще и появления обоза.

Когда Сет и Мешак прибыли, они немедленно отправились на поиски сосен, чтобы собрать смолу, которую, по словам отца Кейтлин, нужно было смешать с экскрементами животных, и полученной смесью законопатить плот. Тьерри в нетерпении подбрасывал дрова в костер, чтобы растопить первую партию смолы, когда отец Кейтлин крикнул ему, чтобы он унялся и не разводил слишком большой огонь, как вдруг котел со смолой вспыхнул и в воздух поднялся столб пламени. Тьерри и Руфус с криком отпрыгнули в сторону, но волосы и брови у обоих успели сильно обгореть. Отец Кейтлин лишь покачал головой:

– Впредь будьте осторожны, смола любит огонь. Ее нужно лишь слегка подогреть.

Четырьмя днями позже они все еще стояли лагерем на берегу в ожидании, пока смола с экскрементами не высохнет. София проснулась в непривычно приподнятом расположении духа и поняла, что рвотные позывы больше не мучают ее, а голова не кружится. Каким-то чудесным образом туман непрестанной тошноты рассеялся. Она чувствовала себя полной сил, и ей не терпелось добраться до своего нового дома, чтобы начать приводить его в порядок. У нее вдруг разыгрался волчий аппетит, и она плотно позавтракала кукурузными лепешками с медом и рыбой, после чего предложила Анри оседлать лошадей и выехать вперед, если Гидеон сочтет, что это вполне безопасно. Гидеон в ответ заявил, что все индейские племена в долине полагают, что на землю Графтонов наложено проклятие и что там теперь обитают только мертвые. Если София, Анри и Тьерри не боятся мертвых, добавил он, то более им ничего не грозит.

– А почему мы должны бояться мертвых, Гидеон? Они не могут причинить нам зла! – воскликнула София.

По их лицам Гидеон понял, что они действительно верят в то, будто после смерти люди исчезают, и в который уже раз поразился невежеству бледнолицых, кои были не в силах осознать единство живых и мертвых, людей и животных, неба и воды. Они верили лишь в ту крохотную часть мироздания, которую могли видеть глазами или которая принадлежала им самим. Но он ничего не сказал по этому поводу, а лишь добавил, что по склону Лягушачьей горы идет тропинка и по ней они смогут дойти до камня, на котором высечен человеческий профиль, а затем подняться на плоскую вершину, с которой открывается вид на всю долину.

Рассказывая им об этом, Гидеон вдруг поймал себя на тревожной мысли, что так всегда происходит с именами, которые давали окружающему миру бледнолицые; они как будто присваивали его. Когда сам Гидеон был еще юношей, большой приток, ответвлявшийся от реки и протекавший через долину на юго-запад, в сторону Краев Сумерек, на языке тсалаги назывался «Рекой, отделяющейся после прохода и исчезающей позади гор». Когда чероки давали чему-либо имя, оно содержало в себе сведения: «Высокая трава, где олени лижут соль», «Пещера, где спят медведи», «Равнина, где собираются бизоны» или «Предательские воды, где бывает много рыбы весной». Племена охотились и воевали на этой земле, возводили поселения и собирали урожаи. Но у бледнолицых присвоение имени было лишь способом завладеть чем-нибудь, причем исключительно для себя.

И он знал, что, когда бледнолицые впервые увидят долину внизу, под собой, они непременно приберут ее к рукам таким вот образом.

Предложение Софии отправиться верхом и первыми увидеть «Лесную чащу» пришлось по душе Анри, которому уже прискучило ловить рыбу и ждать, а заодно и Тьерри, коему не терпелось отведать свежего мяса. Итак, они втроем двинулись в путь: Тьерри – с мушкетом, Анри – с кожаным мешком, в котором лежали карта, купчая и чертежи дома.

К гунтеру Софии вернулась его прежняя прыть, ему хотелось сорваться вскачь, и он нетерпеливо пританцовывал на лесной тропинке, испещренной солнечными пятнами, все дальше и дальше отрываясь от неторопливых тяжеловесов, на которых ехали Анри и Тьерри.

Наконец они догнали Софию. Она натянула поводья, останавливая своего скакуна, и мужчины увидели широкую плоскую скалу и равнину, распростершуюся внизу.

– Быстрее! – нетерпеливо воскликнула София. – Карту!

Спешившись, они достали карту из кожаного мешка, и София с Анри расстелили ее на каменистой поверхности, придавив углы камнями, после чего стали рассматривать долину. А она привольно раскинулась под ними. С одной стороны ее ограждали горы, а примерно по центру петляла река. Анри попытался сравнить обозначения на карте с той картиной, что открылась перед ними.

– Итак, если вы посмотрите на карту, то, на мой взгляд, мы развернули ее как раз по долине, то есть река на карте находится на одной линии с той, что течет внизу. Затем идет большая излучина, где должен находиться твой дом и фактория Кейтлин и Гидеона. – Он показал на хижину и причал на реке, после чего ткнул пальцем в карту.

София посмотрела на карту и провела пальцем по линии реки до ее края, где она поворачивала на запад, после чего вновь устремила взгляд на долину.

– Да, излучину реки я вижу, а вот дом – нет. Мистер Баркер прислал нам чертежи особняка, и потому я знаю, как он выглядит. Правда, он не написал, где именно расположено здание. А где же табак? По-моему, вон те поля больше походят на пастбища, усеянные пнями, вам не кажется?

Все трое уставились вдаль, прикрыв глаза ладонями от солнца.

– Об эту пору года весь табак должен уже быть скошен. Сейчас он сушится в сараях, – после долгого молчания заявил Анри. – А может, уже направляется в Йорктаун или Саванну.

– Ну конечно! – вскричала София. – Давайте отыщем дом, мне не терпится взглянуть на него. Я не успела предупредить мистера Баркера, так что наше появление станет для него сюрпризом. Надеюсь, слуги смогут приготовить для нас ужин на скорую руку. – Она указала в сторону хижины, которая находилась на берегу, полого спускавшемся к воде. Вокруг хижины виднелось расчищенное пространство. – Должно быть, у мистера Баркера появился арендатор, – предположила София, – нечто вроде домашней фермы. Я вижу там какого-то человека. Он может подсказать нам, в какую сторону ехать. Дом не может находиться где-нибудь очень уж далеко. Полагаю, его от нас просто загораживают деревья.

Тьерри пошел отвязывать лошадей, а Анри помог Софии подняться на ноги. Они уже сворачивали карту в трубочку, как вдруг позади в них раздалось громкое фырканье и сопение и из леса показалось стадо диких кабанов. Впереди шла большая самка с огромными клыками, а вслед за ней семенило ее потомство. Вот они остановились и принюхались. Анри предостерегающе крикнул, поскольку самка с выводком была очень опасна. В этот момент один из поросят пронзительно завизжал и помчался прямо на коня Софии. Скакун испуганно заржал и встал на дыбы, едва не затоптав его. Самка грозно хрюкнула и бросилась в атаку.

– Sanglier![14] – выкрикнул Анри.

Тьерри схватил мушкет, прицелился и выстрелил. Самка рухнула на землю в нескольких шагах от него. Остальной выводок развернулся и стремглав помчался в лес.