Долина надежды

Тьерри и Анри с опаской подошли к свиноматке, дабы убедиться, что она мертва, а не ранена и не сможет выпустить им кишки. Удостоверившись в этом, они связали ей ноги плетью дикого винограда, после чего отправились на поиски веток, достаточно длинных и прочных, чтобы из них можно было соорудить волокушу и увезти на ней тушу.

– Что ж, по крайней мере, теперь у нас есть свежее мясо, – отдуваясь, прохрипел Анри, который пытался закрепить свинью на волокуше, пока Тьерри удерживал под уздцы лошадей, коим очень не нравились дикие свиньи – как живые, так и мертвые.

Тьерри проворчал:

– Ваша manoir[15] – сущее baugé[16].

– Что такое baugé? – осведомилась София.

– Лежбище диких свиней.

– La Rivière Baugé[17], – съязвил Анри, пытаясь пристроить на седле ветку от волокуши. Они вновь сели на коней и поехали вниз, волоча за собой свою добычу. Человек, которого они заметили сверху, обернулся и теперь наблюдал, как они подъезжают к нему. Им оказалась пожилая негритянка в мужской одежде и мужских сапогах, которые были ей явно велики. В руках она держала ведро с водой.

Она окинула опасливым взглядом свинью и ее клыки.

– Она мертва? – Женщина опустила ведро на землю и сообщила им, что ее зовут Зейдия.

Затем она рассказала, что один англичанин купил ее и еще шестерых мужчин-рабов в Вирджинии вместе с мулами и сельскохозяйственными орудиями, после чего привез их сюда на плоту с надсмотрщиком. Этот англичанин приказал рабам срубить деревья, построить дом и амбар, распахать огород, посадить фруктовый сад и табак для владельца, который живет где-то далеко отсюда. Он все время повторял, что они должны завершить все работы до его приезда, иначе им придется плохо. Надсмотрщик оказался жестоким человеком, безжалостно истязавшим и подгонявшим их, но рабы смеялись над англичанином за его спиной. Выполнить то, что он от них требовал, было невозможно.

Зейдия сообщила также, что мужчина купил ее по дешевке, чтобы она готовила еду, убиралась в доме и ухаживала за садом. Для другой работы она была уже слишком стара. Хотя нельзя сказать, чтобы дом требовал такого уж большого к себе внимания. В сущности, это был не дом, а хижина. Несколько раз на них нападали индейцы, которые убили двух рабов и сняли с них скальп до того, как англичанин и надсмотрщик отогнали их пальбой из своих ружей. Но эти двое белых людей постоянно ссорились. Несколько раз в году англичанин поднимался вверх по реке, на факторию, за письмами, а обратно привозил кукурузную муку, порох, гвозди и прочие припасы. Но в последнее время он возвращался с одними только кувшинами спиртного. Рабы слышали, как надсмотрщик кричал, что все его жалованье уходит на виски. В конце концов надсмотрщик забрал те немногие деньги, что еще оставались, и ушел, заявив на прощание, что только дурак полагает, будто в горах хорошо растет табак. Англичанин, будучи слишком пьяным, чтобы стоять на ногах, лишь бессильно погрозил ему вслед кулаком. А потом он заболел и стал беспробудно пьянствовать, пока виски не осталось совсем. И тогда ему стало плохо: иногда он кричал, а иногда просто сидел на земле, дрожа всем телом. Порой, завернувшись в одеяло, он молча наблюдал за тем, как Зейдия ухаживает за цыплятами и возится в огороде. Позже ему стало еще хуже и он уже почти не вставал с тюфяка, пока не умер прошлой зимой.

Остальные рабы разбежались, но Зейдия решила, что ей лучше остаться. Она боялась индейцев, но была уже слишком стара, чтобы жить на болотах, куда направились ее товарищи по несчастью. Кроме того, она чувствовала себя свободной настолько, насколько это было возможно в ее положении. В огороде у нее росли кое-какие овощи, у нее был топор, чтобы колоть дрова, а коровы и куры кое-как пережили зиму в односкатном сарае. В общем, жить было можно. София слабым голосом поинтересовалась, как звали англичанина.

– Масса Баркер.

– Вы уверены, что это был именно мистер Баркер? Потому что мистер Баркер был агентом моего отца, лорда Графтона, а человек, которого вы описываете, нисколько на него не похож!

– Угу. – Зейдия, прищурившись, уставилась на Софию. – Он порой упоминал Графтонов, когда пил. Иногда, пьянствуя, он говорил о своей жене и о том, что жалеет, что вернулся в Вирджинию. – Пожилая женщина махнула рукой куда-то в сторону. – Он похоронен вон там. Я выкопала ему могилу, насколько у меня хватило сил, и обложила ее камнями, чтобы до него не добрались дикие звери. У него были какие-то бумаги, которые он привез с собой с фактории и хранил на столе. После того как он умер, я растапливала ими очаг, когда у меня не было щепок, но в основном они уцелели. Он говорил, что, когда умрет, я смогу забрать себе его одежду, при условии, правда, что я буду ухаживать за ним. Я ее ношу, потому что другой у меня нет.

Когда же София поинтересовалась у нее, нет ли поблизости другого дома, Зейдия лишь равнодушно пожала плечами.

– Ничего не знаю насчет другого места. Я живу здесь.

– Быть может, это… контора усадьбы, – сказала София. – Я заберу письма, а потом мы отыщем дом, указанный на чертежах.

Анри помог ей спешиться, и она вошла вслед за Зейдией в дверь, висевшую на одной петле. Внутри полутемной хижины стоял сильный запах сырого дерева, пепла, пота и гниения. В большом очаге, сложенном из камней, тлели угли, а рядом с ним лежали тюфяк и несколько грязных одеял. На столе, сколоченном из покоробившихся сосновых досок, были свалены какие-то горшки и сковородки, тряпки, несколько ржавых садовых инструментов, оловянные тарелки и куски проволоки. Когда глаза ее привыкли к темноте, София увидела, что комната с очагом являла собой единственную часть хижины, над которой имелась крыша. Здесь были еще три комнаты разной степени незавершенности, словно строители, приступив к одной из них, отказались от первоначального плана и несколько раз начинали все заново. Зейдия показала на кипу бумаг, изгрызенных мышами:

– Вот его документы.

Затем, шаркая, она вышла вон. София же была шокирована запущенностью конторы, но решила, что разберется с этим позже. Собрав со стола бумаги, она подтащила единственный стул к двери, откуда падал свет.

А снаружи Анри и Тьерри опять затеяли спор, на сей раз насчет того, когда им лучше уехать: завтра или послезавтра. Вздохнув, София подумала, что французский как нельзя лучше подходит для препирательств и оскорблений. Сложив письма по датам, она принялась читать их. При виде отцовского почерка на глаза у нее навернулись слезы.

– Дорогой папочка, – прошептала она, – когда мы говорили о Вирджинии, ты и представить себе не мог, что я окажусь здесь и буду читать твои письма.

Она была хорошо знакома с печальной историей бесконечных займов, процентов и растущего долга, но из двух последних писем она узнала больше, чем рассказали ей стряпчие. Предпоследнее письмо от поверенных лорда Графтона мистеру Баркеру, написанное прошлым летом в Сассексе, когда ее отец был еще жив, недвусмысленно давало понять, что лорд Графтон не желал, да и не мог перевести дополнительные деньги до тех пор, пока табак не начнет приносить прибыль. Он одолжил максимальную сумму денег по закладной на свое английское поместье из расчета, что к настоящему моменту плантация начнет приносить существенный доход. К тому же он чувствовал себя слишком плохо, чтобы предпринять какие-либо дальнейшие шаги в этом направлении.

А вот последнее письмо подтвердило самые сокровенные ее страхи. В нем стряпчие извещали мистера Баркера, что даже его признание в том, что дом, который он начертил, так и не был построен, не подвигнет их перевести ему дополнительные суммы на строительство. И потому не стоит апеллировать к ним вместо лорда Графтона. Милорд сейчас слишком болен, чтобы его можно было тревожить подобными вещами, и если поверенные добьются своего, то упекут мистера Баркера в тюрьму Ньюгейт за мошенничество, когда он вернется в Англию.

София несколько раз откладывала письмо, восклицая:

– Нет, нет! Этого не может быть! – Но потом вновь принималась за чтение. – Папа никогда бы не допустил ничего подобного, – сказала она и опять перечитала письма, чтобы убедиться, что наверняка что-то поняла неправильно. Ей так хотелось отыскать какое-либо упоминание о том, что по крайней мере одна (если не две) партия табака уже отправлена в метрополию. Иначе просто быть не может!

Увы, София более не могла тешить себя иллюзиями. Никакого дома не было и в помине; табак не был ни выращен, ни отправлен. Мистер Баркер купил всего несколько рабов, а не целую армию в несколько дюжин.

Кроме того, последнее письмо поверенных подтверждало действительный объем долговых обязательств. Должно быть, они лгали ей в лицо, когда говорили, что она сможет жить во вдовьем доме. Из их последнего письма мистеру Баркеру следовало, что все поместье Графтонов, включая вдовий дом, уже совсем скоро окажется в руках судебных исполнителей. Арендаторов, ради которых она должна была по настоянию стряпчих освободить дом, скорее всего, просто не существовало в природе. По всей вероятности, они надеялись, что она поступит именно так, как поступила, поскольку ее отъезд в Вирджинию избавил их от неприятной обязанности выдворять мисс Графтон силой.

А ведь она действительно поставила на карту все. Бегство от Томаса сделало ее убийцей и подвергло смертельной опасности жизнь рабов, а фиктивный брак мог нанести непоправимый урон ее чести. У Софии возникло такое чувство, словно земля уходит у нее из-под ног. Мир закружился у нее перед глазами, как будто ее начала засасывать гигантская воронка. Она в отчаянии обхватила голову руками.

– Милый папочка, у нас больше нет поместья Графтонов! Как? Как ты мог позволить такому случиться, ведь семья была твоей гордостью? Мистер Баркер лгал тебе. Он лгал о табаке, доме… Но почему же стряпчие уверяли, что все будет хорошо, если в действительности получилось хуже некуда? Они наверняка предвидели риск…

Хотя снаружи стоял жаркий день, она похолодела от страха, раздумывая над тем, какая дилемма встала перед нею. Она осталась без средств к существованию, без крыши над головой и с перспективой скорого появления на свет ребенка. Анри уедет со дня на день. А она отвечала за всех: за негров, Драмхеллеров, Малинду. Ну и за своего ребенка, разумеется. Перед ее внутренним взором встал образ Лавинии, прижимавшей к груди своего новорожденного сына, мертвого и облепленного мухами. Неужели и ее саму через несколько месяцев ждет такая же участь? «Лесная чаща» оказалась в таком же жалком состоянии, как и крошечная усадьба Лавинии и Уильяма.

Когда она вышла из хижины, все вокруг было как в тумане. Анри поднял голову от туши дикой свиньи.

– В общем, София, мы почти закончили. Мы оставим часть для этой пожилой женщины, а остальное отдадим твоему повару в маноре, – сообщил Анри, с головы до ног забрызганный кровью дикого животного. – Но перед ужином я должен буду принять ванну.

София оперлась о дверной косяк, чтобы не упасть, и открыла рот, но с губ ее не сорвалось ни звука. Табачные поля, ее новый дом, амбар и конюшня, сад, который она описывала Кейтлин, – всего того, что она рассчитывала найти в Вирджинии, попросту не существовало.

– Не будет ни повара, ни ванны, ни ужина. Не будет вообще ничего, – с трудом выдавила она и взмахом руки указала на хижину. – Мой манор? Вот это и есть мой манор. «Лесная чаща». Вот это и есть мой дом. А сад – вон он, там, на склоне. – Она показала на неровную каменную стену, окружавшую заросли сорняков и несколько чахлых яблонь. – А еще там есть колодец и огород. – Она кивнула на клочок земли, обложенный камнями, которые не остановили кролика, преспокойно доедающего какие-то высаженные на грядке растения. – А вон там… конюшня… – указала она на сарай с односкатной крышей, вокруг которого что-то клевали на земле несколько цыплят, – с лошадьми, которых я вам обещала.

Она вдруг истерически расхохоталась.

– О, зато сколько земли. – Она жестом обвела долину. – Земля здесь повсюду. Вот только нигде не посажен табак и денег не осталось ни гроша. Я понятия не имею, что мне теперь делать с этой землей… Мистер Баркер лгал… стряпчие лгали, и мой отец тоже обманывал меня. – Истерический смех перешел в безудержную икоту, а потом она разрыдалась. – Разорена! Я не могу вернуться в Англию. У меня нет дома, и жить придется в этой лачуге. Мы с ребенком умрем! – всхлипнула она. – Подобно Лавинии.


Анри во все глаза смотрел на нее.

– Что ты говоришь? Никакого дома? Никаких лошадей? – И потом добавил: – Ребенок? Чей ребенок?

– Чьим же еще он может быть, болван ты этакий? – пронзительно крикнула София.

– Ты… enceinte?[18]

София поперхнулась слезами и не ответила.

Анри вдруг понял, что это более чем возможно. Он еще не встречал женщины, которая вела бы себя столь же пылко в постели. Но Софи в постели – это одно, а беременная Софи – совсем другое. И когда на него снизошло осознание столь неприятной истины, он выругался, понимая, что лучшее, что они с Тьерри могут сделать, – это сесть на своих жалких кляч и уехать, причем не оглядываясь. Бежать куда глаза глядят. Оставить эту англичанку с ее жалким клочком земли в невероятной глуши на краю света, среди дикарей, со всеми ее нахлебниками, полуосвежеванной дикой свиньей и этой что-то невнятно бормочущей старухой-негритянкой.

И если он не сделает этого… Продолжая думать о том, как бы уехать, Анри вдруг осознал, что за ним захлопывается невидимая ловушка. Он был французом и потому отдавал себе отчет в том, что семейные узы превыше всего на свете. Пусть даже он не был законным сыном де Марешаля, граф сумел внушить ему, что в его жилах течет старинная кровь де Марешалей, что он носит древнее имя и что имя и кровь станут его единственным достоянием, которое стоит очень дорого. «Можно купить все, кроме крови», – учил его отец.

И хотя в душе он мог сомневаться в правомочности свадебной церемонии, его отец наверняка настоял бы на том, что именно он зачал ребенка де Марешалей, законен он или нет. Кстати, скорее всего, это будет мальчик: все дети де Марешалей обыкновенно оказывались мальчишками. И отцовский долг Анри состоит в том, чтобы отвезти сына во Францию, туда, где ему было самое место. И оставить де Марешаля, как бы он ни был зачат, в этой дикой английской Вирджинии, среди англичан, индейцев и негров, было немыслимо. Это стало ясно ему, несмотря ни на что.

Он отложил в сторону нож и задумался. Во Франции он сможет воспитывать мальчика как своего побочного сына, коим был и сам. Нет, он усыновит ребенка как своего наследника, едва только они окажутся во Франции. В голове у Анри начал складываться план. Когда он доберется до Луизианы, то не поедет в гарнизон и, стараясь не попадаться на глаза властям, будет выдавать себя за гугенота-вдовца с маленьким сыном.

Вот только денег на дорогу у него нет; София истратила свои последние сбережения на их передышку у Карадоков. Так что ему придется каким-то образом раздобыть деньги, которых хватило бы и на проезд для Тьерри. А во Франции их понадобится еще больше – и, как он понимал, это станет для него куда большей проблемой. Но, быть может, мадам де Помпадур сжалится над ним и придет ему на помощь. Особенно если рядом с ним окажется ребенок.

Он вытер окровавленную ладонь о штаны и обнял Софию за плечи.

– Разумеется, я не оставлю тебя, Софи. Земля непременно на что-нибудь да сгодится. Земля – это состояние. Мы что-то придумаем, и она станет приносить нам доход.

Но он понятия не имел, что именно тут можно придумать. Анри знал, что земля считалась основой благосостояния и во Франции, и в Англии, но не представлял, как обратить ее в деньги здесь, в Вирджинии, если только не выращивать на ней табак. А о выращивании табака ему было известно лишь то, что дело это крайне сложное, для которого требуется множество рабов. Но он может распорядиться землей так, как пожелает. Например, продаст. Пусть не всю, но хотя бы часть. Он вспомнил женщину на плоту, который остановился на фактории Карадоков. Она говорила, будто не хочет плыть до самого Кентукки только ради того, чтобы обрести крышу над головой. Да! Он расчистит землю и начнет продавать ее под усадьбы в долине. Наверняка найдутся поселенцы, которые пожелают купить ее.

Внезапно он ощутил угрызения совести. Как поведет себя София, когда он продаст ее землю, а их сына увезет во Францию?

Он решил, что не станет продавать всю землю.

– Я что-нибудь придумаю. Не отчаивайся, Софи.

Наградой ему стала улыбка, пусть и вымученная.

– Ох, Анри, какой ты сильный! Что бы я без тебя делала? – пролепетала она.

На мгновение его вдруг охватило чувство вины. Он пообещал себе, что отдаст Софии часть денег, вырученных от продажи земли, и тут же ощутил, что его совесть успокоилась. Он вернулся к разделке свиной туши, оставив кровавый отпечаток на плече Софии.

А София сказала себе: «Он что-то задумал. Я могу положиться на него на некоторое время, но ненадолго. Все остальное будет зависеть только от меня. Я должна что-то придумать…»

София огляделась по сторонам, понимая, что в первую очередь ей нужно произвести ревизию ресурсов, имеющихся в ее распоряжении, но была настолько ошеломлена и подавлена, что не знала, с чего начать. Как и Анри, она понимала, что земля – это богатство, хотя и в столь обобщенном смысле. Ей было прекрасно известно, что в основе состояния Графтонов лежала земля, пожалованная ее предкам Вильгельмом Завоевателем, что почти все крупные состояния в Англии были «земельными», но она никогда не давала себе труда задуматься о связи между этими понятиями. О сельском же хозяйстве она имела самое смутное представление, почерпнутое главным образом из своего недолгого пребывания в Сассексе, и даже оно заключалось в том, что она ездила по проселочным дорогам или глядела поверх зеленых изгородей на фермеров, работающих на полях или пасущих овец. Вспомнила она и садовника с его рассказом о том, как надо выращивать розовые розы, но в нынешней ситуации это вряд ли пригодится.

Опустившись на стул, который она подтащила к двери, София вновь обхватила голову руками. Они с величайшим трудом пережили путешествие по этой глухомани летом и едва не умерли от голода, прежде чем добрались до фактории Карадоков. И как же они переживут зиму, не имея ни крыши над головой, ни еды? Раньше ее неизменно поддерживала мысль о том, что их ждет работающая плантация и добротный дом. Но реальность оказалась куда суровее. Вместо дома с молочной фермой, поварихи, птичьего двора, цветущего огорода, как в Сассексе, в наличии имелись лишь полуразрушенная хижина, старая рабыня и мертвая дикая свинья. И она понятия не имела, что делать дальше.

Но если она не хочет умереть, как бедная Лавиния, то должна что-то придумать.

Чем больше людей останется рядом с ней, тем легче им будет выжить. Однако если двое здоровых мужчин – Анри и Тьерри – уедут, то и остальные могут последовать их примеру в любое время. Она уже слышала, как Мешак жалеет о том, что не подался во Флориду, когда у него была такая возможность; там бы он был в большей безопасности. Он тоже может попросту исчезнуть. Он боится милиции и патрулей охотников на рабов. Нотт был согласен с ним, а значит, тоже может уйти, и если это случится, то Саския, Венера и Сет, скорее всего, уйдут вместе с ним. Руфус беспокоился о том, как бы его с мальчиками вновь не схватили; ничто не помешает им направиться дальше, в Кентукки. Она напряженно размышляла. Их удерживало лишь ее обещание дать им землю. Быть может, если они и впрямь начнут размечать границы своих участков; если она выпишет им дарственные, подтверждающие их право собственности; если она даст им столько земли, сколько они захотят; если они немедленно начнут строить хижины – то перспектива пустить здесь корни может заставить их остаться. А если сюда нагрянет милиция или охотники за рабами? Что ж, в таком случае они поклянутся, будто принадлежат Анри. Кроме того, все они вооружены. Если придется, она тоже будет стрелять.

Карадоки очень недурно устроились и обжились на своей плантации. Если сильные мужчины останутся, то не исключено, что им удастся повторить то же самое и здесь. Кейтлин с Гидеоном откроют свою факторию на излучине реки, так что они окажутся не в такой уж и глуши.

Итак, что следует предпринять в первую очередь? Пожалуй, нужно подождать до весны, чтобы посеять зерно и табак, посадить овощи. Об этом она поговорит с Кейтлин и Гидеоном. Недостроенную хижину необходимо превратить в пригодное для жизни жилище. Отец Кейтлин знает, как надо строить домá, Гидеон тоже. Амбар, если его починить, вполне сгодится для скота. У них было имущество, привезенное на плоту, коровы, мул, три лошади и несколько кур, подаренных ей Кейтлин. София уже начала планировать и прикидывать.

А Зейдия тем временем смотрела на белых. Что бы они ни кричали, о чем бы ни плакали, на что бы ни жаловались, что бы ни заставляло эту белую женщину разговаривать саму с собой – Зейдию все это ничуть не волновало до тех пор, пока не касалось ее самой. Лишь бы только никто не попытался продать ее снова. А если кто-нибудь попробует, она наложит на него проклятие, это у нее здорово получается. С другой стороны, она может оказаться им полезной. Она хотела остаться, а не тащить свои старые кости в другое место. С трудом переставляя ноги, она подошла к белой женщине.

– Вы, белые, уходите отсюда? – с надеждой осведомилась она.

– Нет, мы остаемся, – ответила белая женщина. – Мы будем жить здесь.

Зейдия молча восприняла услышанное. Новости были не самые лучшие. Но у них была свиная туша, которую только что закончили разделывать двое мужчин, и с нею надо было что-то делать. Из свиньи могли получиться окорока. Зейдия облизнулась. Давненько она не пробовала мяса. Ее постоянно мучил голод, и она умела коптить окорока. При мысли об окороке рот ее наполнился слюной.

– У вас есть дикая свинья, а вон там – коптильня, пусть и неважная. – Она указала на груду камней, над которой возвышалось нечто вроде дымовой трубы. Белая женщина, которая невидящим взором уставилась на дикую свиноматку и двоих мужчин, выглядела так, словно спала наяву.

Зейдия мельком подумала, известно ли этим белым о том, как надо коптить окорока или еще что-нибудь полезное, если на то пошло. Потому что если они намерены запастись окороком, то лучше это сделать до того, как мясо протухнет на жаре. Она с удовольствием посмотрела бы, как белые станут есть протухшее мясо, кишащее червями. Но будет мудрее, если она расскажет им, как надо готовить окорок, потому что она любила ветчину и надеялась, что они угостят и ее. Зубов, чтобы жевать, у нее больше не было, но это не имело значения, если приготовить окорок правильно. В конце концов, она просто может пососать полоску мяса.

– Я умею делать окорока. Там есть гикори, орехи, – заискивающе произнесла Зейдия и показала на горы. – И кислое дерево, оно тоже годится, – добавила она, подумав о том, что не помешает войти в доверие к новой хозяйке. К тому же ей очень хотелось попробовать ветчины хотя бы еще разок перед смертью.

– Приготовить окорок?

– Внутри есть соль, – продолжала Зейдия. – Я собрала ее на соляном лизунце вон там. Могу приготовить рассол, чтобы засолить в нем мясо, и побыстрее. Сейчас жарко, и черви в нем заведутся с такой быстротой, что вы и глазом моргнуть не успеете. Давайте замочим его в рассоле. А потом его нужно натереть древесной золой. Завернуть в чистую холстину, если у вас она есть. Выдержать семь дней. Потом коптить. Вон там, в коптильне. Деревьев гикори здесь полно. Дым от них лучше всего подходит для копчения.

– И сколько на это нужно времени?

Наконец-то белая женщина начала проявлять интерес.