Долина надежды

Март 1756 года


Три дня тому Гидеон привез немного семян кукурузы, тыквы, патиссонов и бобов для весеннего сева. Он стыдился того, что ему и другим мужчинам приходится выполнять женскую работу, но посев нельзя было доверить женщинам, поскольку они не имели ни малейшего представления о том, как это делается, что в полной мере относилось к Софии, Саскии и Венере. Кейтлин знала, но, пребывая на последнем месяце беременности, была слишком неуклюжа, чтобы ходить по полям и заниматься посевом.

Фактория «Ванн Стейшн» вместе с причалом располагалась на излучине реки между Лягушачьей горой и горой Лягушонок. Хижина, которую выстроил здесь Гидеон, уступала размерами «Лесной чаще», но была при этом благоустроенной и очень уютной. Все щели были плотно зашпаклеваны глиной с веточками, а стеганые лоскутные одеяла, зеркало, поднос с ивами и горшки со сковородками Кейтлин оживляли ее убранство. У Кейтлин все было готово для появления ребенка, и Гидеон в нужное время должен был привезти ее в «Лесную чащу».

Кейтлин и София нервничали и гадали, у кого из них ребенок родится первым, но, увидев однажды, как Кейтлин с Гидеоном медленно идут по фруктовому саду и как подруга опирается на руку мужа, София получила свой ответ. Разве что, подумала она, ее малыш родится в то же самое время, чтобы составить компанию ребенку Кейтлин. День выдался солнечным, яблони выбросили первые крошечные лепестки цветов, и Кейтлин то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться ими.

«Она как будто боится, что больше никогда не увидит их», – прошелестел у нее в голове голос призрака Лавинии.

– Ступай прочь! Твое место – в могиле! – пробормотала София, яростно топнув ногой. Она не должна позволять себе подобные мысли. Когда Ванны переступили порог, она приветствовала подругу сияющей улыбкой:

– Что ж, Кейтлин, пришло время?

Та ответила:

– Думаю, да. Правда, я не уверена, поскольку никогда еще не рожала. Но схватки должны начаться уже скоро, не так ли? Я рада видеть тебя, Софи. На меня навалилось столько дел, что кажется, я не бывала здесь целую вечность. Теперь на хозяйстве остались Венера, Джек и Тоби – на тот случай, если появится плот с поселенцами или пожалуют охотники-трапперы. Рядом с тобой я чувствую себя лучше, Софи.

София тоже была очень рада видеть подругу и немедленно принялась показывать той новшества, появившиеся после ее последнего визита. На кухне в каменную дымовую трубу была встроена печь для выпечки хлеба. Теперь во время дождя вода не попадала внутрь дома. Дыры в крыше залатали дранкой, нарубленной тремя мальчишками, а с тыльной стороны было пристроено заднее крылечко, с которого открывался вид на сад и долину с участками, которые в качестве своей собственности разметили Сет, Нотт, Мешак и Руфус. Все они в преддверии весенних посевных работ переселились в свои дома, забрав с собой домашнюю утварь, которую разделила между ними София. Стоя на крыльце, София показала их хижины Кейтлин, заметив, что поднимающийся из труб дым внушает ей успокоение. Создавалось впечатление, что вокруг раскинулась целая деревня.

Анри, Гидеон, Сет, Руфус, Нотт и Мешак уехали в поле на лошадях, чтобы решить, какие культуры и где будут посажены, а Тьерри отправился на поиски стада бизонов, которое Гидеон выследил у входа в долину. С тех пор как Тьерри обнаружил кукурузное поле, брошенное соплеменниками Гидеона, они питались почти исключительно разваренной кукурузой, кукурузными же лепешками да дикой свининой. И хотя они были чрезвычайно благодарны тому, что эта еда уберегла их от голодной смерти, им хотелось разнообразить свой рацион. Гидеон показал им склон, на котором начал пробиваться лук, и Зейдия с Малиндой принесли оттуда полную корзину зелени.

У обеих женщин наступили редкие минуты отдохновения. Кейтлин принесла с собой немного сассафрасового[20] чая, а София по такому случаю достала из корзины под кроватью фарфоровые чашки, некогда принадлежавшие Анне де Болден. Они вдвоем по-дружески расположились на скамье, пристроенной сбоку на крыльце, пригласив за компанию Малинду, которая, по своему обыкновению, молча потягивала чай. Они часто забывали о ее существовании, и девочка могла часами молча играть со своей куклой, если ей не давали никаких поручений или рядом не оказывалось Джека. Они шили детскую одежду и обсуждали, как лучше всего дать подняться дрожжевому белому хлебу, если им когда-либо повезет настолько, что у них вновь появится белая мука, или как консервировать ежевику в меде, если им случится наткнуться на пчелиный рой. Над горами начали сгущаться тучи, и они надеялись, что мужчины не окажутся застигнутыми врасплох грозой.

Кейтлин то и дело умолкала, переводя дыхание и откладывая в сторону шитье. Наконец она отправила Малинду поставить горшок на плиту, чтобы вскипятить воду для новой порции чая, и сказала:

– Софи, ты пообещаешь мне одну вещь?

– Да.

– Если я умру, ты обещаешь присмотреть за ребенком? И за Гидеоном тоже?

– Не смей говорить о смерти!

– Но ведь женщины умирают при родах. Вспомни свою мать. Или мать Малинды. А ты единственный человек на всем белом свете, которому я бы доверила своего ребенка, если меня не станет.

– Кейтлин, перестань! Все будет хорошо.

– Но если со мной что-нибудь случится, тогда… мне будет легче принять, что на все воля Божья… Я вдруг испугалась, потому что не попросила тебя об этом раньше… Я не боялась смерти, когда поняла, что беременна, я просто была счастлива. Но… теперь я могу думать лишь о том, что на всем белом свете за ребенком и Гидеоном присматривать будет некому. И потому мне страшно. И я буду бояться не так сильно, если ты скажешь «да». Прошу тебя!

– Разумеется, я сделаю так, как ты просишь, если только Гидеон позволит мне. И… ты можешь пообещать мне то же самое?

– Конечно, если Анри согласится. Ох, Софи. – И они пожали друг другу руки, словно заключая пакт жизни или смерти.

А потом Кейтлин положила руку на свой огромный живот и нервно улыбнулась.

– Хорошо. Потому что я на самом деле думаю, что у меня начинаются схватки. Еще со вчерашнего дня… такое напряженное ощущение. Сегодня утром оно стало сильнее. Но мне еще не очень больно. Венера говорит, что самое ужасное – это когда ребенок начинает выходить, и я положила под кровать нож, чтобы уменьшить боль наполовину.

– Это все вздор! Я сейчас же отправлю Малинду за Саскией.

София уже начала приподнимать собственное погрузневшее тело со скамейки, как вдруг Кейтлин вскрикнула:

– Ой! Ой! – И скривилась от боли, выгибая спину. Глаза у нее расширились, и она вцепилась в руку Софии. – На этот раз было куда сильнее! Что будет дальше, Софи? Все пройдет быстро – так, как рождаются телята? Или поросята? А что, если ребенок застрянет? Мне приходилось вытаскивать телят и поросят собственными руками, когда они не желали выходить, и разве такое не может случиться с женщинами?

– Никто из нас этого толком не знает, но ты постарайся не волноваться, Кейтлин. Женщины рожают испокон веков. Саския знает, что надо делать. Может, тебе стоит… приготовиться… Тебе полагается лежать в постели, когда это случится. – Помогая Кейтлин подняться на ноги, София постаралась, чтобы голос ее звучал уверенно и бодро, но собственное невежество относительно того, как дети появляются на свет, пугало ее до икоты. Она попыталась отогнать от себя все мысли о Лавинии. Несчастная Лавиния наверняка бы не умерла, если бы рядом с нею оказалась Саския, чтобы принять роды, и Саския обязательно будет рядом с Кейтлин. «Роды пройдут нормально», – сказала она себе.

Вот только у ее матери они не были нормальными. Как и у Лавинии тоже.

В глубине души Софии было очень страшно, но она понимала, что сейчас не время показывать свои страхи.

– Идем, посмотришь, как я подготовилась, – сказала она, помогая Кейтлин подняться на ноги. – Для тебя все готово.

Две недели тому София отгородила занавеской угол в хижине де Марешалей, чтобы они с Кейтлин могли рожать в некоем подобии уединения. При родах София присутствовала один-единственный раз – когда Венера родила Сюзанну, и теперь ей не хотелось, чтобы посторонние видели, как она страдает от унизительной боли. Анри с Тьерри передвинули кровать и убрали волосяной матрас, лежавший на перекрещивающейся раме, а вместо него Саския положила толстый соломенный тюфяк.

– Потом сожжем его. Он будет весь в крови. Оставить нельзя – к несчастью, – пояснила Саския, поправляя его. Там же, в углу, притаилась в ожидании деревянная колыбель, застеленная маленьким симпатичным лоскутным одеяльцем.

Малинда умчалась за Саскией, а София помогла Кейтлин снять бесформенное платье, туго облегающее ее вздувшийся живот, после чего укрыла стеганым одеялом и постаралась поудобнее устроить ее на соломенном тюфяке.

Кейтлин нервно хихикнула:

– Подумать только, всего лишь полдень, а я уже лежу в постели! Это же ненормально! Почитай мне псалмы, чтобы убить время, ладно? – Кейтлин приняла сидячее положение и вновь взялась за шитье. – Бездельничать совершенно не обязательно, – заявила она.


София взяла в руки молитвенник леди Бернхэм и начала читать, через каждые несколько строчек поглядывая на Кейтлин, и вскоре услышала, как та время от времени тихонько ойкает от боли.

Примчалась Саския и принялась суетиться, подготавливая все необходимое для родов, включая нож. Малинда тихонько сидела в уголке, баюкая свою куклу, и широко раскрытыми от страха глазами поглядывала на клинок. Малинда любила Кейтлин, и София понимала, что девочке, в общем-то, нечего здесь делать. В маленькой хижине просто не было такого места, где Малинда не мешала бы им и не слышала бы стонов или, хуже того, криков. Венера, например, кричала просто ужасно. София не хотела, чтобы Малинда стала свидетелем еще одних родов, а Кейтлин уже начала кривиться от боли, сказав после очередного приступа:

– Это было не так уж сильно. – Но София была уверена, что в самом скором времени все станет куда хуже.

София задумалась на мгновение, а не отправить ли ей шестилетнюю девочку к Венере на факторию. Но Малинда имела привычку удирать в одиночестве, никому не сказав, в гости к Мешаку, к которому прониклась несомненной симпатией. Она неизменно приходила обратно, живая и здоровая, и, хотя первое время София бранила ее, все, что делала девочка, свидетельствовало о том, что у нее куда больше здравого смысла, чем они ей приписывали. К тому же София отчитывала Малинду против своей воли; это представлялось ей жестоким, так что со временем она стала позволять Малинде гулять там, где ей вздумается.

София подозвала девочку к себе и взяла ее личико в свои руки.

– Малинда, тебе придется одной спуститься к фактории. Там сейчас Венера. Ты должна помочь ей с Сюзанной, а потом она угостит тебя ужином. Ты уже большая и храбрая девочка и дорогу знаешь, она идет через сад. А теперь ступай, да побыстрее, пока не стемнело. Возьми с собой куклу за компанию. – Малинда кивнула и ловко сунула куклу под мышку. – И ничего не бойся. – Девочка с серьезным видом покачала головой.

– Ты хорошая девочка, и за это я дам тебе свою шаль. – Малинда расплылась в восторженной улыбке. Ей очень нравилась индийская шаль Софии из тонкой шерсти, яркой расцветки и сложной вязки. Она замерла на месте, чрезвычайно довольная, пока София, набросив ей на плечи шаль, стала укутывать ее голову и завязывать концы под подбородком. – Вот и славно, дорогая. А теперь – бегом марш! – И Малинда вприпрыжку умчалась прочь. Софии на память пришла сказка о маленькой девочке в красной шапочке и сером волке, но сейчас приходилось рисковать.

От боли у Кейтлин все чаще перехватывало дыхание, она откладывала в сторону шитье и ойкала с каждым разом все громче и громче. К наступлению ночи она уже перестала делать вид, будто шьет.

– Боль стала немножко сильнее, – хватая воздух широко открытым ртом, призналась она. – Почитай мне псалмы, София. Мне легче, когда я слушаю тебя. Как ты думаешь, Саския, это надолго затянется?

Когда стемнело окончательно, Кейтлин уже обеими руками комкала стеганое одеяло.

– «В болезни будешь рождать…» – дрожащим голосом процитировала по памяти Кейтлин, закусила губу и затаила дыхание, ожидая, пока не минует очередной приступ боли. – Это было… не так уж плохо. – Она попыталась улыбнуться, но по глазам ее было видно, как ей тяжело. София взяла подругу за руку и принялась утешать, говоря, что ребеночек уже вот-вот появится на свет.

Наступила полночь, и Кейтлин перестала уверять, что все не так уж и плохо. А ребенок все никак не спешил появляться на свет. Всю ночь Саския и София по очереди вытирали ей лицо влажной тряпицей и держали ее за руку. Наконец разгорелось утро, затем медленно прошел день, сменившийся долгой ужасной ночью, не принесшей облегчения. Кейтлин, которая стонала и продолжала бороться, становилось все хуже и хуже. Ко второму утру под глазами у нее залегли темные круги, а на смертельно бледном лице отчетливо выделялись одни лишь веснушки. София старалась не думать о данном ею обещании присмотреть за ребенком, если Кейтлин умрет при родах.

А Кейтлин терпела адские муки, скрипя зубами и плача от боли и усталости. Софии же казалось, что роды тянутся уже целую вечность. Они с Саскией склонились над кроватью. В перерывах между схватками Саския ощупывала вздувшийся живот Кейтлин и кивала, пытаясь приободрить ее:

– Скоро все закончится. – Она повторяла эти слова чуть ли не весь день, но «все» никак не заканчивалось, а становилось лишь хуже.

Кейтлин плакала, а когда начинались очередные схватки, принималась пронзительно кричать. Огромная и неуклюжая, поскольку и сама вот-вот должна была родить, София склонилась над подругой, чтобы бережно утереть ей пот с лица влажной тряпицей.

В широко раскрытых и устремленных в никуда глазах Кейтлин застыла мольба.

– Я не могу, я больше не могу, Господи! Боже милосердный, избавь меня от мук! Я сейчас умру! – выдохнула Кейтлин, по щекам которой струились слезы. – Где Гидеон? Пожалуйста, приведи Гидеона, Софи!

– Кулли сбегает за ним, но да, ты можешь сделать это, родная, прошу тебя, ты должна. Саския говорит, что нужно потерпеть еще немножечко, – прошептала София, гладя Кейтлин по голове и расправляя влажные сбившиеся волосы. На самом же деле ей хотелось убежать куда глаза глядят из хижины, которая вот уже два дня как превратилась в пыточную камеру… Она упрекнула себя за подобные мысли, особенно если учесть, что ей вот-вот предстоит пройти через то же самое.

Зейдия суетливо расхаживала за занавеской, бормоча, что видела, как «они» не сводят глаз с Кейтлин, но она не позволит «им» пройти мимо нее.

– Прекрати! – прошипела ей София. – Кулли еще не привел мужчин? – Спина у нее разламывалась от боли, она неимоверно устала, а к ужасу от осознания того, что Кейтлин может умереть, примешивался страх, что Гидеон не успеет сказать ей последнее «прости». Она знала, что должна молиться о Кейтлин и ребенке, но разум отказывался повиноваться ей, и она лишь тупо повторяла: – Прошу тебя, Господи, прошу тебя, приведи Гидеона вовремя.

Зейдия убралась прочь, пробормотав что-то насчет того, что принесет куриных перьев. Нынешней весной дожди лили почти без перерыва, вот и сейчас прогремел гром, блеснула молния и по крыше забарабанил дождь. «По крайней мере, крыша больше не протекает», – подумала София, что в данных обстоятельствах было хотя бы слабым, но утешением.

Саския, сходившая с ума всякий раз, стоило Кулли отлучиться куда-нибудь, не находила себе места, беспокоясь о том, что сын отправился неведомо куда в такую грозу, да еще и в одиночку. Он взял старую рабочую лошадь, но долина была большой протяженности, так что мужчины могли оказаться где угодно и Кулли будет нелегко отыскать их.

На вторую ночь она задремала на мгновение. София подошла к ведру с водой, которое принесла Зейдия, налила немного в таз и принялась выжимать тряпицу, чтобы вытереть лоб Кейтлин, после чего быстро плеснула себе водой в лицо, пока Саския, отпустив запястья Кейтлин, сполоснула руки и протерла глаза. За эти два дня обе наспех перекусили крошками холодной кукурузной лепешки да вздремнули на ходу, поэтому сейчас буквально валились с ног от усталости.

За занавеску, ковыляя, вошла Зейдия и принесла чай из сумаха. Саския и София с благодарностью приняли его, после чего, пользуясь представившейся возможностью, на мгновение смежили веки. Обе заснули, уронив головы на руки. Проснувшись, они увидели, как Зейдия склонилась над Кейтлин, поднося ей ко рту чашку, а потом дрожащей рукой обсыпала ее какими-то веточками и перьями, что-то яростно бормоча при этом.

– Чтобы не дать духам забрать ее, – пояснила Зейдия, когда Саския с Софией оттащили ее прочь.

Глаза Кейтлин распахнулись, и она, выгнувшись от боли дугой, закричала:

– Начинается! Почему ребенок не выходит? У меня больше нет сил! Я умираю, мне нужен Гидеон! Пожалуйста, Софи! Приведи Гидеона!

Она схватила Софию за руки и завыла по-звериному, пока Саския сначала поглаживала ей живот, а потом раздвинула ноги со словами:

– Хорошо! Вот, вот, выходит! Уже идет! Тужься, тужься! – Саския кричала, чтобы голос ее заглушил шум весенней грозы, барабанящей по крытой дранкой крыше и пригоршнями швыряющей дождь в трубу, отчего огонь в очаге протестующе шипел.

Кейтлин громко ахнула и заплакала:

– Я не могу, не могу! Софи, ты обещала! Сдержи слово… ребенок… ты обещала… ой… Боже милостивый!

– Забудь об обещаниях и тужься! – приказала Саския, стискивая запястья Кейтлин, когда та вновь уперлась ступнями в изножье кровати. Кейтлин застонала, поднатужилась и издала какой-то звериный вой, как вдруг Саския принялась что-то вытаскивать из-под нее – нечто, покрытое кровью и белой слизью. Перерезав пуповину, Саския быстро промыла младенцу ротик и глазки, после чего легонько шлепнула по спинке. Последовало секундное молчание, за которым комнату наполнил здоровый рев младенца.

– Девочка, – сообщила Саския, приподнимая ребенка на вытянутых руках. – Здоровая девочка. Она плачет, хорошо. – Вытерев ребенку личико, Саския завернула его в стеганое лоскутное одеяльце и уложила в колыбельку. Повернувшись к Кейтлин, она вновь принялась разминать ей живот, и в руках у нее оказалось нечто окровавленное и пульсирующее. – Помогите мне. Дайте сюда нож.

Комната закружилась у Софии перед глазами, и она поспешно зажмурилась, пытаясь побороть охватившую ее слабость. Когда же наконец она вновь открыла глаза, Кейтлин неподвижно лежала на кровати. Глаза ее были закрыты, а лицо заливала неестественная бледность. София огляделась в поисках Саскии, но ее нигде не было видно.

– Кейтлин? – София стиснула руку подруги, но та не ответила на пожатие. – Кейтлин? Кейтлин? Очнись! Ох, Кейтлин, родная, очнись же! – Но ответа не было. – Нет! Кейтлин! Очнись! – А Гидеон так и не успел проститься с нею… Это было единственное, чего в конце хотела Кейтлин. И вот теперь она умерла.

София заплакала. У двери спиной к ним стояла Зейдия, помахивая в воздухе сухими веточками и перьями.

– Они забирают мать, забирают и ребенка, если могут, но я не позволю духам войти сюда. Не бойтесь. Я крепко держу Кейтлин и ребенка, пока они не уйдут. Забирайте ребенка, да поживее!