Долина надежды

Тоби, узнав о том, что Магдалена обнаружила в своем саду женщину из Гессена, да еще жену наемника, сплюнул и прорычал, что отправил на тот свет множество гессенских собак. Их красные мундиры служили прекрасной мишенью. Не исключено, что среди убитых им солдат был и ее муж, и теперь она пришла отомстить. Тоби хрипло рассмеялся собственной шутке. Он ненавидел гессенских наемников еще сильнее, чем британцев или американских лоялистов. Гессенцы были даже не людьми, а бешеными дикими собаками; они добивали раненых, когда те молили о пощаде или глотке воды, мародерствовали, грабили, жгли и насиловали в обеих Каролинах, испытывая еще меньше угрызений совести, чем британцы.

А еще гессенцы были в Кингз-Маунтин. Там, где Тоби получил пулю в плечо и не устоял на ногах. Пока он лежал на земле, из тумана вышел гессенский наемник, остановился над ним и прострелил ему ногу из мушкета чуть выше колена. Он расхохотался, когда Тоби закричал от боли, а потом приладил к мушкету штык. От неминуемой смерти Тоби спас Джек. Он заметил, как брат рухнул на землю чуть выше него на склоне, как к нему подошел наемник. Когда он увидел, что тот выстрелил Тоби в ногу и уже замахнулся штыком, чтобы добить раненого, Джек прыгнул вперед, атакуя гессенца, и воткнул свой штык ему в живот, провернув его в ране. Немец рухнул на колени, а Джек подхватил Тоби, кричавшего от боли в раненой ноге, из которой ручьем хлестала кровь, и поволок его сквозь пороховой дым и мушкетный огонь в полевой госпиталь. Он влил Тоби в горло виски, которое дал ему армейский хирург, а потом прижимал брата к столу, пока доктор-виг ампутировал ему ногу окровавленной пилой.

Тоби должен был умереть от потери крови и шока, но Драмхеллеры оказались крепкими ребятами. Руфус, изрядно постарев и охромев, по-прежнему работал в поле и на кузне, а Джек еще в самом начале войны умудрился выжить после того, как заболел натуральной оспой, которая унесла больше жизней солдат, чем пало от рук врагов, прежде чем полковник Вашингтон распорядился провести в войсках вакцинацию.

И вот теперь Тоби ковылял на деревянном протезе, подковывая лошадей и перегоняя виски из кукурузы, которую выращивал его отец. Виски он торговал под навесом сарая, который соорудил рядом с кузницей, а заработанные деньги складывал в деревянную шкатулку, которую сам же и вырезал. Широкоплечий, с испещренным морщинами лицом, он не разговаривал почти ни с кем, кроме брата и отца, и, пока они трудились на полях Драмхеллеров, разбитых в дальнем конце долины, ухаживал за коровами, лошадьми и свиньями.

Потихоньку-полегоньку Руфус превратился во владельца большой фермы, раскинувшейся на периферии плантации Графтонов, покупая землю у Анри, который за наличные готов был продать ее кому угодно. Его земельные угодья стали таким обширными, что он вынужден был нанимать столько работников, сколько мог найти. По большей части это были ветераны войны, кочующие с места на место. Урожаи и скот, виски, грубые крытые повозки и килевые шлюпки, которые строил Джек из сосен, поваленных после расчистки земли под новые посадки кукурузы, приносили немалый доход, и Драмхеллеры процветали. Первоначальная бревенчатая хижина обзаводилась все новыми и новыми пристройками, приютив Джека, его пухленькую жену Малинду и их пятерых детей, и теперь дом был наполнен суматохой и хаосом, смехом и возней детворы. Из кухни доносились шипение и бульканье готовящейся на огне еды и вырывались клубы пара вываривающегося белья.

Тоби же предпочитал ночевать в своем запущенном сарае в обнимку со шкатулкой, в которой хранились деньги.

До войны Тоби питал слабость к Магдалене. Ему было чуть больше двадцати, когда его позвали стать крестным отцом во время поспешного крещения хиленькой крошечной новорожденной девочки, потому что боялись, что она умрет. Но она не умерла, и по мере того, как она взрослела, Тоби стал испытывать к ней собственнические чувства, особенно после того, как индейцы похитили ее сестру. Магдалена обожала Шарлотту и так сильно скучала по ней, что потеряла аппетит. Тоби научил ее ездить верхом, удить рыбу, пускать гальку блинчиком по воде, лазать по деревьям, успокаивать лошадь перед тем, как подковать ее, и доставать мед из улья так, чтобы избежать пчелиных укусов.

Перед тем как отправиться на войну с Британией, Тоби смастерил ей деревянную ложку для меда на память, длинная ручка которой была украшена резными цветами и пчелой на самом кончике. Через всю войну он пронес память о ней, запомнив ее такой, какой видел в последний раз – босоногим сорванцом девяти лет с каштановыми кудряшками, точную копию ее матери, если судить по портрету, написанному Секондусом Конвеем. Если только не обращать внимания на такие штуки, которые издалека можно было принять за оспины. После того как София погибла во время налета, Анри настоял на том, чтобы повесить портрет над очагом в «Лесной чаще». По словам Руфуса, девочка унаследовала доброе сердце своей матери.

Магдалена махала им вслед, пока Тоби и Джек не скрылись за горой. Но война изменила все. Он вернулся домой безногим, на костыле, с ожесточившимся сердцем и обнаружил, что Магдалена выросла и вышла замуж за Роберта Уолкера, армейского хирурга-ветерана, который пришел в эти края по дороге в Кентукки, встретил Магдалену, купил у Анри землю и остался.

И вот теперь она приютила грязную беженку из Гессена. Роберт уехал в Новый Орлеан, чтобы забрать оттуда какое-то медицинское оборудование, и Тоби был уверен, что, вернувшись, он тотчас же отправит эту гессенскую суку восвояси. Но ничего подобного не случилось. Роберт вылечил ее от глистов и даже составил какую-то мазь для ее язв. Осмотрев ее искривленную руку, он сообщил Магдалене, что она была сломана, но срослась неправильно, и теперь он ничего не может исправить.

Женщина не могла не заметить неприязни Тоби. Он плевал на нее, стоило ей появиться поблизости, пока однажды Магдалена не поймала его на горячем и не выбранила вслух, пригрозив, что перестанет разговаривать с ним, если он и дальше будет вести себя столь жестоко. После этого Тоби пришлось ограничиться лишь бессильным гневом да яростными взглядами.

Магдалена, хотя и не без внутренней борьбы, отдала женщине кое-что из одежды матери. Она отчаянно скучала по Софии. Ей казалось, будто сердце ее разорвалось дважды: в первый раз после похищения Шарлотты, а во второй – после гибели Софии. Но ведь и этой бедной женщине пришлось много выстрадать. Она кормила ее и негромко разговаривала с ней, потому что от любого неожиданного шума Анна вздрагивала и готова была бежать куда глаза глядят. Вот только что же с нею делать?

Она взяла ее с собой, когда отправилась навестить Китти с детьми. Китти удивилась, но проявила радушие и добросердечие. Малинда же просто протянула Анне обе руки. Кейтлин, теперь уже почти потерявшая зрение, сказала, что она поступила правильно. Пейшенс лишь искоса взглянула на нее, но она недовольно косилась на всех, кроме Завулона, который превратился в ужасно избалованного ребенка.

В минувшем году Розалия схоронила Тамаша и до сих пор горевала, чувствуя себя очень одинокой. Она пригласила Анну на кухню, где как раз давала Стефании урок итальянского, и приготовила чай. И тут ей в голову пришла одна идея. Секондус до сих пор жил в самой маленькой хижине усадьбы и приходил столоваться к Розалии каждый день, пока ему не отказали ноги, так что разделявшее их расстояние стало для него непреодолимым. Бедный Конвей прозябал в полном одиночестве и занимался только тем, что рисовал красками или делал карандашные наброски. В хижине у него царил ужасный бардак, и Розалии никак не удавалось привести в порядок ни его самого, ни его холсты и краски. Быть может, Анна согласится переселиться к Розалии и ухаживать за Секондусом? Собственно говоря, Секондус был еще не очень стар, но долгие годы неуемного пристрастия к спиртному не могли не сказаться на нем, и он нуждался в уходе и заботе. Она показала Анне маленькую спаленку в задней части своей хижины, в которой имелся собственный очаг, подвесная кровать и яркое стеганое одеяло, сшитое из старых танцевальных юбок Розалии. Анна упала на колени и стала целовать Розалии руки, прежде чем та успела остановить ее.

Тоби был рад тому, что гессенка перебралась на другой берег реки.

Спустя восемь месяцев Анна немножко поправилась и загнанное выражение почти исчезло с ее лица. Тот факт, что она ухаживает за настоящим художником, произвел на нее впечатление, и она все свободное время проводила в его хижине, прибираясь и занимаясь стряпней, всегда готовая восхититься любым творением Секондуса. Кроме того, она оказалась и хорошей слушательницей, ловко вставляя восклицательные междометия в редких паузах в его беспрестанной болтовне. Она недостаточно хорошо владела английским, чтобы понимать, не повторяется ли он в своих рассказах, но при этом, похоже, выглядела вполне довольной тем, что он разговаривает с нею. Секондус же начал относиться к Анне как к необычайно проницательной женщине.

Наступило лето, и поселенцы держались настороже. На бизоньей тропе то и дело появлялись индейцы, переселяющиеся с места на место или ведущие военные действия, но больше нападений на плантацию не было. Пока Магдалена занималась повседневными делами, сновала из амбара в дом или курятник и попутно ухаживала за огородом матери, она то и дело замечала легкие и стремительные движения и шорохи вокруг, поэтому сказала Роберту, что уверена в том, будто за нею кто-то наблюдает.

Она как раз была в саду, собирая на ужин персики, когда вдруг ощутила рядом чье-то присутствие. Подняв голову, она увидела в какой-то паре шагов от себя индианку в платье из оленьих шкур, которая стояла и смотрела на нее. Магдалена настолько испугалась, что выронила персики и закричала. А потом поспешно прижала ладонь ко рту.

У индианки были волосы лунного света и сине-зеленые глаза. Не отводя от Магдалены пристального взгляда, она вдруг спросила:

– Ты моя сестра Магдалена?

Магдалена во все глаза уставилась на нее.

– Этого не может быть, – прошептала она. – Шарлотта? Спустя столько лет? Ты жива? – От волнения у нее перехватило дыхание, и она с трудом выговаривала слова.

– Да, – ответила индианка. К спине у нее был привязан малыш, а за руку она держала ясноглазую девочку.

Магдалена подошла к ней вплотную и неуверенно протянула руку.

– Ох, Шарлотта! Вот мы и встретились! Никогда не думала, что… Мы все так скучали по тебе! Мы пытались выкупить тебя. Мама боялась, что ты умерла. Но если ты осталась жива, то почему не вернулась раньше? Почему не прислала весточку? Ах, если бы мама была жива! – Она расплакалась. – Шарлотта! – И она потянулась обнять незнакомку.

– Меня зовут Зимняя Луна.

– Ты вернулась! Со своими детьми! Позволь мне подготовить папу, иначе потрясение…

– Нет, не говори ему ничего.

– Что? Шарлотта, теперь ты дома, и…

– Нет, я не останусь. Мы идем на юг по бизоньей тропе. Я вышла замуж за воина, и теперь у меня есть дети. Я не могу оставить их. Меня воспитали индейцы, и я стала одной из них. И жить по-другому я теперь не могу. И не хочу. Но я надеялась повидаться с мамой, а еще мне всегда очень хотелось увидеть тебя, Магдалена. Я так скучала по тебе все эти годы.

– Ох, Шарлотта, если бы ты только знала, как мы горевали после того, как тебя похитили. И мама – сильнее всех. Она изменилась, Шарлотта. А потом погибла во время налета. И Френсис тоже.

– Да, – вздохнула Шарлотта, – знаю. Британцы полагали, что в этой части Вирджинии полно восставших американских колонистов, а американцы считали, будто здесь много британских лоялистов. И племена удалось уговорить напасть на них. Наши воины, и мой муж среди них, упорно сражались на стороне англичан.

– А Рианнон Ванн вышла замуж за чероки из племени своего отца, который сражался на стороне американцев, – с горечью вырвалось у Магдалены. – Два Медведя. Они были союзниками колонистов, и им приказали напасть на тори, к числу которых принадлежала и мама. Мама узнала его, а потом… умерла от полученных ран… Это было ужасно. Кейтлин Ванн, ближайшая подруга мамы, оборвала все связи со своей дочерью Рианнон и отказалась видеться с ней. Муж Кейтлин ездил к Рианнон, чтобы уговорить ее развестись с мужем и вернуться домой со своими детьми. А потом Гидеон исчез, и больше мы Рианнон не видели. Говорят, что Гидеон ушел в горы, там он сидит у костра и к нему приходят видения. А еще говорят, что он научился летать, как орел. Случилось очень много ужасных вещей, Шарлотта.

Шарлотта печально улыбнулась.

– Война будет длиться еще долго, и она принесет много горечи и кровной мести. Я не могу вернуться. Прощай, Магдалена.

– Нет, Шарлотта, прошу тебя, не уходи. Ты не можешь вот так взять и уйти…

Но Шарлотта уже беззвучно скрылась за деревьями. Магдалена протерла глаза. Неужели ей все это привиделось? Нет, она только что во второй раз потеряла сестру.


Надеясь развеселить супругу, Роберт предложил ей надеть шляпку и шаль и вместе навестить Розалию и Стефанию. Она непременно должна взглянуть на новый канатный паром, а он хочет опробовать его. Внизу, на пристани, ждала Анна, которая прикупила кое-какие съестные припасы у Кейтлин. Они уже собирались оттолкнуться от берега, когда от дверей их окликнула Кейтлин и сказала, что они должны взять еще одного пассажира, который заснул в уголке, ожидая, пока наберется достаточно желающих для переправы.

– Кто это? – поинтересовалась Магдалена.

Глядя куда-то вдаль невидящим взором, Кейтлин ответила ей со странной улыбкой:

– Сама увидишь.

Из хижины поспешно выскочил мужчина средних лет, на ходу надевая шляпу и поправляя сюртук. Магдалена и Роберт с любопытством уставились на незнакомца. Во время переправы он явно нервничал, и Роберт то и дело поглядывал на него. Будучи врачом, он знал, что война заставила многих повредиться рассудком, и счел, что мужчина ведет себя чрезвычайно странно.

– Хотела бы я знать, что ему нужно на том берегу, – прошептала Магдалена. – Там ведь живут только Секондус, Розалия и Стефания. Наверное, он хочет купить у папы землю или лошадь у Розалии.

Незнакомец последовал за Уолкерами и Анной к дому Розалии. Когда они подошли к ее воротам, Розалия как раз кормила кур и при их приближении подняла голову.

– Спасибо, Анна. Магдалена, дорогая, входи же. Стефания будет рада видеть тебя, а я только что испекла…

Розалия умолкла, оборвав себя на полуслове, и смертельно побледнела. Незнакомец отвесил ей легкий поклон. Губы у Розалии зашевелились, но с них не слетело ни звука.

– Этого не может быть, – прошептала она. – Прошу прощения, сэр… простите мне мою глупость, но вы очень похожи… на моего мужа, но вы не можете быть… Стефано. Тем не менее у вас его глаза… но этого не может быть. Или вы призрак, явившийся с того света? – вскричала вдруг она. – Неужели ты нашел меня или все это мне только снится? – Протянув руку, она погладила его по щеке. – Ох, Стефано, ты настоящий. Или это я умираю?

Розалия рассмеялась сквозь слезы, а мужчина, которого она назвала Стефано, крепко обнял ее и прижал к себе.

– Ш-ш, тише, инквизиции больше нет, ее изгнали с Сицилии. Меня освободили, и два года тому я приплыл в Новый Орлеан, а слуги в доме моего кузена сообщили мне, что ты отправилась на север, в Вирджинию. Я уже почти потерял надежду отыскать тебя. Но наконец-то нашел тебя, Розалия. Наконец-то.





Глава сорок первая

Евангелист





Июнь 1790 года


Мужчина с длинным лицом был уже не молод. В широкополой шляпе и дырявых башмаках, заношенном чуть ли не до дыр черном пальто, которое было порвано на спине, словно его, как котенка, кто-то взял за шкирку и вышвырнул вон, он вышел из лесу и постучался в первую же попавшуюся хижину. У полной негритянки, отворившей ему дверь, он поинтересовался, не согласится ли ее хозяин или хозяйка накормить его за любую работу. Венера возмущенно выпрямилась во весь рост и заявила, что она свободная женщина, что дом этот принадлежит ей и что она сама решает, кого кормить, а кого нет.

Мужчина извинился. Перемены, коснувшиеся общества в этой части света, нередко ставили его в тупик. Он устал, его мучила жажда, и если у нее нет для него работы, то нельзя ли попросить кружку воды?

Венера смягчилась и указала ему на ведро рядом с дверью и черпак. После смерти Сета у нее не доходили руки до всяких мелочей. И сейчас она перечислила их мужчине. Дранка отваливается с крыши, ведро прохудилось, сказала она. Было бы недурно прополоть огород и взрыхлить на нем землю мотыгой перед тем, как она начнет сажать овощи. Кожаные петли на двери вот-вот лопнут.

– Я хороший работник. И могу все исправить.

Она кивком пригласила его зайти внутрь.

– В таком случае у меня есть рагу.

Он снял шляпу, лишившись дара речи при слове «рагу».

Венера усадила его за стол. Мужчина провел по дереву рукой, оценивая мастерство исполнения и полировку пчелиным воском.

– Отличная работа, – сказал он.

– Мой муж, – Венера сделала ударение на последнем слове, – сделал его для меня после того, как мы поженились. Построил эту хижину, сработал всю мебель. – Она с гордостью обвела жестом свою кухню, показывая стулья, деревянные сундуки и шкаф для посуды, в котором хранила тарелки и чашки.

Помешивая варево в горшке, она стала ждать, что он скажет насчет рабов и женитьбы.

– Отличная работа, – повторил гость. – Крепкая, надежная и долговечная. Искусная в глазах Господа и подходящая для использования человеком.

Венера ненадолго задумалась над его словами. Разговаривал он странно, но ей понравился уважительный тон, коим гость говорил, оценивая изготовленные Сетом вещи, назвав их искусными и долговечными. И она наложила ему полную тарелку рагу.

Он уставился на щедрый ужин, который предложила ему Венера, а потом стал смотреть, как она накладывает рагу себе, правда, совсем немного.

– Прошу вас, не надо давать мне больше положенного. Я бы не хотел объедать вас.

– В горшке у меня есть еще, и при нужде я могла бы накормить всю долину, – похвасталась Венера. У нее действительно имелись собственные поля и коровы, куры и свиньи. А ветчину она делала лучшую в долине, подбирая наиболее подходящее сочетание веток ореха гикори и яблочного дерева для копчения. Масло, которое она сбивала, было куда слаще и вкуснее, чем у ее дочерей. Губы у нее задрожали, когда она выставила на стол кукурузные лепешки, масло и варенье из прошлогоднего боярышника. Мужчина закрыл глаза, сделал глубокий вдох, склонил голову и прочел молитву.

Венера произнесла:

– Аминь. Теперь можете есть.