Долина надежды

Он кивнул и приступил к трапезе, но не набросился на еду, как голодный волк, чего от него ожидала Венера, потому что он был явно голоден, а ел медленно и с достоинством. Угрюмое выражение на его лице сменилось сначала сосредоточенностью, а потом и полным довольством. Он съел кукурузную лепешку с маслом, смакуя каждый кусочек. По поводу рагу он заметил, что оно восхитительное. Он ел понемногу и не спеша, но еда все равно исчезла с поразительной быстротой. Венера молча положила ему добавки.

– Я алчен, – прошептал он, – но благодарю вас. Я не ел… несколько дней.

– Возьмите еще одну, – предложила Венера, придвигая к нему блюдо с кукурузными лепешками. – Намажьте их маслом, пока они еще горячие.

На его лицо понемногу возвращался румянец. «Какие странные люди приплывают к нам по реке в последнее время», – подумала она.

– Как, кстати, вас зовут?

– Прошу прощения. Иддо Фокс. А вас?

– Венера Ганновер.

– Рад с вами познакомиться, миссис Ганновер. – Венере до сих пор нравилось слышать, как ее называют «миссис Ганновер».

– Откуда вы прибыли, мистер Фокс? – поинтересовалась она.

– Из Пенсильвании. Я диссентер.

– Ага. А мне вы показались белым.

– Нет, я квакер. – Он вздохнул и с унынием обозрел свой порванный рукав. – И из-за этого у меня возникли кое-какие недоразумения. Мы не приветствуем армии, войны и убийства, как и не считаем рабство благом. Мы с братьями для того и прибыли в Вирджинию, чтобы выступить против него. Увы, – передернул он плечами, – здешние плантаторы держатся за него обеими руками, и потому нас ждал неласковый прием. По всей колонии нас избивали и травили собаками. Но Господь по силе и крест налагает. – Он доел рагу. – Ваш супруг здесь?

– Нет, – ответила Венера. – Он умер. Еще до войны. Он тоже был свободным человеком. Работал в кузнице, вон там, на склоне горы. – Она показала на Лягушонка. – Там вокруг горна гнездятся гремучие змеи, не знаю почему, но они так и ползут туда из лесу. Индеец, который заправляет на фактории, говорил ему и Руфусу, человеку, которому принадлежит кузница, чтобы они не убивали гремучих змей, иначе те отомстят. Но Руфус никого не слушает и поступает так, как считает нужным. Он ненавидит змей и убивает их, как только заметит. Но они все равно лезут сюда, словно им тут медом намазано. Сета дважды кусали, он жевал какой-то корень, снадобье, что дал ему индеец. В третий раз он был один, разворошил целое гнездо, и его нашли только на следующее утро, уже мертвого. Его распухшее тело принесли домой. И мы похоронили его. – Венера заплакала. – Мы похоронили Сета как полагается, это были лучшие похороны на свете, но они еще никого не вернули к жизни. И что вы думаете? Больше у кузницы никто не видел ни единой змеи. – Она вытерла глаза, но слезы опять потекли у нее по щекам.

Вскоре после обеда Иддо Фокс принялся за работу, и Венера подумала, что он похож на Сета – такой же старательный и кропотливый. Результатами она осталась вполне довольна и заявила, что поработал он отлично.

Уже стемнело, когда Иддо Фокс взял свое пальто и нахлобучил на голову шляпу.

– Позвольте еще раз поблагодарить вас за вкусное угощение, миссис Ганновер.

– Уже темно! Куда же вы пойдете впотьмах?

– Я переночую в лесу. Мне уже неоднократно доводилось проделывать это.

– Только не сейчас. Вы ляжете спать вот здесь, перед очагом. У меня полно одеял.

– Миссис Ганновер!

– Перестаньте! Я уже бабушка, мне почти шестьдесят. Да и вы, судя по вашему виду, немногим младше. Таких грехов во мне больше не осталось. Кроме того, для вас найдется много других дел.

– Не думаю, что должен…

– Давайте сюда ваше пальто. Я его хотя бы заштопаю. А на завтрак у меня будет ветчина.

Вскоре в долине Иддо Фокса стали называть «мужчиной, работающим на Венеру». Ее дочери были шокированы тем, что она делит кров с белым человеком, но заставить ее передумать им не удалось.

– А может, мне одиноко. Вы все разбежались со своими мужьями и детьми, а я осталась одна.

Это ее заявление вызвало бурю протестов, дескать, она должна переселиться к одной из них, пока Сюзанна, Пэтси, Полли, Пен, Пирли и Пич не начали кричать друг на друга, споря о том, кто лучше всех будет ухаживать за мамой. Особенно преуспела в этом Пич. Желая оставить за собой последнее слово, она заявила, что будет навещать мать каждый день, дабы удостовериться, что ее не обманывают и не используют в своих интересах. Она выразительно погрозила пальцем Иддо Фоксу, а заодно и матери.

– Перестаньте немедленно! – Венера все еще могла перекричать своих детей. – Я не собираюсь никуда переезжать из собственного дома, теплого и уютного. Я останусь здесь, и мистер Фокс тоже. Он снимает у меня угол. Как в пансионате. А пансионат – респектабельное заведение, чтоб вы знали.

Им ничего не оставалось, как смириться.

Явился брат Мерримен, дабы осудить столь неподобающее сожительство, обнаружил, что мистер Фокс – квакер, и выразил твердую убежденность в том, что квакеры – никакие не христиане и что их необходимо изгнать из долины.

Брат Мерримен получил от Венеры резкий отпор и убрался восвояси.

Иддо Фокс остался на месте. Венера сочла очень удобным для себя наличие мужчины, за которым надо было ухаживать и которого требовалось кормить. К тому же Иддо был спокойным и уравновешенным, что вносило некоторое разнообразие в ее жизнь. Между ними установились легкие и непринужденные отношения, какие бывают у давно женатых супругов, сидящих в тепле у камина и обсуждающих всякую всячину. Помимо хлопот по хозяйству, Иддо ходил на факторию за товарами, если Венера нуждалась в них. Заодно он приносил оттуда и последние новости, рассказывая ей, что Кейтлин здорова и что ее сын Брин женится, что жена брата Мерримена, Мэтти, снова ждет ребенка, что брата Мерримена попросили обвенчать Секондуса и Анну.

– Как? – воскликнула Венера. – Этот старый болван, который рисует не пойми что, женится?

Иддо Фокс коротко рассмеялся, набивая трубочку.

– Ага, вы удивлены. Насколько я понимаю, идея принадлежит Розалии.

Но потом случилось и еще кое-что. Из леса, что раскинулся к югу, выехали четверо всадников на хороших лошадях под дорогими седлами в сопровождении целого каравана вьючных мулов. Одним из них оказался священник в церковном облачении. Они остановились у фактории, и другой мужчина принялся показывать своим спутникам то в одну, то в другую сторону, словно ориентируясь на местности. Затем процессия поднялась по склону Лягушачьей горы к «Лесной чаще», и оттуда вышел какой-то мулат, настороженно глядя на незнакомцев.

Первый из всадников снял с головы шляпу и спросил:

– Анри де Марешаль еще жив?

– Это отец моей жены, – отозвался Кулли. – Па! – крикнул он в приоткрытую дверь. – Здесь тебя спрашивают. – Из хижины, шаркая ногами, вышел старик.


– Анри? – обратился к нему незнакомец. – Ты меня не узнаешь?

Анри подслеповато уставился на чужаков. Они говорили по-французски. «С чего бы это», – подивился он про себя.

– Глаза у меня уже не такие зоркие, как прежде. Кто вы такой?

– Разве ты не узнаешь меня, дружище? Это же я, Тьерри. В тот день, когда родилась твоя дочь Китти, я уехал и пообещал вернуться. И вот теперь, после стольких лет, я сдержал свое обещание.

– Вот как? – осведомился Анри. – Ты уплыл во Францию?

– Я и впрямь вернулся во Францию, но ненадолго, а потом едва не погиб, сражаясь вместе с Лафайетом на вашей войне, и вдобавок меня чуть не прикончили, отправив на гильотину. Но Господь в милости своей не дал мне умереть, чтобы я мог сдержать слово. Помнишь ту голодную зиму, Анри? Дева Мария привела меня на кукурузное поле, брошенное индейцами, и мы были спасены.

– Тьерри? – Анри пытался припомнить, кто такой этот Тьерри. София должна знать. Надо спросить у нее.

– Я привез драгоценную раку с костью святого Евстафия, который однажды отправился на охоту и увидел оленя-самца с образом креста на рогах. Я тоже был на охоте, и со мной тоже случилось чудо. Поедем с нами, Анри, мой кузен найдет место, которое можно будет освятить и отслужить там мессу. Как давно ты слушал мессу в последний раз, а?

Незнакомец по-прежнему говорил по-французски. «Люди больше не говорят по-французски», – подумал Анри, но ему вдруг показалось, будто он перенесся в другое место, которое имело какое-то касательство к оленям и охотничьим домикам. Он повернулся к Кулли и спросил:

– Что им нужно?

Повсюду были люди и собаки, много людей. Ему показалось, что это София стоит на крыльце… Женщина и впрямь была похожа на Софию, но мулат называл ее Китти. Впрочем, кем бы она ни была, она что-то сказала чужакам, и те спешились. А к женщине присоединилась другая, которую она называла Анни. Кто такая эта Анни? Кто-то сказал, что сегодня для них найдется местечко переночевать, пусть они входят и располагаются как дома. А кто-то еще сказал, что Анри они возьмут с собой завтра. Demain[36].

– Demain, – пробормотал Анри и направился внутрь, к своему месту подле очага.

В комнате его обступили люди.

– Папа, тебе не следует уезжать далеко, – сказал мужчина, рядом с которым стояла женщина по имени Анни. Анри услышал, как кто-то взревел и сообщил, что он поедет куда угодно, если ему придет такая блажь, и подумал, уж не он ли это сам, но потом засомневался. А это не Джордж случайно стоит рядом с Анни?

Потом начался ужин, и все заговорили одновременно. Наконец наступило утро. Люди суетились и что-то обсуждали. Должно быть, собирались на охоту. Повсюду бегали собаки.

Женщина, которую он принял за Софию, вошла в дом с крыльца.

– Что это за разговоры о том, что папа едет с вами, Тьерри? Папа, у тебя закружится голова. Не надо тебе никуда ехать. Тебе нездоровится.

– Вздор, – раздраженно отозвался Анри. Он потребовал, чтобы ему оседлали лошадь, а когда Роберт отказался, впал в ярость и заявил, что сделает это сам.

– Давай я оседлаю ему жеребца, – пробормотал Роберт, обращаясь к Магдалене. – Так будет лучше всего.

Анри поднялся в седло, продемонстрировав остатки былой сноровки. Роберт, Китти, Джордж и женщина по имени Анни смотрели ему вслед.

Анри же был рад вырваться из хижины и отправиться на охоту. Теперь, сидя верхом на коне, он как будто помолодел. Его лошадь, казалось, буквально взлетела по склону Лягушачьей горы и спустилась с другой стороны. Он потерял счет времени. У него вдруг появилось ощущение, что все это ему только снится, но они впятером ехали дальше. На краю поля они спешились. Он знал почему, но не мог вспомнить. Внезапно он понял, что устал, а руки и ноги его налились свинцовой тяжестью. Кто-то помог ему и сказал: «Держись». А потом они опустились на колени, и он, должно быть, заснул. С усилием открыв глаза, он увидел, как священник ставит золотистую шкатулку в нишу над валуном. Священник что-то говорил, но Анри с трудом разбирал смысл слов. Голос святого отца то становился громче, то пропадал совсем. Время от времени до него долетали фразы на латыни.

Он огляделся по сторонам, ища Тьерри. Ему надо было так много сказать Тьерри и Франсуа. Они очень давно не виделись. Но он стоял на коленях, как и все они. Колени у него болели. Он закрыл глаза и пришел в себя только тогда, когда кто-то сунул ему просфору в рот. Он попытался открыть рот пошире, чтобы проглотить ее. Но она оказалась слишком большой. Все вокруг тонуло и теряло очертания, как в тумане. Он взглянул на позолоченную шкатулку, но она исчезла в безмолвной тишине, которая сомкнулась вокруг него, когда он упал и уткнулся лицом в землю.





Глава сорок вторая

Аделина Маури





Сентябрь 1833 года


Вывеска над миссией «Падающий ручей»:

«Превратить все племя в англичан – по языку, в цивилизованных людей – по манерам и в христиан – по религии».



…Дорогие мои мама, папа и сестренки!

Наконец-то мы добрались до миссии! Я уже разобрала свой сундук, выстирала дорожное платье, засунула дорожную шляпку на верхнюю полку и приготовила на завтра свежее хлопчатобумажное платье, чистый фартук и свою надежную каждодневную шляпку, чтобы наконец взвалить на себя добровольно взятую ношу и начать богоугодное дело причащения индейских ребятишек к благим вестям и пробуждения их языческих душ для милости Господа Бога всемогущего и Спасителя нашего Иисуса Христа. Вечер еще достаточно светел для того, чтобы можно было писать. Я постаралась получше подготовиться к своему первому дню учительского труда и теперь могу с чистой совестью описать вам наше путешествие и уверить в моем благополучном прибытии в новый дом. Надеюсь, кто-нибудь из тех странников, что держат путь на север, согласится взять мое письмо, дабы оно достигло вас ранее, чем если бы мне пришлось отправить его обычной почтой, в мешке, который отвозят два раза в год на плоту.

Вчера остальные миссионеры устроили нам елико возможно теплый прием. Они вознесли благодарственные молитвы в честь нашего благополучного прибытия, а сундуки с товарами, которые мы привезли с собой, вызвали у них неподдельную радость. Женщины приготовили прекрасный горячий ужин, угостив нас жареной олениной, овощами и пирогами. Мы воздали должное угощению, хотя мне и показалось, что местные дамы не умеют обращаться со сдобным тестом столь же искусно, как это делает мама.

Вы наверняка не удивитесь, узнав, что желудок миссис Уитакер отказался принимать оленину и пирог.

После ужина и молитв мы с миссис Уитакер с удовольствием освежились, искупавшись в ручье, протекающем позади миссии, хотя и принимали ванну в весьма скромном виде, в нижнем белье. Складки на моем облачении пришлись весьма не по нраву миссис Уитакер. Кажется, я еще не встречала большего недовольства, чем то, что было написано у нее на лице. Случись завтра Вознесение, она непременно бы сердито нахмурилась.