Долина надежды

Но сначала я должна поведать вам о нашем путешествии, каковое временами представлялось мне куда более долгим и трудным вследствие того, что именно миссис Уитакер оказалась моей спутницей. Я начну с того душераздирающего момента два месяца тому, когда папа перед рассветом погрузил мой сундучок в крытую повозку преподобного Уитакера и я расцеловала вас всех на прощание. Когда он помогал мне забраться внутрь, я помолилась Господу, прося его дать мне силы, потому как мне пришлось крепко стиснуть в руках Библию, чтобы не подобрать юбки и не спрыгнуть на дорогу, а потом бегом вернуться домой. Колеса скорбно застонали, как только мы покатили вниз по подъездной аллее, и на мгновение я вообразила, будто меня везут на казнь, совсем как бедную королеву Франции Марию-Антуанетту, а не в дальние края, дабы совершить богоугодное дело, к каковому всегда следует приступать с радостным сердцем. Когда мы проезжали мимо полей и ворот Гендерсонов, я опустила голову. Мне не хотелось, чтобы миссис Уитакер заметила, что под дорожной шляпкой, которую так замечательно украсила сестричка Маргарет, по щекам моим катятся слезы. Миссис Уитакер никогда не упускает случая выразить свое недовольство, и она наверняка прочла бы мне резкую нотацию.

Я рассказываю вам о том, сколь тяжело было мне расставаться с вами, не для того, чтобы опечалить вас, а чтобы показать, что мне пришлось выдержать нелегкую битву с собой, дабы не роптать по поводу решения, кое я приняла исключительно по собственной, а не чьей-либо воле. В то утро я хоть и дала волю слезам под покровом предрассветной темноты, но твердо решила сохранять жизнерадостный вид на протяжении всех жарких и утомительных дней дороги, которая нам предстояла. Да и в перемене мест скрыта некая притягательность, способная улучшить даже самое скорбное расположение духа. Через несколько недель плоские поля Мэриленда сменились покатыми холмами Вирджинии, похожими на облысевшие головы каких-то великанов. Сколь велик мир! Вокруг нас сомкнулся густой лес, и вскоре мы достигли реки. Преподобный Уитакер заявил, что мы взойдем на борт плоскодонной лодки, на которой и проделаем почти весь оставшийся путь.

На месте высадки, кое оказалось грязным и топким, царила суета. Мы должны были плыть вместе с целой флотилией плоскодонок, плотов и каноэ, что, по идее, должно было обезопасить нас от нападения индейцев, и в каждом плавучем средстве сидели один или два человека с длинноствольными ружьями. Мы с Уитакерами и еще несколькими пассажирами сгрудились на грубом деревянном помосте, несколько приподнятом над илистым берегом и служившим своего рода причалом, хотя и довольно шатким, и принялись ждать. Почти полдня мы провели под лучами палящего солнца, пока плоты загружались многочисленными семействами, надеющимися застолбить за собой участки земли на юге, вместе с их скарбом, овцами, коровами, лошадьми и даже свиньями, курами, плугами и мешками зерна, мотыгами и прялками.

Рабы сложили штабелем черную патоку, виски и ружья, кои следовало доставить на торговый пост, который и был пунктом нашего назначения. От бочонков с виски исходил отвратительный запах, что, несомненно, случится и с мужчинами, кои станут пить его. Пока шла погрузка виски и ружей, нас развлекали – хотя это слово не совсем уместно в данном случае – громогласным пересказом многочисленных историй о пьяной пальбе, которой подобные поставки обыкновенно сопровождались. Миссис Уитакер все крепче поджимала губы, и впервые за все время я ощутила к ней нечто похожее на симпатию. То скверное и грубое место, куда мы направлялись, наверняка вызывало у нее беспокойство. Я и сама изрядно тревожилась, но решила положиться на Господа в том, что он благополучно проведет нас любой долиной теней. Или по воде. Глубокие воды заставляют меня нервничать.

Когда наша флотилия уже готовилась к отплытию, вдруг раздался крик: «Подождите!» К месту высадки подкатила крытая повозка, которая привезла целую делегацию серьезных бородатых джентльменов из совета миссии. Их женщины передали для нас целый ящик всяких полезных штуковин: Библий, гвоздей, больших кастрюль для школы, корзинок для шитья и отрезов крепкого набивного ситца на скромные новые платья для индейских девочек. Очень вовремя. Рабам с причала было приказано перенести ящик на борт. Серьезные джентльмены с удивлением обнаружили, что я очень молода, а один из них даже заметил, что никак не ожидал увидеть юную элегантную мисс в роли учительницы. Элегантную, мама! А каким тоном это было сказано, ты бы слышала! Или такой эффект произвело платье из грубой полушерстяной коричневой ткани, которое ты сшила для меня, крепкие рабочие сапожки и чистый носовой платок? Я едва успела прикусить язык, чтобы не заявить ему в ответ, что родители приучили меня и сестер к тому, что чистое и опрятное женское платье и внешний вид являются несомненным признаком внутренней чистоты духа и опрятности сердца.

В общем, я поскорее постаралась забыть о нем и его словах. Вода в реке была коричневой и грязной, и я стала всматриваться в ее глубины в надежде увидеть рыбу. Капитан заметил это, фыркнул и сообщил, что под поверхностью таятся опасные течения и что легкомысленные молодые леди, которые чересчур сильно свешиваются через борт, чтобы полюбоваться на свое отражение, частенько падают в воду, после чего их затягивает под лодку и они тонут. Но когда я отпрянула и сказала, что смотрю не на свое отражение, а пытаюсь разглядеть рыбу, он громко рассмеялся. Миссис Уитакер, по своему обыкновению, преисполнилась порицания, но было ли оно адресовано мне за то, что я перегнулась слишком сильно, или капитану за его громкий смех, или же реке за то, что она текла чересчур быстро, я бы затруднилась определить. Миссис Уитакер вообще относится ко мне неодобрительно, но особенное неудовольствие вызывают у нее мои рыжие волосы, уложить которые в аккуратную прическу весьма нелегко, поскольку непокорные локоны так и норовят выбиться из нее, как бы туго я ни стягивала их в узел на затылке. Кроме того, она с осуждением поглядывает на шляпку, которую Маргарет украсила перьями дикой утки, равно как и на флакон лавандовой воды, что ты дала мне с собой в дорогу, мама, действие коей я нахожу исключительно освежающим. Она с подозрением поглядывает на мой маленький томик сонетов Шекспира, который я достаю из кармана, пытаясь убить время, когда мы делаем остановку, чтобы дать отдых лошадям, и я полагаю, что она не одобрит мой запас чистых чулок, носовых платков и нижнего белья, кои ты уложила в мой саквояж.

Миссис Уитакер напоминает мне о том, что, поскольку мне исполнилось всего восемнадцать лет от роду, я едва ли могу рассчитывать на какой-либо авторитет у девушек-аборигенов. Преподобный Уитакер относится ко мне с большей добротой, но при этом он рассеян и чуточку не от мира сего. Поначалу я очень сожалела об отсутствии более подходящих и близких мне по духу попутчиков, но потом решила, что должна смириться и с тем и с другим.

Мы постарались разместиться со своими корзинами и узлами как можно удобнее под навесом, исполняющим роль каюты, но при этом наши сундуки и ящик из миссии пришлось всунуть едва ли не на головы нам. Впрочем, ящик мы используем для сидения.

После этого мы наконец оттолкнулись от берега и вскоре оказались на середине реки. Полдень был таким теплым и даже душным, а меня так сильно прижали к преподобному Уитакеру, что я решила подойти к поручням, дабы глотнуть свежего воздуха. Берег ускользал вдаль намного быстрее, чем я ожидала, и, поскольку солнце припекало и здесь, разбрызгивая по воде солнечные зайчики, я сняла шляпку, подставляя лицо прохладному ветерку. Волосы мои выбились из-под заколок, и я тряхнула головой, расправляя их, прежде чем собрать в пучок снова. Но тут я заметила, что капитан смотрит на меня таким взором, который привел меня в замешательство.

– Миссионеры, значит? Я знаю пару местечек помимо миссии, где с радостью приютят под своей крышей такую красотку, как вы. Мужчины почли бы за счастье хорошо заплатить за такие волосы, – сказал он.

Уитакеры расслышали его последние слова.

– Немедленно наденьте шляпку, – прошипела миссис Уитакер. Я повиновалась. Затем, повернувшись к своему супругу, миссис Уитакер потребовала: – Преподобный Уитакер, давайте помолимся об успехе нашего предприятия.

Подавив вздох, я послушно склонила голову, закрыла глаза и скрестила руки. Преподобный же Уитакер своим рокочущим басом принялся читать пространную молитву обо всем, что только могло прийти ему в голову. Я иногда спрашиваю себя, а не устает ли Господь слушать его и не явит ли ему Божественное откровение о необходимости быть кратким. И вот всю следующую неделю или около того мы с молитвами плыли вниз по реке, по счастью оставаясь на палубе из-за жары, и я поглядывала сквозь растопыренные пальцы на то, что делается на берегах или на других лодках.

Как вы легко можете себе представить, продвижение наше было шумным, поскольку животным не нравится изо дня в день оставаться на привязи на одном и том же месте, и потому над водой разносилось мычание, ржание, визг и кудахтанье. На солнце же запахи скотного двора становились вообще ошеломительными. Время от времени за борт падал кто-либо из детей, к вящей тревоге своих родителей, но уж никак не капитана. К счастью, они лишь едва успевали окунуться с головой, как их тут же вытаскивали из воды индейцы, плывшие в своих каноэ, но теперь капитан требует, чтобы малышей привязывали к поручням.

Стражники с ружьями громко и добродушно перекрикивались между собой на всех судах нашей флотилии по поводу перекатов и порогов, что поджидали нас впереди. Насколько я сумела понять, это был действительно опасный участок, пересекать который следует с большой осторожностью, поскольку там затонуло немало плотов, следствием чего стало возникновение суеверия о том, что там якобы таится Похититель Душ, играющий на скрипке. Говорят, что под водой обитают многочисленные утопленники, которые должны петь, танцевать и пировать, дабы искушать путников присоединиться к ним и, таким образом, заманивать их навстречу своей погибели. В этом случае их души достаются Похитителю.

Но коричневая река оставалась спокойной, погода – солнечной, а ночи – теплыми. Почти каждый день мужчины ловили на ужин рыбу. Но даже приготовленная, она все равно отдавала тиной. Я ела ее только потому, что была голодна.

По мере продвижения на юг и запад окружающая местность изменилась. Берега реки стали круче, их склоны поросли лесом, а на горизонте встали горы. Позади зарослей лавровых кустов и бука, как рассказывали мужчины, вдоль реки протянулась индейская дорога, или тропа войны, и иногда по ней рискуют передвигаться те, кто не может позволить себе заплатить за проезд по реке, или торговцы с большими караванами мулов. Теперь, когда наши стражники перекликаются друг с другом, в их голосах заучит тревога. Они все время остаются настороже, опасаясь нападения. Иногда, по их словам, индейцы ведут себя дружелюбно, а иногда – нет.

Мы видели, как приходят к реке на водопой бизоны, а несколько раз вся флотилия даже останавливалась, и охотничий отряд отправлялся на поиски свежего мяса – медвежатины, оленины или говядины, – чтобы пополнить наши запасы провианта. Мясо диких животных жесткое, но все равно вкуснее отдающей тиной рыбы.

Спустя почти три недели плавания по реке наши запасы кукурузной муки подошли к концу, и теперь всех нас мучит голод. Некоторые из дам намерены собирать ежевику, когда плоты пристанут к берегу на ночь. Я должна присоединиться к ним, поскольку миссис Уитакер не устает напоминать мне о том, что дьявол всегда находит занятие для праздных рук. Она имеет в виду то, что я пишу это письмо. Но мне нравится собирать ягоды, и потому я с удовольствием повинуюсь ей. Да и ежевику я очень люблю, которую, без сомнений, Господь ниспослал нам в качестве манны небесной в этой глуши.

Кажется, что уже за следующей излучиной мы увидим торговый пост, куда должны прибыть завтра рано утром. Капитан говорит, что мне лучше передать свое письмо с одной из лодок, которые идут в том направлении, откуда мы приплыли, и что именно таким образом письма в основном и странствуют по реке. К тому месту, где мы садились в лодки, регулярно наведываются джентльмены из миссии, чтобы узнать, нет ли для них писем, после чего они добросовестно пересылают их семьям своих миссионеров или учителей. Я молюсь о том, чтобы и мое послание в конце концов дошло до вас, и посылаю вам свои наилучшие пожелания. Прошу вас верить, что в сердце моем крепка вера и сильна любовь к Господу нашему.

С чем и остаюсь,

ваша любящая дочь и сестра

Аделина Маури



Миссия «Падающий ручей»

Земля чероки

16 марта 1835 года

Дорогие мои мама, папа и сестренки!

Надеюсь, что вы пребываете в добром здравии, как и я. Спустя полтора года у меня появилась возможность отправить вам длинное письмо! Совет миссии предостерегал нас, что нам предстоит страдать от разлуки со своими семьями ради того, чтобы исполнить богоугодное дело среди индейцев, и признаюсь вам, что ужасно скучаю по вам, хотя понимаю, что Господь, испытывая нас, никогда не оставит милостью своей в трудную минуту. В этом краю гор, рек, скал и лесов, диких и непроходимых, где природа каждый день упрямо угрожает поглотить расчищенный участок, на котором расположена миссия, мы сполна ощущаем всю свою ничтожность и бренность.

Что же до Уильяма Гендерсона… Он остановил свой выбор на кузине Мэри. Уверяю вас, что я постаралась забыть все дорогие моему сердцу воспоминания, что еще оставались в нем, пока не смогла с полной искренностью сказать, что желаю ему и кузине Мэри счастья в их союзе. Я с готовностью и без принуждения ступила на другой путь, что уготовил мне Господь. Сомневаюсь, что сейчас Уильям сможет узнать меня в строгой старой деве, которая отказалась от фривольных мыслей о лентах и вальсах. Надеюсь, что сестренка Кассия носила мое платье розового муслина к вящему своему удовольствию – с ее цветом лица и волос оно шло ей куда лучше, чем мне. Быть может, она уже обручена? Она не зарделась, пока вы читаете эти строки вслух? Ах, Касси, как бы мне хотелось увидеться с тобой! Но мне надо спешить. Посыльный, который любезно предложил доставить мои письма на север, пообещал, что подождет ответа, дабы привезти мне ваше послание по возвращении. Мое описание этого посыльного послужит ему представлением. Его зовут капитан Карадок Ванн. Ему около сорока, и он приходится внуком мисс Кейтлин, владелице фактории. К несчастью, мисс Кейтлин умерла в минувшем году, но все говорят, что ее вера в Господа Бога нашего была крепка и что сейчас она наверняка пребывает в царствии Божием.

Он служил в армии, но недавно вернулся домой, потому что мисс Кейтлин завещала факторию ему. Между индейцами чероки и белыми людьми часто заключаются перекрестные браки, и про деда капитана говорят, что он и сам появился на свет в результате такого вот союза, став одним из тех, кого называют полукровками, но на самом деле никто не может сказать в точности, течет ли в его жилах индейская кровь или нет. Но капитан крайне неохотно разговаривает на эту – как, впрочем, и любую другую – тему, так что мне он ничего и не сказал. Он всегда чисто выбрит, что делает его очень похожим на индейца, поскольку у мужчин племени чероки волосы на лице не растут. Черты лица у него резкие, волосы прямые и черные, а глаза серые. Одевается он так, как принято в этих местах, – в охотничью рубаху оленьей кожи и грубые шерстяные штаны, так что вполне может оказаться и тем и другим.

Капитан Ванн – внимательный и немногословный мужчина, чье присутствие не то что бы пугает, но, как вы сами убедитесь, когда встретите его, внушает уважение. И я рада, что вы познакомитесь с ним. Он сделал мне предложение с соблюдением всех приличий. В его манерах не было ничего назойливого или неприличного, чем часто грешат здешние неотесанные мужчины в отношении дам, особенно некий Завулон Драмхеллер, который тоже является потомком одного из первых поселенцев. Несмотря на свою угрюмую и неразговорчивую натуру, капитан Ванн – настоящий джентльмен, вежливый и предупредительный со всеми дамами. Иногда я со стыдом думаю о том, что он почувствовал, как я тоскую здесь о доме, став свидетелем того, как я стараюсь не роптать и не жаловаться. Но, уверяю вас, эта битва давно выиграна мною, вот почему я теперь пишу об этом столь легко и беззаботно.

Племянница капитана Ванна, очаровательная шестилетняя девчушка по имени Дора, дочь его кузена Джесси (так его зовут на английский манер, потому что его имя на языке чероки я даже не могу произнести!) – одна из моих учениц. Она очень умна и ласкова, быстро усваивает все мои уроки, заучивает молитвы наизусть и вообще остается моей любимицей. Именно благодаря ей капитан и предложил доставить мое письмо. В этом месяце он едет в Вашингтон и, когда Дора рассказала ему о том, что моя семья живет очень далеко отсюда, однажды заглянул в школу и сообщил, что ему будет нетрудно заехать к вам в Мэриленд, если у меня найдутся письма, кои он смог бы доставить по назначению. Я с благодарностью согласилась и немедленно села писать вот это послание. В Вашингтон капитана Ванна призывают какие-то дела, связанные с договором, заключенным между чероки и правительством относительно права на владение их землями. Индейцам редко принадлежат земли в виде отдельных участков или ферм; как правило, ими владеет все племя и они охотятся или выращивают урожай там, где делать это удобнее всего. Как мне представляется, это пример подлинно христианского духа в совместном пользовании, но сейчас здесь появилось много новых поселенцев, которые желают захватить огромные участки земли исключительно для себя. Поговаривают, что правительство хочет заплатить чероки за их землю и помочь им перебраться дальше на запад, за Миссисипи. Но если смотреть от миссии на долину, то она представляет собой лоскутное одеяло усадеб, принадлежащих индейцам, белым, полукровкам и всем прочим, поэтому вполне естественно, что индейцы не хотят никуда уходить отсюда. Крайне недостойно и эгоистично со стороны новых поселенцев говорить о том, чтобы силой заставить индейцев уйти, и я молюсь, чтобы Господь благословил все усилия и начинания капитана Ванна.

Но вот я уже исписала весь лист с обеих сторон. Предоставляю вам прочесть его и верить, что я, дорогие мои мама, папа и сестренки, всегда и неизменно остаюсь вашей любящей дочерью и сестрой.

Аделина Маури



Весна 1836 года


Миссия «Падающий ручей»

Дорогие мои мама, папа и сестренки!

Капитан Ванн вернулся после очередной поездки в Вашингтон и привез с собой ваше любезное согласие и благословение нашей помолвки. С тех пор как он сделал мне предложение, я не находила себе места от волнения и беспокойства, сознавая, что сердце мое безраздельно принадлежит ему, но при этом уверяя его в том, что не смогу ответить ему согласием без вашего на то позволения. И теперь меня настолько переполняет радость, что, сказав ему «да», я не могу ни думать, ни писать о чем-либо ином и заверяю вас вновь и вновь, что люблю его и должна усмирить свои мысли, дабы возблагодарить Господа, который привел меня в это место, где я встретила его. Я смеюсь и плачу одновременно, будучи не в силах решить, чему должна быть благодарна в первую очередь. Мы поженимся в конце лета, после окончания уборки урожая. Ох, мама и папа, Касси и Маргарет, была ли на свете женщина счастливее меня?

Ваша любящая дочь Аделина Маури





Глава сорок третья

Танцующий Кролик





Весна 1837 года


Высоко на отвесном склоне петляет тропа, которая, поднимаясь к гребню, незаметно разветвляется под выступающим валуном. По ней едва может пройти человек или зверь, а тот, кто не знает о ее существовании, вряд ли заметит ее. Тропинка круто идет на подъем между двух каменных стен и исчезает в кустах. А за кустами, в скале, зияет узкий зев пещеры. Индейцы чероки называют его Дышащей Скалой, потому что он похож на рот горы. Летом ветер дует из пещеры, а зимой она, наоборот, втягивает в себя воздух.

Внутри пещера разделяется на две части. Тишину нарушает лишь стук капель воды, падающей в каменный бассейн. Когда же в пещере разводят огонь, то отблески пламени играют на вкраплениях кварца в скале. Если посмотреть вверх, то станет видно, что на стенах остались пятна копоти от прежних, древних костров. Огонь также выхватывает из темноты острые обломки костей и плоские заостренные камни с узким желобком на одной стороне, черепки глиняных горшков и присыпанные землей испанские монеты.

Восьмилетняя девочка по имени Танцующий Кролик, ее прабабка, две молодые тетки, которые совсем недавно вышли замуж и скучали по своим мужьям, ее мать, младший брат и маленькая сестренка, едва научившаяся ходить, жили здесь уже три недели – с тех самых пор, как их сосед, белый мужчина по имени Драмхеллер, выпасавший скот на нижних склонах горы, пришел к ним и предложил деньги за их землю у реки. К тому времени отец и мать девочки, прабабка и тетки уже распахали черную почву, а кукуруза, бобы и тыквы, сажать которые помогала и Танцующий Кролик, выбросили крошечные зеленые побеги.

– Перестань, Джесси, – взмолился бледнолицый, когда отец в ответ повернулся к нему спиной. – Мы с тобой были соседями вот уже много лет, и никто не может сказать, будто я не пытался заплатить тебе за твою скотину. Ты же понимаешь, что тебе все равно придется бросить ее, как и все, что ты тут сделал, включая ограду и прочее, так что бери деньги, и они помогут тебе обустроиться на новом месте, на западе, где правительство отводит вам новые земли. Купишь себе новых коров и цыплят. Там вас ждет хорошая земля, и ты сможешь…

Не дослушав его, отец Танцующего Кролика вышел вон.

Уже не в первый раз Драмхеллер приходил к ним в хижину, приютившуюся в небольшом заливе у реки, и предлагал деньги, но неизменно получал решительный отказ. Танцующий Кролик однажды подслушала, как перешептывались ее родители после его очередного визита.

– Они хотят, чтобы мы отказались от своей земли… ушли на запад… где живет тьма и дует ветер смерти… Джон Росс отказался… но договор был подписан… Элиас Будинот… Мейджор Ридж… Стенд Вейти… согласились. Предатели… затаиться там и выиграть время… в конце концов, все образуется. Они не могут заставить нас силой…

– Говорят, что сюда пришлют солдат… новый форт у реки…

Прабабка Танцующего Кролика тоже слышала эти разговоры, но оставалась равнодушной, исполненная презрения к жадности и лжи бледнолицых. А Танцующий Кролик спрашивала себя, правду ли говорят в школе, что ее прабабушку Поющий Ветер, могущественную и уважаемую женщину, некогда звали Рианнон и что она сама жила среди бледнолицых. Старуха прокляла Вейти, Риджа и Будинота за то, что те обрекли чероки на переезд, даже не спросив их согласия. Танцующему Кролику она сказала, что этих троих надо взять живьем и пытать, долго и медленно, по старым законам, прежде чем сжечь заживо у позорного столба.

Отец Танцующего Кролика наотрез отказался переселяться.

– Это наша земля. Я умру здесь. Кроме того, я не хочу, чтобы ты отправлялась в путь, – сказал он ее матери, живот которой раздулся, словно полная луна.

Танцующий Кролик знала, что это означало скорое появление нового малыша в углу хижины, где дети спали, завернувшись в стеганые одеяла.

Танцующий Кролик видела, как ее мать гладила отца по щеке.

– Будь осторожен, – говорила она, и отец вновь ускользал на рассвете, чтобы растить урожай, ухаживать за цыплятами и лошадьми, делать насечки на ушах новорожденных телят. Возвращался он поздно, когда бледнолицые мужчины были уже пьяны или спали. В этом году погода выдалась на удивление хорошей. Он рассказывал, что бобы уже зацвели, что на плетях появились первые крошечные тыквы и что кукуруза уже пошла в рост и вымахала выше Танцующего Кролика.

Ее прабабке очень не нравилось их вынужденное уединение в столь горячую пору. Она ворчала, что ее внуку нечего делать на полях и что копкой, прополкой, кормежкой птицы и скота должны заниматься женщины, а не мужчины. Она сердито ворчала себе под нос, что мужчины, которые должны охотиться, пренебрегают этим, что у очага не будет мяса, которое прежде всегда вялилось там, и что долгими голодными зимними месяцами у них не будет ни капли медвежьего жира. Она отказывалась называть мужа внучки Джесси и обращалась к нему только по имени, данному ему индейцами чероки.

В пещере у них были одеяла, вода из родника в скалах, сушеная кукуруза и вяленое мясо. Иногда отец приносил свежее мясо или рыбу из реки. Спустя некоторое время две ее молодые тетки сбежали ночью к своим мужьям и больше не вернулись. Прабабка начала ворчать и жаловаться на их неподобающее поведение. Приходить к жене, по ее словам, всегда должен мужчина, причем в дом ее матери.

Прабабка Танцующего Кролика, воспользовавшись вынужденным бездельем, поведала девочке и ее младшему брату о том, как жили в прежние времена индейцы семи племен. Они обязательно должны узнать об этом, заявила она. Они должны накрепко запомнить эти знания и передать их своим детям и внукам. Прабабка заставила детей заучить наизусть и пересказать ей по памяти названия семи племен, потому что род важнее семьи. Сыновья и дочери принадлежат племени своей матери от рождения и до смерти. Танцующий Кролик, ее сестра и брат принадлежали к племени Волка, как и их мать, бабка и тетки. Отец был из племени Оленя, как и его мать, братья и сестры. Они не должны жениться или выходить замуж за члена своего племени – племени Волка; кстати, убивать этого зверя запрещалось всем, кроме членов одноименного племени. Она научила их старинному закону кровной мести, согласно которому племя обязано отомстить за смерть одного из своих членов вне зависимости от того, была ли она случайной или нет. Кровь жертвы взывает к родственникам убитого до тех пор, пока убийца или другой член его племени не будет покаран или пока вместо жертвы не будет предложена и принята для усыновления замена. До той поры, если вопрос этот не будет решен тем или иным способом, дух погибшего не сможет уйти в Края Сумерек.

– Помолчи, бабушка! – сказала мать Танцующего Кролика, лежавшая на груде шкур. – Наш народ уже много лет назад согласился отменить этот закон.

Но прабабка Танцующего Кролика в ответ лишь презрительно сплюнула в огонь. Танцующий Кролик чувствовала, что сердце старухи переполняют презрение и разочарование.

– Они не должны были соглашаться с этим, – негромко сказала она, обращаясь к Танцующему Кролику. – Совет отцов пошел на это только потому, что так они рассчитывали заручиться согласием бледнолицых на отказ от применения силы. Они полагали, что добьются своего. А вот совет бабушек ни за что бы не смирился с преимуществами, которые получили при этом бледнолицые.

И прабабка принялась рассказывать детям, которые внимали ей с широко раскрытыми глазами, о том, что девушки племени чероки всегда были самыми красивыми, женщины – самыми выносливыми и грациозными, бабушки – самыми мудрыми и прекрасными женщинами племени, мужчины – величайшими воинами на свете. Она вспоминала, как они уходили из племени перед битвой, чтобы очиститься духом и нанести боевую раскраску, как звучали их военные песни, победные кличи и погребальные напевы. Старая женщина поведала внукам о победах чероки над маскогами и чикасавами; о том, что воины чероки никогда не проявляли страха даже в момент смерти; о благоразумии и могуществе мудрого совета бабушек в принятии решения о том, отдавать ли пленных женщинам для пыток и убийства или же даровать им прощение и использовать в качестве рабов, а может, даже принять в племя. Она пела песни об Уктене, у которого было тело змеи, крылья птицы и рога оленя, который незаметно подкрадывался к тем, кто проявлял беззаботность, и парализовал их своим дыханием, дабы не дать им похитить волшебный камень, горящий в середине его лба. Тот, кто сумел бы похитить кристалл, обрел бы необычайное могущество.

Прабабка постоянно пересказывала одни и те же истории, так что в конце концов Танцующему Кролику надоело ее слушать. Она уже давно знала их все наизусть. Девочка отчаянно скучала по дому, по своим подругам в школе при миссии и по урокам, но больше всего – по учительнице, мисс Маури, рыжие кудри которой были собраны по утрам в тугой узел на затылке. Но уже к полудню локоны выбивались из прически, и мисс Маури безуспешно пыталась вновь заколоть их булавками. Занятия во второй половине дня то и дело прерывались стуком падающих булавок, и дети, затаив дыхание, ждали, когда же мисс Маури сдастся и распустит свои волосы, которые на свету моментально вспыхивали огнем. Ее огненная грива приводила учеников в восторг, и они хихикали и показывали на нее пальцами, а мисс Маури смеялась вместе с ними и пожимала плечами. А еще у нее были ярко-синие глаза, которые расширялись от удивления даже тогда, когда, казалось, ничего удивительного не происходило. Цвет глаз учительницы напомнил Танцующему Кролику о том, что и у ее прабабки были такие же глаза. Мисс Маури объяснила, что при крещении Танцующему Кролику дали имя Дора, и показала, как написать его буквами бледнолицых. Мисс Маури была поражена тем, с какой легкостью Дора усваивает учебный материал, и хвалила ее за красивый почерк, умение правильно считать, запоминать гимны и стихи из Библии.

В начале года мисс Маури сообщила своим ученикам, что совет миссии прислал ей Библию, которую она подарит тому, кто больше всех выучит стихов из нее. Танцующий Кролик решила, что именно она станет той, кого вызовут к доске при вручении награды в последний день занятий в школе. Она без конца представляла себе, как это будет выглядеть, когда ее родители, прабабушка и члены разных племен, отправивших своих детей в школу при миссии, станут с одобрением и восторгом хлопать в ладоши, глядя на Дору Бонни из племени Волка, которую вызовут к доске.

Все взрослые, за исключением прабабки Танцующего Кролика, говорили, что школа – нужное и хорошее дело и что дети должны быть внимательными и прилежно учиться, чтобы прославить свое племя и род. И потому Танцующий Кролик, соскучившаяся по урокам, стихам из Библии, которые так легко запоминались, и мисс Маури, приставала к матери с просьбой вернуться домой, чтобы она могла пойти в школу, но та отказывалась наотрез. А прабабка Танцующего Кролика, которая никогда не называла ее Дорой, недовольно заявила, что на земле племени ни в коем случае нельзя было открывать школу.

Отец, придя к ним в следующий раз, рассказал, что прибывшие солдаты собираются строить форт у реки. Он запретил детям приближаться к выходу из пещеры, где они могли по меньшей мере греться на солнышке и смотреть на лес. Теперь им предстояло все время проводить в ее глубине. Он добавил, что слышал, как снаружи затаился в засаде Уктена, голодный и ждущий своего часа.

Сначала Танцующий Кролик повиновалась и держалась подальше от входа на тот случай, если Уктена просунет голову внутрь, чтобы найти их. Но тот все никак не попадался ей на глаза, а Танцующему Кролику ужасно надоело сидеть в пещере и играть с ракушками странной формы, камешками, внутри которых застыли крошечные создания, или острыми осколками кремня, которые, по словам прабабки, были старинными наконечниками, убившими множество врагов. Пещера была темной, в ней воняло медведем, а вода, стекавшая по камням, отдавала железом. Они уже много недель провели в темноте и сырости.