Дом учителя

От лекций Анна Аркадьевна уставала – два часа говорильни с небольшим перерывом плюс вопросы. Совесть и высокий гонорар не позволяли отвести на вопросы больше пятнадцать минут из второго часа. В итоге задерживалась надолго.

Вопросы она знала заранее, все они начинались со слова «как?». Приучить к чтению, повысить успеваемость, пресечь вранье, мелкое воровство и даже приучить к горшку. У многих курсисток было по двое и трое детей – школьников младших классов и малышей. Почему-то никто не спрашивал, как привить ребенку удовольствие постижения знаний, что само по себе снимает массу проблем. Каждое «Как?» имело ответом три слова: «Надо потратить время». Так просто? Нет, очень сложно! Время – особая категория. Забудем про физику и договоримся, что время – это самое дорогое, точнее, становится таковым, когда тратится на неинтересные занятия. Мать готова часами утюжить магазины, выбирая одежду ребенку, простаивать у плиты, выпекая какие-то замысловатые крендельки, обустраивать комнату и стирать бельишко. А рассказывать сказку на ночь или читать книгу, готовить вместе с ним домашнее задание в младших классах или обсуждать сочинение по литературе в старших ей трудно, нудно и скучно. Анна Аркадьевна подчеркивала, что говорит без осуждения, потому что действительно нет ничего увлекательного в том, чтобы сорок минут зубрить с ребенком стихотворение или учить таблицу умножения. Тем, кто утверждает обратное, она не верит. Следить, как он в прописях выводит буквы, слушать, как читает по слогам? А теперь представить: если вы хотите развить ребенку память, то надо учить по небольшому стиху каждый день и проверять старые; если вы хотите, чтобы ребенок не говорил так, словно у него горячий пельмень во рту, надо ежедневно заниматься с ним техникой речи. И так далее на каждое «как» – тратить свое дорогое время. Педагогика – это в определенном смысле насилие над ребенком и безо всяких скидок и кавычек насилие над самим собой.

– Для этого есть специально обученные люди, – подала голос брюнеточка с третьего ряда, – няни, гувернантки, репетиторы.

Такая дамочка-всезнайка есть в каждой группе. Обо всем свое мнение, любое чужое – критика. Какого лешего ты пришла на курсы, если тебе все ясно?

– Конечно! – легко согласилась Анна Аркадьевна, улыбнувшись.

С подобной улыбкой соглашаются с человеком, с которым не желают спорить, не видят смысла, не испытывают интереса, отказывают в способности критически мыслить. И даже готовы привести аргументы, как бы подтверждающие его точку зрения.

– Мировая автобиографическая литература, – говорила Анна Аркадьевна, – сохранила много теплых воспоминаний о домашних учителях и гувернерах.

– То есть вы согласны, что челяди можно поручать…

Анну Аркадьевну резануло слово «челядь», и она, перебив, глядя прямо в глаза брюнеточки, влепила ей.

– Оплаченное вами время моих услуг, – подчеркнула она голосом, – закончилось сорок минут назад. Лично вам, милая барышня, я посоветую найти курсы, обучающие правильному подбору челяди. Всего хорошего, дамы!

Уходя, злорадно отметила, как вспыхнуло лицо брюнеточки.

«Нажалуется, – думала Анна Аркадьевна по пути домой. – Не возьмут меня читать следующему набору. И черт с ними! Какой кретин придумал формулировки педагогические услуги, медицинские услуги? Услуги-прислуги. Челядь. Легко было Чацкому афористичничать служить бы рад, прислуживаться тошно. У Чацкого не было кредитов и на него трудились крепостные крестьяне. Чего я ополчилась на брюнеточку? Устала. Сиди дома, если устала. Выплескивать свои негативные эмоции на аудиторию – последнее дело. Непрофессионально, некультурно, не по-людски. Подхватила словечко у Татьяны Петровны. Как там Юра? Не звонит. И ладно, справится, взрослый мальчик. Когда человек учится плавать, назойливые советы и опека ему только мешают».



Через неделю выяснилось, что ей повысили гонорар до двенадцати тысяч. Хозяйка курсов сообщила о прибавке со странным почтительным удивлением. Оно относилось то ли к ней самой, ее внезапному порыву расточительности, то ли к Анне Аркадьевне, про которую вдруг стало известно, что она реинкарнация Макаренко. Причина щедрости открылась, когда Анна Аркадьевна вошла в аудиторию. Слушателей нового набора было в два раза больше, чем на предыдущем. И даже несколько мужчин, то есть пришли семейные пары. В том числе брюнеточка со своим супругом. Эта хрупкая женщина, конечно, обладает таранной силой стенобитного оружия. Среди невысоких и хрупких такие встречаются гораздо чаще, чем среди рослых толстушек. От мужей они добиваются всего, что считают важным для семьи, будь то хоть сравнительный анализ состава гигиенических прокладок.

Половина аудитории знакомые все лица – женщины из предыдущего набора. Анна Аркадьевна напомнила, что читает здесь не курс из нескольких лекций, то есть не предмет, не дисциплину, а популярное двухчасовое изложение основных принципов определения и развития индивидуальных детских способностей, их гармонизации. Готовы вы ли второй раз слушать одно и то же? «Второгодницы» активно закивали.

Брюнеточка подняла руку и встала:

– Анна Аркадьевна, вы позволите записать ваше выступление на диктофон?

Получив разрешение, будто по команде, все достали сотовые телефоны и принялись тыкать в них пальцами. Анна Аркадьевна закусила губу, чтобы не рассмеяться. «Выступление»! Точно она декламатор на концерте. Вспомнила, как молодым учителем давала контрольные со шпаргалками. Иващенко, Сидоркина, Кондратьев… могут пользоваться шпаргалками. Своими! Я проверю, я ваши почерки знаю! Остальные за подглядывания и списывание будут расстреляны на месте.

Когда возня утихла, Анна Аркадьевна, испытывавшая признательность за оценку ее труда и легкий стыд за то, что прошлый раз прилюдно выпорола брюнеточку, решила, что аудитория заслуживает бонус.

– Прежде чем мы приступим к основной теме, давайте заглянем в будущее, и я расскажу вам об ошибках, которые вы почти наверняка совершите. Скорее всего то, о чем я сейчас буду говорить, забудется, потому что дети ваши еще маленькие, а впереди у вас интересная жизнь, полная событий и эмоций. Но если хотя бы зарубочка, тлеющий уголек останутся и прозвенит звоночек, когда ваши дети войдут в пубертат, постарайтесь вспомнить мои слова. Ошибки, используя школьную терминологию, влияют на оценки. Родители подростка могут получить четверку, если ошибок мало, тройку, двойку, вовсе прогулять экзамены и быть не аттестованными. Круглые отличники мне не встречались.

Она стала говорить о том, что большинство родителей истово опекают младенцев: кормление по часам, купание, памперсы, классическая музыка во время сна, понос как страшная трагедия, беспричинный плач, как третья мировая война. Для детского сада ночами шьют костюмы «зайки» или «снежинки» и ходят на утренники, отпрашиваясь с работы. Когда ребенок идет в первый класс, когда ему очень тяжело физически и психологически, когда он устает от новых знаний, нового коллектива, почтительного страха перед учительницей-богиней, а есть еще завуч и директор – это вообще страшнее страшного, – ему, ребенку, вдобавок навязывают секцию плавания, художественной или спортивной гимнастики, фигурного катания или английский язык с репетитором. Родители даже соревнуются между собой: мой, моя – там, сям и сям. Будто семилетний малыш за лето приобрел фантастические силы и теперь способен горы крушить. А ему-то нужно обязательно отдыхать, спать днем. Потом все выравнивается, у хороших родителей отметаются какие попало секции и остается то, что подходит ребенку. Он с честью проживает этот кошмарный период. Он растет, и нервное истощение, синие круги под глазами, разболтанная психика чудесным образом исчезают. То, что растет, перерастает любые невзгоды.

Ребенок обретает самостоятельность, требует ее, к облегченному вздоху большинства родителей. Он, что принципиально важно, уже меньше болеет. Иммунитет – это спящая законсервированная армия микроклеток. Если ребенок будет болеть, то взводы и полки клеток проснутся, ринуться в бой и навсегда займут оборону. Но попробовал бы кто-нибудь лет пятнадцать назад сказать Анне Аркадьевне, измотанной детскими простудами, что пять заболеваний ОРВИ в год – это благо! Она бы заклеймила этого «ученого» в ереси.

Итак, он, ребенок, не болеет, он самостоятелен, а вы с мужем еще молоды. И жизнь собственная – личная и профессиональная – оказывается, продолжается. А за спиной гордая свалка мелких родительских подвигов: костюмы снежинок и зайцев, бессонные ночи и мольба, только бы температура упала, секции и кружки в разных концах города, в которые надо возить в любую погоду и сидеть в коридоре, куняя от недосыпа. С подобными заслугами можно с чистой совестью писать диссертации, делать карьеру, флиртовать, крутить романы, разводиться, сходиться – взрослый мир ведь честолюбивый, азартный и вдохновительный.

Пятилетний ребенок не покончит жизнь самоубийством, не шагнет с крыши, не свяжется с дурной компанией, не проглотит таблетку наркотика, не вставит иголку шприца в вену. Ребенок вопит, ноет, капризничает, когда ему что-то нужно или он болеет. Подросток сохраняет постно-спокойную мину, даже если ему очень плохо, кошки, которые на душе скребут, порвали сердце в клочья. Мама с папой не догадываются о его терзаниях, да и говорить с ними «влом» и бесполезно. Психологи, разбирая тяжелые ситуации, приводя их в пример, могут сколько угодно сотрясать воздух, утверждая, что главное – это доверительный контакт с ребенком. Посмотреть бы на их собственных детей.

– Я не могу вам дать конкретных советов. Если у вас от той мощной связи, что была с ребенком в раннем детстве, связи почти мистической, когда ты чувствуешь, что у него, спящего в соседней комнате, поднимается температура, так вот если от этой связи сохранится хоть что-то, вы будете знать его как никто и не пропустите тревожных звоночков. Один ребенок никогда вам не простит того, что вы тайно читаете его дневник… по-современному посты в соцсети. У другого надо читать обязательно, и плевать на этику. Хороша этика – проморгать надвигающуюся трагедию. Есть только один универсальный рецепт. И многие из вас с ним знакомы по моей прошлой лекции.

Анна Аркадьевна не знала имени брюнеточки и жестом предложила ей ответить.

Молодая женщина вскочила и точно на уроке оттарабанила:

– Надо потратить время!

Анна Аркадьевна кивнула, улыбнулась, движением руки предложила брюнеточке сесть и закончила пятнадцатиминутный «бонус» словами:

– Как родители, вы получите оценку, когда ваши дети станут студентами.



Какой балл она себе бы поставила? Четверку с минусом.



Лёня, двенадцатилетний, изобрел вечный двигатель.

– Мама, он точно будет работать вечно! Я знаю, что это невозможно по законам физики! Система шестеренок. Смотри, я сейчас покажу тебе чертеж и объясню принцип.

– Очень интересно, сыночек! Рассказывай.

Задремала на середине объяснения. До того были бессонная ночь: стирка до полуночи, подготовка выступления на заседании кафедры. Нервный день: порвавшиеся на видном месте колготки, очереди в магазинах, сосиски перед ней кончились, а купленное мясо было костистым и жилистым – только варить и не меньше трех часов, к ужину не поспеет.




У пятнадцатилетней Любани и ее приятельниц вдруг возникло течение по необходимости избавления от девственности. Начитались каких-то французских романов про комплекс невинности и давай гулять деревня. Девственность – это пошло, старорежимно и закрепощает. У них были гости. Анна Аркадьевна доставала из духовки цыплят, торопилась, хотелось вернуться к гостям, вставить свое слово в дискуссию о роли бездарной личности в истории. А тут Любаня с вопросом некстати.

– Мама, ты потеряла девственность сознательно или бессознательно?

– Бессознательно – это как? Под наркозом, что ли? Блюдо подай, пожалуйста, помоги на него свалить, осторожно, не обожгись, петрушку сверху художественно раскидай. Я несу блюдо, а ты соус.

В гостиной уже спорили об историческом эксперименте перехода от феодализма к социализму бывших союзных республик и возможных вариантах: отката назад или прорыва в новое общество, не имеющее названия. Гости добросердечно замахали руками и отказались от чистых тарелок, плюхнув горячее на остатки закусок. У Анны Аркадьевны и по данной теме было что сказать. Но Любанин вопрос! Она вышла, в детской устроила допрос, быстрый и жесткий (очень хотелось вернуться к гостям).

– Откуда интерес к моей потере невинности?

– Не к твоей, а вообще! Сейчас ты будешь говорить, что всю великую русскую литературу, прославляющую чистые чувства, мы спустили как в унитаз, простым нажатием кнопки. Но есть и другая литература!

– Кто мы?

– Почти все девочки из нашего класса… ну, не все, пятеро, но самых клёвых, другие – отстой.

– И предположу, вы решили, что сознательная потеря невинности, раздвигает вам жизненные горизонты, дает шансы, бонусы?

– Ты не читала, поэтому не можешь судить!

– Так дай мне почитать! Как тебе понятно, я и десятки моих подруг и приятельниц когда-то пережили сей акт. Давай ты сделаешь следующее. Мысленно на одну чашу весов положишь наш опыт, без ложной скромности, достойных женщин, плюс великую мировую, не только русскую, литературу, воспевающую женскую целомудренность. На вторую чашу – недавно почерпнутые взбудоражившие вас мысли и рассуждения.

– Невинность – это всего лишь кусок кожи, и относиться к ней как медали за заслуги – пошло!

– Медали дают именно за заслуги, за подвиги, за отвагу.

В комнату заглянул Илья: приехали Ждановичи. Как будто без Анны Аркадьевны нельзя принести еще два стула и поставить на стол чистые тарелки с приборами?

Она поднялась, пообещала Любане:

– Мы еще об этом поговорим.

Не получилось. Когда на следующий день Анна Аркадьевна попыталась вернуться к разговору, Любаня закрылась наглухо:

– У меня все нормально, я вообще теоретически спрашивала, ерунда, не парься, мама.

– Ты мне обещала дать почитать любопытную книжку.

– Она не моя, по рукам ходит. Да тебе и не понравится.



Доверительный контакт с подростком – это не по щелчку пальцев. Пока я жарю картошку, поведай мне, дружок, что там у тебя на душе. Подростки существуют в прочной броне. Надо выждать момент появления трещинки в этой броне, пролезть в нее скользким ужом и внутри аккуратненько, деликатненько попробовать навести порядок. У кого есть время выжидать и наблюдать?

Анна Аркадьевна всегда мечтала, чтобы кто-нибудь из детей продолжил ее дело, стал педагогом, организатором, руководителем образования. Любаня не годилась в учителя. Мягкая, добрая, чуткая, вся на полутонах – такую любой класс, тридцать жизнерадостных бандитов, распнут и растерзают на первом же уроке. Из Лёни, казалось Анне Аркадьевне, педагог получился бы. Он любит выступать на публике, красоваться, получать аплодисменты. Он прекрасно говорит и, объясняя какое-нибудь устройство или явление, находит точные и образные сравнения. В нем достаточно мужественности и жесткости, хулиганов он легко по струнке выстроит.

– Мама! Я педагогом? Ни за какие коврижки. Помню, каким сам был придурочным дебилом. Распинаться перед такими же уродами?

Она не оставляла попыток. Рассказывала сыну про потрясающие школы, частные и государственные, куда пришли молодые энтузиасты, и они творят чудеса. Лёня вежливо слушал, кивал и давил зевоту.

– Тебе не интересно! – на полуслове оборвала речь Анна Аркадьевна. – Вам, вообще, с нами неинтересно! Вы такие продвинутые, а мы остались в прошлом веке.

– Ты не права, мама, мне интересно.

– Так я и поверила!

– Мне интересно, но не долго, – уточнил сын.

– Вот скажи мне, – попросила Анна Аркадьевна, – когда происходит разрыв отцов и детей? Не конфликт, а расхождение. Когда начинается?

– Что ты имеешь в виду? – не понял Лёня.

– Мы читаем разные книги, смотрим разные фильмы, слушаем разную музыку, у вас разные мнения на современные политические события и даже на факты истории.

Лёня задумался, а потом сказал то, что поразило Анну Аркадьевну:

– Разве так не всегда было?

– То есть?

– Когда в семь лет я читал «Мойдодыра», это ведь была не твоя литература. И Гайдар, которого ты заставляла читать, тоже не твоя. Потом, скажем, «Война и мир». Что-то я не замечал, чтобы вы с папой увлекались классической русской литературой, Пушкиным или Гоголем.