Дом учителя

Неприятно и речь затевать.





– Под дворянством, как вы догадываетесь надо понимать нынешних богачей-олигархов, – уточнила она.

– Вы, между прочим, – раздраженно напомнил Егор Петрович, – тоже чиновница.

– Мелкая сошка. Ведущий специалист. По современному табелю о рангах – секретарь госслужбы, что соответствует воинскому званию старшины или младшего сержанта. А вы генерал армии – начальник целого департамента, действительный государственный советник Первого класса.

Они стали пререкаться, глупо, мелочно и сквалыжно. Рыба гниет с головы… армия держится на старшинах и сержантах… наверху тьма власти, внизу власть тьмы…

За десертом хватило ума и такта сменить тему, вернуться к тому, что обсуждали уже много раз – цыган и дочь Зайцева Лену, которая была намерена после каникул вернуться во Владимирскую область.

Выслушав рассуждения Анна Аркадьевны, Егор Петрович кивнул:

– Здраво мыслите. Вы мудрая жен… – поперхнулся, закашлялся.

– Ладно, – махнула рукой Анна Аркадьевна, – какая есть. К счастью, имеется человек, который периодически называет меня дурой, дурочкой или дурындой.

– Это кто?

– Муж, естественно.

Она встала, направилась к выходу, услышала, как шествующий за ней Зайцев пробормотал:

– Муж не считается.





10




Лето – сонная отпускная пора. Москва пустеет. Работающий люд по выходным прячется от жары на дачах или оккупирует берега водоемов. Недолгий тропический период провоцирует негу, интеллектуальное буксование и нежелание напрягаться. Не случайно в райских жарких странах прорывов в науке или в искусстве практически не бывает. К чему они, если и так хорошо? Если для жизненного обеспечения (жилье, одежда) требуется малое и оно дешево? Если созерцать окружающую красоту, праздно философствовать, купаться в океане, сонно медитировать гораздо приятнее, чем сидеть в офисном муравейнике?

Лето 2018 года климатические сценарии опровергало. Июнь и даже начало июля были холодными. Илья Ильич сетовал, что все плохо растет, не завязывается, не опыляется, не созревает. Но для Анны Аркадьевны подобное отклонение стало благом. Потому что, опять-таки против правил летней праздности, в ответ на случившееся ей пришлось много разъезжать по городу и вести беседы. Было бы пекло плюс к нему климактерические приливы, внезапное бросание в жар, – Анна Аркадьевна расплавилась бы. Не как лед на солнце, а как жир на сковороде.



– Мам, – спросила дочь за завтраком, – ты сегодня вечером не занята?

– Смотря для чего.

Вечером она обещала Егору Петровичу сходить с ним на закрытый просмотр какого-то фильма, то ли запрещенного скандального, то ли для служебного пользования. Их первое не ресторанное свидание. Зайцев, видимо, пытался удержать падающую конструкцию.

– Пойдем со мной к Игорю и Мишке Казанцевым, а, мам? – попросила Любаня.

– Зачем? – удивилась Анна Аркадьевна. – Ты с ними дружишь?

– Лёнька с Игорем задружил в последнее время. Я так, по соцсети.

У дочери зазвонил телефон, и она ответила:

– Привет, Ёка! Как раз сейчас с мамой говорю. Ага, поняла, термобелье. Пока!

Ёкой (в детстве не выговаривала) Любаня называла брата в редкие минуты нежного к нему отношения. Когда сын съехал, подобные минуты случались чаще.

– Лёня попросил тебя со мной поговорить? – спросила Анна Аркадьевна. – Что это за дипломатия? Он не мог сам ко мне обратиться?

– Мог, конечно. Но тут нужно объяснить, а наш Лёнечка всегда такой занятый.

– Объясняй!

– Мишка Казанцев – наркоман. Миша – старший из братьев, – уточнила Любаня.

– Прекрасно помню.

– Игорь его лечил, в программы разные определял, без толку. Сейчас Игорь устроился в Сибири… или на Алтае? В общем, смотрителем… или егерем? Заказник или питомник, тьфу ты, заповедник. Словом, глухая тайга, до ближайшего жилья сотни километров, очень красиво и очень много тяжелого физического труда. У Игоря двое маленьких детей, годовасики, близнецы, Чук и Гек. То есть у них есть нормальные имена, но все так зовут. Это из какого писателя?


– Из Гайдара, – автоматически ответила Анна Аркадьевна.

– Сегодня у них типа отвальная. Лёнька очень просил, чтобы ты пришла. Я тоже прошу, естественно.

– У жены Игоря есть няня? Бабушки, дедушки? Кто-то будет ей помогать?

– Какая няня? Они квартиру снимают, денег тык-в-притык. Игорь айтишник, он с первого курса работает, прилично зарабатывал, но на Мишку много уходило. Про бабушек ни разу не слышала. Мам! Мы решили им термобелье подарить. Поучаствуешь финансово?

– Конечно. Любаня! Женщина. Жена Игоря. Одна. С двумя маленькими детьми. Как угодно сильно любимыми. В стесненных материальных обстоятельствах. Это верный путь к неврозу или тяжелой депрессии.

– Мы их не бросим.

– О, вы! Такие занятые. Ладно, разберемся. Какой ужас! Миша наркоман! Что я хотела спросить? Да! Почему вы считаете, что мое присутствие необходимо?

– Миша и Игорь всегда к тебе… тебя… уважали. По-особому относились. Нам завидовали.

– Разве?

– Ага, говорили, что нам повезло с родителями.

– Это ничего не объясняет. Хорошо. Сколько стоит термобелье? Если я куплю детям зимнюю одежду и обувь? Самая расходная часть бюджета. С другой стороны, молодые мамы передают друг другу вещи, из которых дети выросли. Будет ли уместно предложить деньги… как зовут жену Игоря?

– Как тебя. Аня. Встречаемся в семь вечера на «Юго-Западной» в центре зала.



«Надо позвонить Зайцеву и отменить встречу», – напомнила себе Анна Аркадьевна, когда дочь ушла. И стала наводить порядок на кухне. Не только помыла посуду, но и зачем-то выгрузила шкафы, в которых хранились кастрюли, – протерла полки. Такой же уборке повергся ящик со столовыми приборами, буфет с парадными сервизами, стеллаж с книгами по кулинарии. Миша – наркоман! Это так взволновало Анну Аркадьевну, что унять себя можно было только тупым домашним трудом.

Старший сын Казанцевых Миша был на пять лет старше Лёни, младший Игорь – старше на год. Мальчики часто общались, потому что их мамы взахлеб, а папы вынужденно дружили. Когда Павловы перебрались в Москву, а потом Казанцевы – в Подмосковье, они еще некоторое время дружили семьями, выезжали на пикники, на сбор грибов. Затем Илья Ильич решительно воспротивился совместному времяпрепровождению. Анна Аркадьевна с боями выбила право просиживать с Валей на кухне и удостоилась звания «лаборантка по анализу кала». В кухонных беседах речь о сыновьях Вали если и заходила, то бегло, у них все нормально. Не хватало ночи обсудить Валины любовные страдания. Встретившись в Кисловодске, разговаривали, как две бездетные дамы. Если бы Анна Аркадьевна спросила Валю о ее взрослых детях, то это выглядело бы как завистливая попытка одной скучной стареющей женщины спустить на землю другую, отсрочившую старение. Да и что бы Валя сказала? У них все нормально. Призналась бы, что у Миши огромная проблема? Вряд ли. Анна Аркадьевна всполошилась бы, и прощай Валин образ молодой, влюбленной и любимой.

Анна Аркадьевна не видела Мишу и Игоря лет десять. Или больше? Они выросли, окончили институты, Игорь женился. Но в памяти Анны Аркадьевны остались девятилетним и тринадцатилетним мальчиками, неистово обожавшими свою маму. Их любовь к Вале не выражалась словами, но сквозила в каждом взгляде, в чрезмерной радости в ответ на ее внимание, в потребности мчаться и что-то делать для нее. Эта любовь сильно отдавала тоской сироток из детдома. Впрочем, до подросткового возраста дети любят всякую маму: пропойцу, гулящую, ту, что не кормит, бьет, заставляет воровать или побираться. Моя мама – это как солнце, вне критики. Уникальное и единственное, оно светит для меня, согревает, без него темно и страшно. Потом критика появляется, правильнее даже сказать – вырастает, как вырастает сам ребенок, его тело и, главное, мозг. Шестнадцатилетний выпускник детдома, отыскавший бросившую его мать, увидит не сказочную фею своих фантазий, а эгоистичную подлую бабу.

Случилось ли подобное вырастание у Игоря и Миши, Анна Аркадьевна не знала. Но была абсолютно уверена в способности Вали держать на поводке тех, кто ей требовался. Фиаско, вроде того, что с Ильей Ильичем, случались редко. Валя любила чистоту, и ее в доме всегда был порядок, который поддерживали муж и сыновья. Они вытирали пыль, подметали и мыли полы, зимой выносили ковры на улицу и чистили снегом. Мытье посуды – это уж вообще не царское, не Валино дело. Готовили еду, Валя – изредка, особенное блюдо, как поощрение, как награда.

Уже в Москве, разговаривая со спиной Анны Аркадьевны, мывшей посуду после ужина, Валя спросила:

– Чего ты горбатишься? Лёня или Любаня разве не могут тарелки и кастрюли вымыть?

– Пусть лишнюю книжку прочитают.

– А ты не любишь читать? Обожаешь в помоях полоскаться?

Отца, Андрея Казанцева, мальчики тоже любили, но умеренно, с оговорками. Статный красавец, он был все-таки отсветом мамы, терялся в ее блеске. Андрей Казанцев вырос на улице и считал, что настоящих мужиков воспитает только улица. Плюс приобщение к мужским занятиям и утехам: рыбалка, футбол, починка радиоприемника, ремонт сарая. Андрей Казанцев при первом знакомстве очаровывал: душа компании, песни под гитару, анекдоты, каламбуры, тосты, комплименты женщинам. Потом выяснялось, что репертуар неизменен. Те же песни, анекдоты, тосты, комплименты. Илья Ильич говорил про него хороший мужик, но травоядный. Имел в виду, что не вегетарианец, конечно, а скучный, все жует и жует одно и то же сено.

Когда Анна Аркадьевна узнала, что Андрей в приступах ревности бьет жену, ужаснулась, в паническом затмении бросилась к мужу. Заикаясь, донесла до него страшную правду. В ответ Илья Ильич брезгливо пожал плечами и сказал, что вмешиваться в семейные дела – последнее дело.

– Как ты можешь так говорить! – поразилась его черствости Анна Аркадьевна. – Он! Ее! Бьет!

– Ну и что? – услышала она в ответ. – У нас была соседка тетя Муся. Муж, когда напивался, ее колотил. Тетя Муся пряталась в нашей квартире под моей кроватью. Всю ночь, бывало, не вылезала. Я сплю, она подо мной задыхается от рыданий. Дядя Вова погиб в шахте. На похоронах тетя Муся так вцепилась в гроб, что его опрокинула, вцепилась в покойника, еле оттащили. Она очень любила мужа.

– Илья! Ты сам себя слышишь? Что ты несешь?

– А что ты от меня хочешь услышать?

– Не про тетю Мусю! Вы, друзья и однополчане, можете поговорить с Андреем. В конце концов, есть суд офицерской чести.

– Не хватает одной маленькой детали. Валя должна обратиться за помощью.

– Удобная позиция. Подлая! Если человек тонет и не может крикнуть: «Помогите!» – то его и спасать не обязательно?

Илья Ильич закипал, но и Анна Аркадьевна не желала примириться с его черствостью.

– Валя абсолютно не похожа на несчастную женщину, – медленно, с паузами говорил Илья Ильич. Он всегда так говорил, когда злился. – Я еще раз тебе повторяю! Нельзя вмешиваться в чужие семейные дела! Если бы кто-то посмел с советами и рекомендациями лезть в мою семью, он бы долго бежал полем и лесом.

– Надо ли это понимать так, что меня ждут ночевки под соседскими кроватями?

– Дура!

Муж вышел, ударив с размаху по кухонной табуретке, она подломилась и завались на бок.

Дур и производных: дурашка, дурачина, дурында, дурачелла – у Ильи Ильича было множество. На какое-нибудь кокетливо-притворно-обиженное замечание Анны Аркадьевны, вроде того, что он слишком часто делает перевязки фурункула в медчасти у сестрички Светы, известной своей легкодоступностью, Илья Ильич мог с польщенной гримасой протянуть: Ду-у-ура!

Та дура, что прозвучала перед поломкой кухонной мебели, имела чисто словарное значение: глупая вздорная женщина.