Дом учителя

Кажется, тогда они впервые поссорились из-за Вали. Потом этот повод обрел регулярность.



Анна Аркадьевна так и не позвонила Егору Петровичу, откладывала: по пути на работу, на работе, в магазине, в метро… Она не терпела необязательности. Малое трехминутное усилие – позвонить, избавить человека от напрасных ожиданий и волнений. Ты не рассыплешься, а он не будет сжигать нервные клетки. Не позвонила. Без оправданий, просто забыла.

Она приехала в большой детский магазин в центре и на два часа потерялась в детском королевстве. Она помнила здесь, на этом месте, старый «Детский мир». Как она утюжила прилавки в поиске форменных брюк для Лёни. В их школе паркетные полы натирали мастикой. Два проезда во время перемены на коленях по полу – и брюки восстановлению не подлежат. Искала кружевной воротник для Любани, чтоб как у Тани Златопольской, они из-за границы приехали. Чешки на физкультуру, готовальню для средних классов, набор пластилина из тринадцати цветов. В отделе готового платья можно было купить что-то и для себя: блузку, летнее платье, шерстяную юбку со встречными складками. Школьницы старших классов дорастали до сорок шестого размера, а некоторые женщины сохранялись в сорок шестом.

Нынешний магазин представлял собой великолепный громадный детский развлекательный центр с вкраплениями бутиков, цены в которых Анне Аркадьевне показались астрономическими. Наконец выбрав игрушки и одежду, стоя в кассу, она поймала себя на том, что с удовольствием предвкушает, что подарки будут упакованы в фирменные пакеты – свидетельство ее щедрости. Законы общества потребления отупляют здравый смысл и раздувают тщеславие. Бездумная, не по средствам, жизнь рано или поздно приводит к краху. Ее случай, конечно, не патологический, не как у тех, кто связался с кабальной ипотекой и вынужден за бесценок выставить на продажу новую квартиру. Но в этом месяце они соберут на взнос по кредиту в банк с трудом.



– Тетя Аня! – обнял ее Игорь. – Мишка, скорее сюда! Смотри, кто приехал!

– Тетя Аня! – выскочил в прихожую старший брат.

У Анны Аркадьевны перехватило горло. Голос звучал сдавленно:

– Как выросли! Совсем большие. Практически – мужчины. Можно не говорить, что я совсем не изменилась. И забрать у меня пакеты.

Едва справилась со спазмами в горле, как новая атака на ее психику. Лёня и Ивана держали на руках малышей. Без страха, напряжения или боязни, явно чувствуя исходящее от детей тепло, наслаждаясь им. Анне Аркадьевне почудилось, что это их дети, ее внуки, и она была на грани неуместных умилительных слез.

– Чук, – слегка подбросил малыша Лёня.

– Гек, – повторила его движение Ивана. – Или наоборот.

– Аня, моя жена, – представил Игорь невысокую неяркую блондинку.



Анна Аркадьевна всегда с интересом присматривалась к худеньким, блеклым, бесцветным девушкам. Потому что однажды поделилась с мужем характеристикой новой библиотекарши, жены недавно прибывшего старшего лейтенанта, относившейся к данному типу.

– Личные качества тут ни при чем. Она просто моль.

– Не скажи, – возразил Илья Ильич. – Такие девушки… как роса на паутине. Что такое паутина? Незаметная сетка с круговыми перехватами. А после дождя? Капельки висят, дрожат, играют цветом-светом, как бриллианты.

Анна Аркадьевна оторопела. Во-первых, ее муж никогда прежде не выказывал комплиментарного образного мышления в оценках посторонних женщин. Во-вторых, сама она относилась к совершенно противоположному типу. Пусть не красавица, пусть муха, но не моль!

Библиотекаршу звали нежно и коротко – Ия. Когда она осваивалась в компании, не смущалась, шутила или высказывала свое мнение – неожиданное и оригинальное – о фильме, который накануне все смотрели в клубе, то драгоценные камушки играли будь здоров. Анна Аркадьевна обязательно бы с ней подружилась, но Ия большей частью лежала в больнице – не получалось выносить ребенка.



– Мальчики совершенно разные, – авторитетно, с трудом сохраняя ровность голоса, сказала Анна Аркадьевна.

Близнецы были похожи как две пуговицы от одного костюма. Но Анна Аркадьевна знала, что родители видят десятки крохотных отличий и для них дети нисколько не похожи.

– Вот и я им всем говорю! – воскликнула Аня. Бриллиантики сверкнули. – Как можно путать Сеню и Веню?

Значит, Семен и Вениамин. Сеня и Веня – это недалеко ушло от Чука и Гека.

– Семен Игоревич и Вениамин Игоревич, – она взяла малышей за ручки и легонько потрясла, – приятно познакомиться! А я баба Аня. Кто первый скажет «ба»?

То ли Веня, то ли Сеня выдал звук: ба-а-а. Второй, то ли Чук, то ли Гек, тут же его повторил с небольшой вариацией: бе-е-е.

– Замечательно, – покивала Анна Аркадьевна. – Родители, я вас поздравляю! Две самостоятельные личности с явными признаками опережающего развития.

– А то! – воскликнул Игорь и обнял жену за плечи.

– Я тебе говорила! – задрав голову, сказала ему Аня, и снова блеснули бриллиантики.

Продолжая обниматься, они посмотрели на Анну Аркадьевну, давая понять, что понимают ее игру и признательны за эту игру.

Вот так бы им обниматься и улыбаться. Растить детей. Падать от усталости и получать неповторимые удовольствия и радость. Вместе. Сегодня ночью Игорь улетит к черту на кулички. Аня останется без самой важной, главной поддержки.

Анне Аркадьевне казалось, что она контролирует лицо, ответно дружелюбно улыбается. Только казалось.

– Тетя Аня, у нас все будет нормально, – заверил Игорь.

– Да, нормально, – повторила Аня.

Лицо ее дрогнуло, бриллиантики осыпались. Прозрачная слабенькая паутинка.



Квартира, которую снимали ребята, была трехкомнатной, точно в такой жила Анна Аркадьевна, массовая серия начала-середины восьмидесятых прошлого века. Прихожая, холл, большая, двенадцать квадратных метров, кухня, все комнаты раздельные. Одна (спальня Ильи Ильича и Анны Аркадьевны) была закрыта – с хозяйскими вещами. Вторая (ныне комната Любани) – детская с двумя кроватками, множеством игрушек и шкафами для одежды. В гостиной стол придвинули к стене, на нем закуски и напитки. Посуда одноразовая. Анне Аркадьевне вручили пластиковый стакан белого вина со льдом, как пожелала. Кроме Казанцевых, Иваны и детей Анны Аркадьевны, были еще молодые люди, приходившие, уходившие – все жизнерадостные, точно провожали Игоря и Мишу в увлекательный поход. В холле громоздились сумки багажа, в которые постоянно что-то впихивали. Анна Аркадьевна была тут единственной пожилой особой. Ее не игнорировали, но и не выказывали нарочитого почтения.


Анна Аркадьевна увидела еще один блеск Анечкиных бриллиантиков.

– Это как эффект Доплера, – возразила кому-то Ивана, – все слышали, но никто не знает, что это такое.

– Игорь знает, – сказала Аня с мягкой гордостью.

Анна Аркадьевна решила, что ее дело старушечье, нечего тут торчать и прикидываться, что понимает, о чем говорят. Она пошла в детскую и спрятала все игрушки. Забрала близнецов у девушки, которая с уси-пуси бродила за ними по квартире. Чук и Гек, они же Сеня и Веня, только научились ходить, и это занятие, а так же лезть во все шкафы, открывать дверцы – было их любимым.

Анна Аркадьевна привела близнецов в детскую и затеяла поиск игрушек. Сами по себе игрушки, как она и предполагала, не могли удержать их внимание более трех минут. А вот лезть под кровать, под подушки, сдергивать покрывало – иное, ненаскучивающее дело. За полчаса или сорок минут Анна Аркадьевна устала отчаянно. Она не ползала на коленях много лет, спина и суставы болезненно протестовали. Анна Аркадьевна выказала полное бессилие, когда близнецы обкакались. Сначала один замер, напрягся, нахмурился и выдал звучную трель. Второй глядел на него внимательно и завистливо. Тоже напрягся и прозвучала еще одна трель. Запахло, хоть и не отчаянно, но недвусмысленно.

– Братцы, – сказала сидящая на полу Анна Аркадьевна, – у вас же памперсы. Если вы думаете, что я умею их менять, то вы мне льстите. Когда мои дети были в вашем возрасте, мы, советские люди, уже летали в космос, но памперсов не имели. Надо звать помощь.

Чтобы встать с пола, ей пришлось встать на четвереньки, отжаться от кровати с кряхтением.

Открыла дверь и позвала:

– Аня? Любаня?

Откликнулась дочь. Постелила на кровати одноразовую пеленку, ловко сняла штанишки то ли с Чука, то ли с Гека, расстегнула застежки-липучки на памперсе, скрутила его содержимое… Мама, делай, как я, видишь, второй реветь собирается, ревнует… Достала из упаковки влажную салфетку, задрала ножки ребенку, вытерла попку, шлепнула по ручке, норовившей поиграть с мошонкой и писюшкой, надела чистый памперс. Анна Аркадьевна те же действия совершала с огрехами и замедленно.

– Где ты этому научилась? – спросила она Любаню.

– В детском хосписе, – ответила дочь.

– Ты хочешь сказать, что и такие… крохи… умирают?

– Да, увы.

Это было чудовищно. Ее дочь, закрывающая глаза умершим детям! Анна Аркадьевна, по сути, никогда не вдумывалось в то, чем занимается ее дочь-волонтерка, какую нагрузку испытывает ее психика. Подобную нагрузку не выдержать! Любаня – вечная щебетунья. Маскировка! Кончится тем, что она уйдет в монастырь, не выдержав людского горя.

– Если ты уйдешь в монастырь, – строго сказала Анна Аркадьевна, – то не надейся, что я это легко проглочу. Я тоже постригусь в монахини. И поверь, скоро стану игуменьей, руководительницей монастыря. Ты уж у меня не забалуешь!

– Мам, ты о чем? – вытаращилась Любаня. – Я и некрещеная.

– Собираешься креститься?

– Нет. Папа – воинствующий атеист. Я люблю папу и не хочу его расстраивать.

– Ты от меня многое скрываешь! Не возражай! Это нормально. Не знаю, что конкретно, но скрываешь. Лови то ли Сеню, то ли Веню, сейчас он бухнется на пол! Займи их.

– Как?

– Элементарно, Ватсон! Натолкай каждому в штанишки кубики, спусти на пол, покажи, где добыча. Пять минут они провозятся, вытаскивая друг у друга кубики. Любаня, дай мне слово!

– Даю!

– С ходу «даю». Даже не спросила, о чем речь. Ты меня усыпила, а папу вообще погрузила в кому. Ты орешек много тверже Лёни!

– Мама, ты сейчас заплачешь. Мамочка, – обняла ее Любаня, – я тебе клянусь-клянусь-клянусь, даю слово-слово-слово, что, если меня припрет, я обязательно к тебе прибегу. Но, пока не приперло, я ведь должна сама в своих делах разбираться? Как ты.

Заплакали близнецы.

– Что это с ними? – вытерев щеки, спросила Анна Аркадьевна.

– Все нормально, – оглянулась Любаня, – колотят друг друга по бо́шкам кубиками.

Анна Аркадьевна наклонилась к детям, в спине стрельнула молния, боль угасала медленно, но ведь угасала.

– Сеня и Веня, давайте ручки, пойдем раздвигать границы мира.

– Мама, ты не устала? Спина не болит? – спросила дочь.

– Когда мне станет очень-очень-очень плохо или больно, я обязательно тебе скажу.

На кухне Ивана мыла фрукты, Аня вскрывала упаковки с нарезкой колбасы и рыбы. Еще одна девушка открывала контейнеры с магазинными салатами.

– Позволите нам немного похулиганить? – спросила Анна Аркадьевна. – Мы себя хорошо вели. Сеня, Веня, а где у мамы кастрюли?

Малыши бодро потопали к шкафчику, открыли дверцы и стали доставать кастрюли, ковшики, сковородки.

– Анна Аркадьевна, откуда вы знаете, что их любимое занятие греметь кухонной посудой?

– Мальчики сами мне сказали. Я когда-то читала, что нельзя перегружать детей яркостью – ядовито-цветными игрушками, постельным бельем, ковриками. Плюс сейчас еще все игрушки поют, пищат и мелькают огоньками. Дети устают и тянутся к простому и бесцветному, вроде электрических розеток. Было какое-то умное объяснение, но я его забыла, хотя и так понятно. Ты играла с кастрюлями, – повернулась она к дочери, – в качестве поощрения за хорошее поведение. Папа приходил с работы, и если ты встречала его с ковшиком на голове, он говорил моя девочка сегодня была умницей. Аня, – без перехода спросила она, – кто тебе помогает с детьми? Мама?