Дом учителя

Супруг (пьяным голосом):

– Сам знаю, что делть!

Супруга:

– Кому ты звонишь? Очередной шлюхе?

Супруг:

– Выдди!

Супруга:

– Так крепко она тебя зацепила?

Супруг (неожиданно протрезвевшим голосом, старательно, по слогам, медленно):

– Я те-бя о-очень про-шу выт-ти!

Супруга (с отчаянной смелостью):

– А иначе?

Супруг (с хмельной злостью):

– Иначе тебе очнь не по-нра-вит-ся.

– Егор Петрович! Да что ж это такое! Егор Петрович! – не выдержала Анна Аркадьевна. – Мы встретимся с вами завтра. В обед. В четырнадцать ноль-ноль. Я буду ждать вас в ресторане… Как его? «Столовка», «Домовая кухня»… нечто советское, ностальгическое. Вы помните, мы там много раз обедали. Будьте здоровы! – попрощалась она.



Добравшись до постели, опустив голову на подарок детей – ортопедическую подушку с эффектом памяти для позвоночных страдальцев, Анна Аркадьевна мысленно загнула пальцы. Зайцев – раз. Андрей Казанцев – два. Валя Казанцева – три. Уложиться до выходных. Потом законный отпуск на даче. Иностранные вояжи они нынче позволить себе не могут. За ней приедет Илья со списком того, что нужно купить из строительно-сельскохозяйственного. У нее будет свой список долгоиграющих продуктов с учетом гостей. Приятели, друзья только ждут отмашки, чтобы нагрянуть. Как с ними хорошо, молодо и весело! Гораздо задорнее, чем с друзьями детей. Как водится, у Ильи в большом продуктовом гипермаркете случится приступ отвращения к бесконечной жратве на площади в гектар. В строительном магазине, где площади не меньше, приступов у него не бывает. Напротив, ошалелое возбуждение купить и то, и это, и пятое и десятое. На всякий пожарный, название-то какое, вслушайся! Шершебель!



В ресторане Анна Аркадьевна и Егор Петрович избегали скользких тем. Совместная трапеза дает возможность говорить о кулинарии, кухнях мира, оценивать заказанное. Анна Аркадьевна давно заметила, что Зайцев всегда и все доедает. Даже если блюдо ему не понравилось, он отламывал кусочек хлеба, нанизывал на вилку и вытирал соус с тарелки. Так было и сейчас. Бешамель ему не понравился, но тарелка подчищалась.

Он поймал взгляд Анны Аркадьевны и пояснил:

– Привычка с детства. Мои мама и бабушка пережили Ленинградскую блокаду. У мамы были еще две сестры, они умерли. Подростком я прочитал, что птица, если не может прокормить всех птенцов, кормит единственного, самого сильного. Меня мучил вопрос, не поступила ли бабушка так же. Я, конечно, не задал ей этого вопроса. У нас дома чистые тарелки были абсолютным законом, никогда ничто из продуктов не выбрасывалось. Из остатков хлеба делались сухарики. Потрясающе вкусные, кстати, не чета тем, что продаются сейчас. Мама жила с моей сестрой, умерла от рака. Поздно обнаружили. Я устроил бы ее в лучшую московскую или заграничную клинику. Отказалась. Я примчался. Районная больничка: драный линолеум, замызганный туалет в конце коридора с одним горшком на двадцать человек. И очень хорошие врачи. Кормили соответственно: сизые макароны, котлеты из чего-то подозрительного, жидкий тюремный супчик. Никто из пациентов этого не ел. Тем, кто до операции, носили из дома, а после операции им было не до еды. Неделю я наблюдал бессмысленные, но обязательные упражнения. На тележке привозили четыре больших кастрюли – с компотом, супом, гарниром и вроде бы мясом или рыбой. Раскладывали на тарелки, заносили в палаты, через некоторое время выносили эти тарелки и сбрасывали их содержимое в помои. Мне было жутко от мысли, что моя умирающая мама в свои последние часы может это увидеть.

Анна Аркадьевна хотела было рассказать про кисловодскую врача-диетолога, про Татьяну Петровну, которая научила готовить вкусные диетические блюда.

Но Егор Петрович без паузы спросил:

– Правильно ли я понимаю, что вы хотите прекратить наши свидания?

Она кивнула:

– Тем более что ваша жена превратно истолковала наши отношения.

– Моя жена, да. Очень хороший человек. Хоть и не душевный. Умница, верный соратник, надежный товарищ. С похмелья меня всегда тянет на патетику. Знаете, я более всего любил, когда она хворает. Она становилась слабой… – Егор Петрович неожиданно запнулся, вскинул брови, глядя мимо уха Анны Аркадьевны. – Легка на помине.

Анна Аркадьевна оглянулась. К их столику приближалась женщина, до странности похожая на попутчицу из поезда Москва – Кисловодск, только скрытно постаревшую на двадцать лет. Лицо супруги Зайцева: без морщиночки, пластмассово-гладкое, минимум тысячу долларов в месяц, имело тот самый кукольный вид, который у Анны Аркадьевны всегда вызывал не зависть и восхищение, а жалость.

Потом жалость (оттенком снисходительности) пропала, растворилась, как исчезло и все вокруг, потому что вслед за женой Егора Петровича, возвышаясь, двигался ее собственный муж Илья Ильич. Его появление в этом ресторане было нисколько не удивительнее, чем внезапное превращение официантов в крылатых вампиров.

Егор Петрович откинулся на спинку стула с видом раздосадованного человека, которому снова пытаются втюхать залежалый товар.

Анна Аркадьевна, не здороваясь, удивленно спросила мужа:

– Как ты здесь оказался?

– Меня настоятельно пригласила Ирина Викторовна.

– Прошу любить и жаловать, – поднялся Зайцев. – Моя супруга, Ирина Викторовна.

– Илья Ильич, мой супруг.

Мужчины внимательно посмотрели друг на друга, будто молча решая, подавать ли руку. Обошлись легким кивком.

Анна Аркадьевна изо всех сил старалась не показать свою панику. Лихорадочно думала, как естественнее это сделать. Потупить взгляд, уставиться в одну точку на столе? Или, напротив, гордо вскинуть голову, как безвинно оскорбленная? Изображать светскую львицу? Приятно познакомиться! Присаживайтесь! Мы уже подошли к десерту, но вы можете заказать горячее. Здесь отличная говядина с черносливом в горшочках.


Она не могла выбрать. Кажется, глупо или даже насмешливо улыбалась. Искала в лице Ильи Ильича ответ на вопрос, какие чувства его сейчас обуревают. Чувства были скрыты, выражение лица напоминало то, с каким он вслед за ней ходит меж стеллажей в супермаркете. Хорошо маскируется? Он дурашливо прикидывается рубаха-парнем только с пьяными приставучими женщинами. Он считает ниже своего достоинства в критической ситуации прятать свое отношение к людям. Он замполиту в лицо сказал, что тот идеологическое бревно и никакой Папа Карло, хоть Карл Маркс, не выточит из него Буратино.

Поиски ответа не мешали Анне Аркадьевне пристальнее рассмотреть жену Зайцева. Невысокая и очень худенькая женщина. Подчеркнуто худенькая – осиную талию перехватывает поясок со стразами на пряжке, коротенький узенький пиджачишко тоже поблескивает золотой нитью. Юбка пышная, колоколом, поэтому и показалось нечто кукольное, в складках юбки опять-таки что-то посверкивает. Для хорошего вкуса слишком много блеска. Посмотреть на ноги было неудобно, но если на них высокие сапоги до колен, то про хороший вкус можно вообще забыть.

– Убедились? – спросила Илью Ильича, как ядовито плюнула, Ирина Викторовна.

– В чем? – хором воскликнули Анна Аркадьевна и Егор Петрович.

Он гаркнул, она нервно кашлянула, что можно было принять за насмешку, нескрываемую, неделикатную потеху человека воспитанного, но не сумевшего скрыть злой иронии.

Их возмущение, не сомнительно искреннее, потому что скорое и легкое, точно разом сменило освещение, поменяло роли, выставило Ирину Викторовну да и примкнувшего Илью Ильича в комической ипостаси.

Ирина Викторовна пыталась что-то говорить, мол, она давно подозревала, и еще Анна Аркадьевна виновна в том, что их дочь не защитила диссертацию, отправилась грязную цыганву учить…

– Ирина… Викторовна! – приказал ей муж. – Сядь и молчи! Заткнись!

Егор Петрович был хорош. Настоящий руководитель, начальник, командир, полководец. Кто не послушается, тому несдобровать, в чем будет заключаться наказание неважно, потому что страшно. Если бы он сейчас приказал ресторанным работникам: «Выходи строиться!» – повара и официанты, как миленькие, в шеренгу вытянулись бы, во фрунт, в струнку, выказывая готовность подчиняться.

Он подал руку Анне Аркадьевне, приглашая встать:

– Не обессудьте, что остались без кофе и сладкого. Хотя все деловые вопросы мы обсудили. Общение с вами, Анна Аркадьевна, доставило мне большое удовольствие.

Склонился и поцеловал ей руку. Повернулся к Илье Ильичу:

– Рад знакомству!

– И вам не хворать.

Секундная заминка. Егор Петрович протянул руку. Еще одна секундная заминка. Илья Ильич ответил на рукопожатие.



Они вышли на улицу, Илья Ильич быстро зашагал, Анна Аркадьевна едва поспевала за ним.

– Куда ты несешься?

– Парковку не оплатил. Чертово приложение на телефоне опять глючит. Пришлют штраф, пять тысяч рублей.

Илья Ильич не любил ездить по Москве, особенно в центре. На работу добирался на метро и вообще относился к тем мужчинам, которые не испытывают удовольствие от вождения автомобиля. Машина для него – это средство быстрого передвижения на дачу и с дачи. Встраиваясь в муравьиный автопоток, он, конечно, испытывал стресс. Неужели больший, чем от недавней сцены?

Анна Аркадьевна сказала, что им надо купить продукты на ужин, в доме шаром покати. Илья Ильич ответил, что возвращается на дачу, он там даже дверь в дом не закрыл, а ее высадит у станции метро.

Что-то новенькое. Или, напротив, старенькое, но в других одежках? Он ведь ревнив, как Отелло в кубе.

– Я могу поехать с тобой, – сказала Анна Аркадьевна.

– Зачем? Мне все равно через два дня приезжать.

– Илья, не делай вид, что тебя не беспокоит эта водевильная ситуация!

– Должна беспокоить? Вот козлина!

– Кто? – ахнула Анна Аркадьевна.

– Этот слаломист. Третий раз нас обгоняет. Десять метров выгадал, урод.

– Я понимаю, что сейчас не место и не время…

– Вот именно. Готовься выходить, я приторможу на секунду у перехода.

– Созвонимся вечером?

– Конечно. Пока!



Дома Анна Аркадьевна пыталась читать, сначала роман, потом научную статью – с одинаковым неуспехом. Взгляд ходил по строчкам, рука переворачивала страницы, а до сознания ничего не доходило. Анна Аркадьевна решила было заняться хозяйством и поняла, что не может себя заставить ни убрать, наконец, зимнюю обувь и одежду, ни вывести пятно на кофте, ни постирать занавески, ни сварить для дочери обманную кашу – на мясном бульоне. Любаня ударилась в вегетарианство, которое Анна Аркадьевна считала вредным для здоровья.

Бесцельно побродив из комнаты в комнату, отметив дела, которые нужно сделать в квартире, послав их к черту, Анна Аркадьевна легла на диван. Анализировать ситуацию.

Илья не стал бы изображать равнодушие. Или стал бы? Так никуда не продвинуться. Принимаем за данное, что наветы Ирины Викторовны, необходимость мчатся в Москву, жена с посторонним мужчиной в ресторане – все это не взволновало его. Почему? Есть несколько вариантов ответа. Ерунда! Ответ только один. Он разлюбил Анну Аркадьевну. Ревновать нелюбимую женщину все равно, что сверяться по часам, которые стоят. Как давно это случилось? Несущественно. Почему? По кочану – самый логичный ответ. Кто и когда мог объяснить, отчего проходят чувства? От времени. Говорят, время лечит. Оно же и убивает нас, подводя к последней черте, и убивает в нас те чувства, которые казались вечными. С другой стороны, ссылаться на время – это примитивно. Должна быть причина ясная, простая, житейская. Екатерина Григорьевна! Соседка по даче, любительница выпечки. Я вам пирожки с картошкой и грибами принесла, знаю, Илья Ильич любит с капустой, но такую гадкую капусту в магазин завезли, просто стыд!.. Пробуйте мое овсяное печенье, с клюквой, с грецкими орехами, с лимонной цедрой. Илья Ильич, вам какое больше понравилось? Он все трескал! Он с этой… вдовушкой с ямочками на щеках… постоянно лясы точил. Ах, колорадский жук (медведка, тля и прочие гусеницы)! Вы чем деревья обрабатываете? Я между кустов клубники чеснок сажаю, отпугивает… Бархатцы тоже отпугивают, и красиво грядка смотрится…

Анна Аркадьевна задремала. Ей должны были сниться кошмары ужасной измены мужа, что ее разлюбил, но сон был глубок, спокоен, без сновидений, напоминающих пошлый сериал.

Очнулась, когда темнело. Десять часов! Схватила телефон – муж не звонил. Набрала его номер – не отвечает. Набирала каждые три минуты, раз десять. Что-то случилось. Трескает пироги с вдовушкой? Пусть бы! А вдруг с крыши свалился или электрической пилой пальцы отрезал? – вспомнились травмы, полученные мужиками в их селе. Проверила наличные в кошельке – на такси до дачи не хватит. Сходить к банкомату, снять. Нет, такси притормозит, она снимет по дороге.