Дом учителя

Илья Ильич ответил, когда Анна Аркадьевна решила, что звонит сыну, отправится вместе с ним, потому что одной ей не выдержать вида окровавленного бесчувственного мужа.

– Илья! Ты жив?

– Вполне.

– Бессовестный! Объедаешься пирогами Екатерины Григорьевны, а я с ума схожу!

– Поливал грядки и в теплице. Кстати, еще не ужинал.

– Я… я приеду и буду готовить тебе ужины, и обеды, и завтраки.

– Аня! Ты что, плачешь?

– Не-не звонил, на мои звонки не отвечал… Ду-думала, упал с крыши, руки отрезал…

– Дурочка! Если бы я отрезал руки, то позвонил бы тебе с помощью пальцев ног.

– Тебе смешно!

– Нет, просто есть очень хочется. Пообедать-то не удалось. В отличие от некоторых.

– Вот именно! Ты меня не ревновал! Ты! Который ходячая бочка с концентрированной ревностью, – вытерла ладонью щеки Анна Аркадьевна.

– Рано или поздно любая бочка опустошается.

– Особенно когда имеются вкусные пироги с капустой. А другая рекордная капуста зреет на грядке.

– Вот не надо перекладывать с больной головы на здоровую! У самой-то рыльце в пушку.

– Да! Я тебе не говорила, что встречусь с Зайцевым, – не «встречалась», а «встречусь», как бы единственный раз. Сработал защитный механизм. – Чтобы ты не нервничал.

– Анюта! С раннего утра до позднего вечера я вкалываю на стройке, в саду и на огороде. Нам, труженикам, не до барских сантиментов.

– Может быть, дело в другом, Илья? В старости? Тебе наговорили сорок бочек арестантов, ты сорвался, приехал, застал жену с другим мужчиной. Но ведь не в интимной обстановке. Спокойно выдохнул и поехал поливать теплицу. Подожди, не перебивай! Сочинив в картинках сериальную историю твоего грехопадения с Екатериной Григорьевной, я… Внимание!.. Уснула! Где беснование, заламывание рук, проклятия, рыдания или хотя бы коматозный ступор? Ничего подобного. Богатырский сон. Мы старые, да?

– Уж не молодые.

– Давай я завтра приеду на электричке? Мне очень одиноко, и это несправедливо – спать с тобой в разных постелях.

– Положим вставные челюсти в один стаканчик, сольемся в резонансе общего храпа. Анюткин! Если ты не встретишься с Казанцевыми, не выполнишь свою святую миссию, то изведешь себя. Только не ставь цели победить, вразумить, надоумить. Просто донеси свое мнение. Есть люди, чье мнение дорого стоит. Как дорого и то, что они свое мнение потрудились донести. Андрей нормальный парень. Был таким. Валентина…

– У нее стеатопигия? – язвительно напомнила Анна Аркадьевна.

– Вроде того. Пока! Пошел заваривать бомж-пакет, макароны со вкусом говядины.



Это было уже в Москве. Павловы жили в столице три года, Казанцевы перебрались в Подмосковье, дружба Анны Аркадьевны и Вали возобновилась.

Очередной приступ Ильи Ильича: почему ты общаешься с этой женщиной?

Мямлила в ответ, мол, есть вещи, которые трудно объяснить. Почему любишь квашеную капусту, дождь и голые, без листьев, деревья. Почему не нравятся шоколад, южное солнце и поля с колосящимися злаками. Анна Аркадьевна попыталась сказать, что разговоры с Валей провоцируют бурление мыслей, сомнений давеча неведомых. Например, Валя сказала, что ее, Анны Аркадьевны, всемирно известная доброта есть не что иное, как питание ее, Анны Аркадьевны, эго, даже супер-эго, которое Анна Аркадьевна носит в себе точно священный грааль. При этом, высший класс, Анна Аркадьевна вовсе не походит на тех постных душек, от доброты которых тошнит. Анна Аркадьевна – держись, какая строгая и резкая.

Илья Ильич поменялся в лице, от ярости в горле у него заклокотало, точно ему было трудно выговаривать длинные слова, наружу рвались только первые слоги, приходилось делать усилия, чтобы произносить до конца.

– Всеми фибрами ненавижу подобную философию! Праведник творит добро, потому что якобы щекочет раздутое эго. Герой идет на подвиг не потому, что движим честью, совестью и любовью к Отчизне, а потому что одурманен пропагандой. Несчастные развратники – рабы своих инстинктов. У бедненьких убийц нравственный инфантилизм. У врунов, обманщиков и предателей двойные моральные стандарты. Все можно объяснить. Только их объяснения почему-то все хорошее и высокое вымазывают дерьмом, а плохое и мерзкое заворачивают в красивый фантик. Кто ж не любит конфетки? И оказывается, что все можно. Бить поклоны в церкви, а потом прийти домой и гнобить близких. Растлить ребенка, тайно впустить неприятеля в осадный город, унизить, оскорбить, довести до самоубийства, воровать и грабить, убивать и насиловать. Вперед, господа пакостники! К вашим услугам философы и психологи!

– Илья, по-моему, ты приписываешь Валиным словам уж слишком затейливое объяснение. Не нервничай, пожалуйста!

– Эта твоя Валя – похабная… У нее вообще… у нее… стеатопигия!

Анна Аркадьевна не знала этого понятия. Она не обязана знать все! Она решила, что термин обозначает что-нибудь вроде болезненно распутного образа жизни. Судьба уберегла, Анна Аркадьевна через некоторое время все-таки посмотрела в словаре. А ведь могла бы вставить термин в разговоре с коллегами или просто умными людьми. Не исключено, что стеатопигию, как и прочие нравственные патологии, можно скорректировать лишь до наступления пубертата.

На самом деле стеатопигия – это повышенное отложение жира на ягодицах. Генетически заложено у женщин некоторых африканских племен, чьи арбузные седалища выдаются под прямым углом к талии. На эту часть их тела, если судить по картинкам, вполне поместится телефонный аппарат или даже портативный компьютер. У Вали ничего подобного не наблюдалось, а Илья Ильич просто не знал, каким еще приличным или условно приличным словом заклеймить Валю. Он брякнул, что на ум пришло, а в результате его жена могла бы ужасно оскандалиться! Когда Анна Аркадьевна напустилась на мужа, он пребывал уже в благодушном настроении, хитрый прищур выдавал его хулиганское сожаление в том, что жене не удалось блеснуть употреблением мудреного термина. Ему смешно, а каково было бы ей! Илья Ильич скорчил добренькую мину завзятого подрывника. Мол, я вам сунул в карман гранату, но ведь мало кто знает, что для взрыва нужно выдернуть чеку. Утешал, оправдывался, говорил, кроме ветеринаров и медиков, вряд ли кто-то в курсе понятия. Оно в ходу в их академической группе. Один из слушателей прямо-таки повернут на данной части женского тела, над ним подтрунивают: у этой женщины никакой стеатопигии, а у этой стеатопигия налицо, впрочем, на ее лицо тебе смотреть не обязательно.





12





С Андреем Казанцевым Анна Аркадьевна встретилась в кафе. Он пришел раньше, при ее приближении к столику развел руками, секунду смотрел, если и отметил, что она постарела, то умело скрыл, обнял, расцеловал.

– Анечка! Прекрасно выглядишь!

– Спасибо! Ты по-прежнему галантен. Но я тебе не верю! – погрозила пальцем. – Отлично помню, как меня перекосорылило из-за флюса, а ты сказал, что в моем лице появилась загадочная прелестная двойственность.

Андрей легко подхватил тон, который задала Анна Аркадьевна, пустился в воспоминания молодости, не спешил перейти к делу, хотя она предупредила по телефону: у меня к тебе серьезный разговор.

Андрей состарился в меру и благородно: чуть облысел, не растолстел, а расширился, покрылся морщинами, но мужественной красоты они только прибавляли. Единственное, что царапало взгляд, – кустистые брови. Не брежневские, конечно, но заметно курчавые. Длинные волоски, как сорняк среди тех, что нормального размера, были загнуты вверх. Причесывает ли он их, что ли? У Ильи Ильича та же возрастная мутация. Парикмахерша, которой сто лет в обед, которая в очках с линзами толщиной в палец, каждый раз спрашивает Илью Ильича: Брови подравниваем? – Всенепременно! Анна Аркадьевна считает, что парикмахершу держат, потому что к ней хаживают верные старички типа Ильи Ильича. И когда-нибудь она в последнюю минуту жизни рухнет на клиента, воткнув ему ножницы в глаза.

На вопрос о детях Анна Аркадьевна ответила, что у них все в порядке, живут своей наполненной жизнью. Содержимое наполнения большей частью не доступно ей и мужу. Она пригласила Андрея, чтобы рассказать о том, что недавно побывала у его сыновей, познакомилась с женой Игоря и его очаровательными проказливыми внуками Сеней и Веней, они же Чук и Гек. Только в отношении малышей Анна Аркадьевна позволила себе восторженные эпитеты. Далее она излагала ситуацию неэмоционально и сухо, только факты. Не говорила по-свойски, какой замечательный мальчик Игорь, констатировала: судя по всему, из него вырос мужчина больших достоинств, и жену он выбрал, которая эти достоинства ценит и не погубит. Анна Аркадьевна отдает себе отчет, что этот разговор походит на вмешательство ее в дела его, Андрея, семьи, что в принципе недопустимо. Ее мотив, повод и оправдание только их старая дружба.

Андрей слушал не перебивая, кивал, то смотрел прямо на Анну Аркадьевну, то отводил глаза с болезненной гримасой. У него было лицо человека совестливого и честного, который подозревал за собой подлость, но тешился тем, что подозрения не имеют внятных доказательств.

Об этом Андрей и заговорил:

– Какой же я дурак! Что там… скотина! Мы давно не общаемся. Эсэмэску прислать в день рождения, а на Новый год уж и не обязательно. Я не знаю, не могу тебе сказать, когда, почему и за что это случилось. Я на них злился: послали меня? – ну и сами идите на фиг. Как мужик с мужиками. А они мои дети, сыны. Была ситуация. Игорь позвонил. Папа, ты не мог бы дать денег? На что, не говорил. Мне шлея под хвост: Папа понадобился, когда денег не хватает? Аня, я не богач, но зарабатываю прилично в строительной фирме. Я не последнее бы отдал. Я бы отдал последнее, если бы знал, что это на лечение Мишки! Игорь тоже в позу встал: Извини, папа, что побеспокоил. Потом еще была эсэмэска, что родились внуки. Мы тогда в лежку все с тяжелым гриппом, с осложнениями… Аня, у меня ведь другая семья, дочери тринадцать лет. Написал, что поздравляю, куда выслать деньги на пеленки. Ни ответа, ни привета. Аня, я собирался, планировал как-то, в смысле материально, отметиться. Веришь? Нет, не верь! Если бы по-настоящему хотел, то не отсиживался в кустах. Я подонок, сволочь. У-у-у – простонал Андрей.

– Держи себя, пожалуйста, в руках! Я с тобой встретилась вовсе не для того, чтобы разыгрывать сцены в духе романов Достоевского.

– Прости! Давай водки выпьем?

– Разве ты не за рулем?

– На машине, – подтвердил Андрей, – плевать!

– Тогда еще кофе и воды без газа.

Он сосредоточился, нахмурился и стал расспрашивать Анну Аркадьевну о формах его возможного участия.

– Ничего тебе не могу подсказать, – покачала она головой. – Знаю, что Аня с детьми живет на съемной квартире. Игорь что-то придумал с поступлением средств от его айтишных проектов. Но Игорь будет далеко. Их кровеносная система – Интернет – может плохо работать или вовсе отказывать. И тогда швах. Друзья-приятели готовы всячески помогать. Но я не обольщаюсь на этот счет. Не потому, что дети плохие, пообещают и не выполнят, а потому что Ане придется каждый раз просить. Ты знаешь что-нибудь противнее, чем просить, просить и просить? Я, конечно, закоренелая училка, но я не знаю большей свободы, чем порядок жизни – система, режим, график. Особенно когда жизнь не дает тебе вольности, когда ты в ответственности за беспомощных и слабых.

– Я тебя понял, Аня! И вовсе не тупая училка.

– Ага, обыкновенная статуя.



Был ее день рождения. Друзья приготовили сюрприз: длиннющий лист от пола до потолка, склеенный из агитпроповских плакатов. На их оборотах нарисован пьедестал с лесенкой надписей: ум, честь и совесть, обворожительная и привлекательная, высокое напряжение: не подходи – убьет… На пьедестале женская фигура с лицом – увеличенным фото – Анны Аркадьевны. Ей все это показалось лестным, остроумным, невероятно смешным. Она хохотала, требовала показать изнанку, где на плакатах наверняка имелись напыщенные солдаты: Защита Родины – наш долг! мускулистый атлет: Товарищи, на зарядку! или подавальщица с подносом, уставленном деликатесами: Обслужим культурно каждого посетителя!

Потом на кухне, когда Анна Аркадьевна колдовала над горячим, помогающая ей Валя участливо спросила, не обиделась ли она.

– Чему?

– Тебе тридцать исполнилось, а изображают каменной статуей.

Когда гости ушли, Анна Аркадьевна сняла плакат, была бы печка, сожгла бы в огне. На следующий день в учительской Валя спросила, почему она хмурая.

– Если в тридцать лет я уже монумент, то что буду представлять собой в сорок, пятьдесят? Засиженный голубями памятник?

– Анечка! – ласково погладила ее по плечу Валя. – Жили бы мы в славные прошлые века да были бы дворянских кровей, на твоем родовом гербе, знаешь, какой девиз имелся бы? «Милосердие и здравомыслие».

Вот так Валя умела: легко толкнуть тебя в пропасть, а потом подать руку и также легко вытащить. Причем смертельный полет вниз ты считала абсолютно заслуженным, а возвращение на поверхность ее, Валиным, благородным великодушием.



– Вспомнила наш плакат? – спросил Андрей. – На моей памяти и при скудных знаниях, только у Екатерины Великой в Питере есть подобный. Мы-то и хотели сначала под тот монумент себя изобразить. Фотоколлаж: наши тела как пьедестал. Но потом кто-то разумно предостерег, мол, Илюха начнет отстреливать из табельного и охотничьего оружия личности в пьедестале. Аня? – без паузы спросил он. – Ты считаешь, что я могу, вправе… после всего, после моей подлой трусости, войти, вклиниться, помогать…

– Наилучший момент, – перебила его мямлинье Анна Аркадьевна. – Кстати, девочки-подростки обожают возиться с малышами.

– Алена, моя дочь, обожает! Она им кем приходится? – у Андрея то стихало волнение, то снова вспыхивало. – Бабушкой?

– Дурачок! Ты Сене и Вене, в миру Чуку и Геку, – полноценный дедушка. Алена, твоя дочь, – единокровная сестра Игорю и Мише.

– Понял. Обыкновенная тетя.

– Однако твоя новая молодая жена невольно стала бабушкой. Как она к этому отнесется?

– С пониманием и даже с радостью. Она очень хороший и добрый человек. Ситуация с моими мальчишками ее тоже беспокоила. Как-то спросила, если я от сыновей отделился, то смог бы, случись что, и Алену бросить? Я оскорбился, больше к этой теме мы не возвращались.

– Вероятно, твоя жена думает, что, как это бывает при разводах, дети остались с мамой, фактически и фигурально. Но Валей там и не пахнет.

– Как и мной. Аня, скажи, мои мальчики… Они тебе объяснили, почему со мной… почему у нас так…