Дурная кровь
Часть 81 из 141 Информация о книге
Другие похороны состоялись четыре года назад, когда они со Страйком после первого в ее практике расследования пришли на прощание с убитой девушкой и стояли бок о бок позади всех в безликом полупустом зале крематория. Это было еще до того, как Страйк согласился взять Робин на постоянную работу: она, всего лишь временная секретарша, хитростью втерлась в его очередное расследование, а Страйк не стал возражать. Возвращаясь мыслями к похоронам Рошель Онифад, Робин поняла, что узы, привязывавшие ее к Мэтью, уже тогда начали ослабевать. Еще того не осознавая, Робин увидела впереди нечто такое, чего желала сильнее, чем быть женой Мэтью. Допив кофе, она забежала в туалет, а затем вернулась в галерею – вдруг Сетчуэлл вернулся в ее отсутствие, – но его нигде не было видно. По выставке слонялись редкие посетители. Больше всего внимания привлекали работы Сетчуэлла. Повторно обойдя весь зал, Робин сделала вид, что заинтересовалась стоящим в углу старинным питьевым фонтанчиком. Весь в гирляндах и львиных головах, он когда-то источал целительные струи курортных вод. За фонтанчиком находилось еще одно помещение – полная противоположность чистому, современному залу. Восьмиугольное, сложенное из кирпича, с очень высоким потолком и окнами из бристольского синего стекла. Робин вошла внутрь: здесь размещалась – сейчас или прежде – турецкая баня, напоминавшая маленький храм. В самой высокой точке сводчатого потолка находился украшенный восьмиконечными стеклянными звездами купол, с которого свисал фонарь. – Приянна соприкоснуться с языческим влиянием, ага? В этом голосе сочетались утрированный говор кокни и легчайший намек на греческий акцент. Робин резко обернулась: позади нее, твердо упираясь в пол ногами, точь-в-точь в середине этого хаммама стоял пожилой человек в джинсах и ношеной хлопчатобумажной рубахе; его левый глаз закрывала стерильная повязка, которая своей абсолютной белизной разительно выделялась на фоне кожи лица, коричневой, как старая терракота. Всклокоченные волосы опускались на понурые плечи, в расстегнутом на несколько пуговиц вороте рубахи виднелись седые волосы, на темнокожей шее висела серебряная цепочка, а пальцы были унизаны перстнями с бирюзой. – Это вы та юная леди, которая порывалась со мной переговорить? – осведомился Пол Сетчуэлл, обнажив в улыбке желто-коричневые зубы. – Да, – ответила Робин и добавила, протягивая руку: – Меня зовут Робин Эллакотт. Взглядом свободного от повязки глаза он с нескрываемым одобрением пробежал по лицу и фигуре Робин. После рукопожатия он несколько дольше, чем требовалось, задержал ее ладонь, но Робин, отстранившись, не переставала улыбаться и тут же полезла в сумочку за визиткой. – Частный детектив? – Одним глазом прочитав карточку, Сетчуэлл слегка помрачнел. – Принесла нелегкая… по какому поводу? Робин объяснила. – Марго? – потрясенно переспросил Сетчуэлл. – Боже всемогущий, это было… когда… сорок лет назад? – Почти, – отозвалась Робин, пропуская горстку туристов, которые оттесняли ее из середины хаммама, чтобы прочитать настенную табличку с его историей. – Я приехала из Лондона в надежде поговорить с вами о Марго. Если бы вы могли рассказать о ней все, что помните, это очень много значило бы для ее близких. – Во как, а много ли, по-вашему, я вспомню через столько лет? – сказал Сетчуэлл. Робин видела: он уже почти согласен. Она знала, что в такой ситуации люди прежде всего хотят понять, насколько информирован незнакомец, с какой целью на них вышел и есть ли у них причины для беспокойства. А одиноким и неприкаянным охота поболтать: им льстит, когда кто-нибудь готов ловить каждое их слово, вот как сейчас (даром что перед ней стоял старик, его единственный глаз, холодный, блекло-голубой, обшаривал ее тело и возвращался к лицу), или попросту хочется всласть пообщаться с молодой женщиной, вызывающей симпатию. – Что ж, так и быть, – медленно проговорил Сетчуэлл, – не знаю, что смогу вам поведать, но я голоден. Давайте-ка вместе сходим перекусить, я вас приглашаю. – Это просто здорово, но приглашаю я, – улыбнулась Робин. – Ведь это вы мне делаете одолжение, а не наоборот. 47 …Стоявший безмятежно на пути Священный Бык, с венками на рогах Златых, не знавший, что такое страх, Вдруг с ревом оземь пал… Воительница-дева слез не льет. Пришпорила коня; ей нет преград. Эдмунд Спенсер. Королева фей Сетчуэлл попрощался со смотрительницей художественной галереи, пожав ей обе руки, и пообещал заглянуть как-нибудь на неделе. Он даже вкрадчиво раскланялся с обиженной художницей, увековечившей Лонг-Итчингтон, но та лишь бросила вслед ему сердитый взгляд. – Провинция! – фыркнул он, когда они с Робин направлялись к выходу из Курзала. – Вообще говоря, смешно видеть мои работы рядом с лубочными поделками этой старой карги, правда? Но выставляться в родных местах – что-то в этом есть. Я не бывал здесь бог знает сколько, чуть ли не полвека. Вы на машине? Отлично. Тогда поедем отсюда в Уорик. Чуть дальше по дороге. На пути к «лендроверу» Сетчуэлл не умолкал. – Мне никогда не нравился Лемингтон. – Поскольку для ориентирования на местности ему служил только один глаз, он беспрестанно вертел головой. – Слишком благонравный для таких, как я… Робин узнала, что он жил в этом курортном городке только до шести лет, а потом незамужняя мать увезла его в Уорик. От второго брака матери у него есть единоутробная сестра, младшая, у которой он сейчас остановился, решив воспользоваться своим приездом в Англию, чтобы удалить катаракту. – Я все еще британский подданный, имею право. Так что, получив приглашение выставить несколько картин… – он широким жестом указал на оставшийся позади них Королевский курзал, – я подумал: почему бы и нет? Прихватил их с собой. – Работы замечательные, – покривив душой, отозвалась Робин. – У вас только одна сестра? Единственной ее целью было поддержать вежливый разговор, но боковым зрением она увидела, что Сетчуэлл, повернув голову, уставился на нее свободным от повязки глазом. – Нет, – ответил он через пару секунд. – Была… у меня была еще старшая сестра, но она умерла, когда я был маленький. – Ох, простите, – извинилась Робин. – Не повезло ей, – сказал Сетчуэлл. – Полный инвалид. Страдала припадками, то одно, то другое. Она была старше. Я плохо ее помню. Конечно, мама страшно переживала. – Могу себе представить, – кивнула Робин. Они дошли до «лендровера». Робин, которая мысленно уже просчитала риски на случай агрессии Сетчуэлла, была уверена, что при дневном свете, а тем более управляя автомобилем, будет в безопасности. Она открыла двери и села за руль, а Сетчуэлл со второй попытки взгромоздился на пассажирское место. – Да, мы переехали отсюда в Уорик после смерти Бланш. Вдвоем с матерью. Там тоже жизнь была не сахар, но Уорик – он подлинный. Понимаете, там что ни здание, то подлинный памятник Средневековья. Притом что родился и вырос он в Мидленде, подумала Робин, его акцент лондонского кокни – не иначе как отработанный за долгие годы трюк. То прорезаясь, то затухая, он примешивался к чуждым интонациям, усвоенным за годы жизни в Греции. – А это место… викторианцы тут все испоганили, – сказал он, а когда Робин задним ходом выезжала с парковки, заявил, глядя на замшелое лицо каменной королевы Виктории: – Вот она, поглядите, жалкая старая корова, – и засмеялся. – Полюбуйтесь, в каком состоянии эта постройка, – добавил он, когда они проезжали мимо здания администрации. – Это уж точно роднит нас с Кроули. Появились на свет в здешних краях – и возненавидели все, что здесь есть. Робин подумала, что ослышалась. – Роднит вас с кем?… – С Алистером Кроули. – Кроули? – повторила она, когда они ехали по Променаду. – Тот самый, писатель-оккультист? – Да. Он здесь родился, – ответил Сетчуэлл. – Но оккультизм тут не приветствуется, так что в большинстве путеводителей об этом молчок. Сейчас налево. И по этой дороге прямо. Через несколько минут он направил ее к площади Клэрендон-Сквер, где высокие, стоящие вплотную одно к другому белые здания, хоть нынче и разделенные на квартиры, сохраняли следы былого величия. – Вот тут он родился. – Сетчуэлл самодовольно указал на дом номер тридцать. – Ни тебе мемориальной доски, ничего. Благопристойные господа из Лемингтон-Спа не любят о нем вспоминать. У меня в юности был этап увлечения Кроули, – говорил Сетчуэлл, пока Робин разглядывала большие квадратные окна. – Вы знали, что он ребенком до смерти замучил кошку – хотел проверить, есть ли у нее девять жизней? – Не знала, – ответила Робин, включая заднюю передачу. – Возможно, это случилось где-то здесь, – заметил Сетчуэлл с каким-то болезненным удовлетворением. Как у АК. Как у АК. На Робин снизошел еще один миг просветления. Тэлбот искал совпадения в гороскопах Сетчуэлла и Кроули, самопровозглашенного Зверя, Бафомета, самого порочного человека на Западе. Связь с ЛС. Ну конечно: Лемингтон-Спа. Почему Тэлбот после долгих месяцев расследования вдруг решил, что Сетчуэлл заслуживает полного гороскопа – из всех подозреваемых он один удостоился такой чести? Алиби его выглядело безупречным. Почему у Тэлбота закрались новые подозрения – потому, что шок от совпадения родных мест Сетчуэлла и Кроули спровоцировал рецидив заболевания, или же потому, что в алиби Сетчуэлла вскрылось некое слабое звено? Сетчуэлл продолжал разглагольствовать о своей жизни в Греции, о живописи, о своем недовольстве сохранностью английской старины, а Робин поддакивала, но при этом мысленно перебирала элементы гороскопа Сетчуэлла, которые так зацепили Тэлбота. Марс в Козероге: волевой, решительный, склонный к несчастным случаям. Луна в Рыбах: невроз / расстройства личности /нечестность. Лев на асценденте: не имеют чувства меры / возмущаются, когда от них что-то требуют. Как и обещал Сетчуэлл, за полчаса они доехали до Уорика и оказались в городе, который представлял собой полную противоположность Лемингтону с его размахом и полукружьями белых фасадов: дома из бруса и бревен, мощенные булыжником круто спускающиеся улицы и узкие проулки. – Пойдемте в «Робак», – предложил Сетчуэлл, когда они припарковались на рыночной площади. – Существует с незапамятных времен. Старейший в городе паб. – Как скажете, – улыбнулась Робин, проверяя, что записная книжка при ней, в сумочке. Они вместе прошли через самый центр Уорика, при этом Сетчуэлл указывал ей на достопримечательности, которые он считал достойными осмотра. Он был из той породы людей, кого отличает потребность в прикосновении: без всякой надобности постукивал по руке Робин, чтобы привлечь ее внимание, хватал за локоть при переходе через дорогу и вообще напускал на себя вид собственника, пока они, кружа, продвигались к Смит-стрит. – Не возражаете? – спросил Сетчуэлл, когда они поравнялись с магазинчиком «Лавка художника», и, не дожидаясь ответа, провел ее в торговый зал, где начал выбирать кисти и масляные краски, а сам при этом с непринужденным чувством собственной значимости рассуждал о современных тенденциях в искусстве и глупости критиков. «Эх, Марго», – мысленно упрекнула ее Робин, но тут же представила, как Марго Бамборо, чей образ сложился у нее в голове, стала бы в свою очередь судить о ней по Мэтью с его бесконечными рассказами о своих спортивных достижениях и с напыщенной похвальбой о прибавках к жалованью и премиях, и виновато смутилась. Наконец добравшись до «Робак-Инн», паба с низкими потолочными балками и с оленьей головой на вывеске, они заняли торцевой столик для двоих. Робин не могла не заметить совпадения: на стене позади Сетчуэлла были разбросаны головы рогатых животных, включая оленя, бронзового цвета антилопу и барана. Даже на меню были силуэты оленьих голов с ветвистыми рогами. Робин попросила официантку принести ей диетическую колу и постаралась отогнать мысли о рогатых знаках зодиака. – Вас устроит, – спросила она, когда официантка отошла к бару, – если я прямо сейчас задам вам несколько вопросов о Марго? – Да, конечно, – с улыбкой, которая опять приоткрыла его зубы с темными пятнами, сказал Сетчуэлл, но тут же принялся изучать меню. – Вы разрешите мне делать записи? – спросила Робин, доставая записную книжку. – Сколько угодно. Пока она открывала книжку и выщелкивала кончик ручки, Сетчуэлл с улыбкой косился на нее поверх меню неприкрытым глазом и следил за каждым ее движением. – Заранее прошу прощения, если какой-либо из этих вопросов… – Вы уверены, что не хотите заказать чего-нибудь посущественнее? – спросил Сетчуэлл, который заказал себе пиво. – Терпеть не могу пить в одиночку. – Я же за рулем, – сказала Робин.