Дурная кровь
Часть 82 из 141 Информация о книге
– Могли бы здесь заночевать. Не со мной, не волнуйтесь, – быстро добавил он с ухмылкой, которая у столь пожилого человека смахивала на плотоядную гримасу сатира, – а в гостинице. Внесете затраты в свой отчет – и дело с концом. Подозреваю, что семья Марго посулила вам жирный куш, я прав? Робин только улыбнулась и сказала: – Я должна вернуться в Лондон. У нас довольно много работы. Мне на самом деле было бы полезно узнать об обстоятельствах жизни Марго, – продолжила она. – Как вы познакомились? Он рассказал ей историю, которую она уже знала: как один из завсегдатаев пригласил его в клуб «Плейбой», где работала длинноногая девятнадцатилетняя девушка с ее заячьими ушками и хвостиком. – И у вас завязалась дружба? – Ну, – сказал Сетчуэлл, – думаю, это называлось несколько иначе. – Глядя на Робин своим холодным глазом, он продолжил: – У нас возникло сильнейшее сексуальное влечение. Видите ли, до нашего знакомства она была девственницей. У Робин не сходила с лица светская улыбка. Если он рассчитывал вогнать ее в краску, то зря. – Ей было девятнадцать лет, мне – двадцать пять. Красивая девочка, – вздохнул он. – Жаль, я уничтожил сделанные в ту пору фотографии, но, когда она исчезла, мне подумалось, что хранить их будет неправильно. Робин опять услышала голос Уны. «Она ему позировала для фотографий. Ну сами понимаете, для каких фотографий». Видимо, именно об этих откровенных или непристойных снимках и говорил сейчас Сетчуэлл, ведь его покой вряд ли потревожили бы невинные изображения. Официантка подала пиво Сетчуэллу и диетическую колу – Робин. Они заказали поесть; бегло просмотрев меню, Робин выбрала салат с курицей и беконом; Сетчуэлл остановился на бифштексе с картофелем фри. Когда официантка отошла, Робин спросила, наперед зная ответ: – Сколько времени вы были вместе? – В общей сложности пару лет. Разбегались, потом опять сходились. Она не терпела, когда я приглашал других моделей. Ревновала. Но сама не тянула на музу художника. Ей не нравилось сидеть без движения и молчать, ха-ха… нет, на самом-то деле я без памяти влюбился в Марго Бамборо. Да-а, она, черт побери, была не просто девочкой-зайкой, а чем-то гораздо большим. «Еще бы! – подумала Робин, храня вежливую улыбку. – Она, на минуточку, врачом стала». – Но она все же вам позировала? – Да, – сказал Сетчуэлл. – Несколько раз. Сделал с нее кое-какие эскизы и один портрет в полный рост. Но пришлось продать. Деньги были нужны. Жаль. Он ненадолго погрузился в задумчивость, исследуя паб не прикрытым повязкой глазом, а Робин могла только гадать, действительно ли под маской загорелого до черноты, изборожденного морщинами лица, будто вырезанного из тика, всплывают старые воспоминания или это умелая игра, но тут он негромко произнес: – Потрясающая девчонка – Марго Бамборо. Отхлебнув пива, Сетчуэлл спросил: – Вас ведь нанял ее муж? – Нет, – ответила Робин. – Ее дочь. – Ага, – кивнул Сетчуэлл. – Ну да, у нее же был ребенок. Встретившись с ней после замужества, я бы никогда не сказал, что она родила. Тоненькая, как всегда. Обе мои жены после родов набирали по семь кило, не менее. – Сколько у вас детей? – вежливо спросила Робин. Ей хотелось, чтобы им поскорее принесли заказ. Когда перед тобой стоит еда, уйти труднее, а интуиция подсказывала ей, что нынешнее настроение Пола Сетчуэлла может в любой момент перемениться. – Пятеро, – ответил Сетчуэлл. – Двое от первой жены и трое от второй. Мы этого не планировали: при последней попытке получились близнецы. Все, слава богу, уже почти взрослые. С искусством дети несовместимы. Я, конечно, их люблю, – небрежно бросил он, – но правильно сказал Сирил Коннолли. Враг надежд – это детская коляска в чертовом коридоре. Он бросил на нее быстрый взгляд своим единственным видимым глазом и неожиданно спросил: – Значит, муж Марго все еще думает, что я причастен к ее исчезновению, да? – Как понимать «все еще»? – поинтересовалась Робин. – Он назвал полиции мое имя, – сказал Сетчуэлл. – В тот же вечер, когда исчезла Марго. Думал, она сбежала со мной. А известно ли вам, что мы с Марго столкнулись за пару недель до ее исчезновения? – Да, известно, – ответила Робин. – Это навело как-там-его на разные мысли, – продолжил Сетчуэлл, – не отрицаю: это действительно выглядело подозрительно. Я бы, наверное, подумал точно так же, если бы моя подружка встретила свою прежнюю пассию, перед тем как свалить… я хотел сказать, исчезнуть. Им подали еду: бифштекс и жареная картошка выглядели очень аппетитно, а Робин так сосредоточилась на своих вопросах, что, по всей видимости, не прочла описание, напечатанное в меню мелким шрифтом. Вместо ожидаемой тарелки салата она получила деревянное блюдо, на котором стояли разные горшочки, содержащие ломтики острой колбасы, хумус и липкое месиво из залитых майонезом листьев; попробуй смаковать такое ассорти, делая при этом заметки. – Хотите картофеля фри? – предложил Сетчуэлл, придвигая к ней металлическое ведерко. – Нет, спасибо, – улыбнулась Робин. Надкусив хлебную палочку, она занесла ручку и продолжила: – В тот раз, когда вы столкнулись с Марго, она упоминала Роя? – Пару раз, – с набитым ртом ответил Сетчуэлл. – Притворялась, будто все прекрасно. Что и принято делать при встрече с первой любовью, правда? Притворяться, что сделала правильный выбор. Что ни о чем не жалеешь. – А вы думаете, она сожалела? – спросила Робин. – Она не была счастлива. Мне это бросилось в глаза. Я подумал: «Никто не обращает на тебя внимания». Она пыталась сделать бодрую мину, но выглядела нерадостной. Измотанной. – Вы виделись только один раз или больше? Сетчуэлл жевал бифштекс, задумчиво глядя на Робин. Проглотив мясо, он наконец сказал: – Вы читали показания, которые я дал полиции? – Да, – ответила Робин. – Тогда вы отлично знаете, – продолжил он, покачивая в ее сторону вилкой, – что это было всего один раз. Верно? Он улыбался, пытаясь выдать упрек за шутку, но Робин почувствовала тонкое как игла острие агрессии. – Итак, вы пошли вместе выпить и побеседовать? – Робин улыбнулась, как будто не заметила скрытого смысла, возвращая Сетчуэлла на оборонительные позиции, и он смягчился: – Да, мы пошли в какой-то бар в Кэмдене, недалеко от моей квартиры. Она была на домашнем вызове у пациента. Робин сделала отметку. – А вы можете вспомнить, о чем был разговор? – Она рассказала мне, что познакомилась с мужем на медицинском факультете, что он птица высокого полета и все такое. Кем он был-то? – спросил Сетчуэлл с показным, как отметила Робин, равнодушием. – Кардиолог, что ли? – Гематолог, – сказала Робин. – Это что, кровь? Да, на Марго всегда производили впечатление умные парни. Ей в голову не приходило, что они могут оказаться таким же дерьмом, как и все остальные. – У вас создалось впечатление, что доктор Фиппс – дерьмо? – как бы между делом спросила Робин. – На самом деле нет, – ответил Сетчуэлл. – Но мне говорили, что он зануда и маменькин сынок. – Кто вам сказал? – Робин приостановилась, и ручка замерла над записной книжкой. – Кто-то из общих знакомых, – ответил он, слегка пожав плечами. – Вы не замужем? – продолжил он, глядя на левую руку Робин, на которой не было кольца. – Мы пока не зарегистрировали брак. – Робин чуть заметно улыбнулась. Она привычно давала такой ответ, чтобы пресекать флирт со стороны свидетелей и клиентов, чтобы возводить барьеры. – А-а. Ясное дело: если пташка живет с парнем вне брака, она должна быть от него без ума. Ее же удерживают только ее чувства, разве не так? – Полагаю, что так, – сказала Робин, чуть улыбнувшись. Робин понимала, что он решил привести ее в замешательство. – Не упоминала ли Марго о чем-нибудь таком, что могло ее беспокоить, создавать проблемы? Дома или на работе? – Я же вам говорил, что это была сплошная показуха, – ответил Сетчуэлл, жуя картофель. – Отличная работа, отличный муж, отличный ребенок, отличный дом. – Он проглотил. – В ответ я сделал то же самое: сказал ей, что у меня выставка, что получил награду за одну из своих картин, играю в группе, серьезные отношения с девушкой… наврал с три короба, – добавил он с легким смешком. – Я помню эту деваху только потому, что мы с ней чуть позже в тот же вечер разбежались. Не спрашивайте меня сейчас, как ее звали. Мы недолго пробыли вместе. У нее были длинные черные волосы и огромная татуировка в виде паутины вокруг пупка, вот что я в основном помню – да в любом случае это тогда же и закончилось. Увидев опять Марго… – Он замялся. Его неприкрытый глаз смотрел в никуда. – Мне было тридцать пять лет. Это странный возраст. До тебя начинает доходить, что и с тобой тоже приключится сорокалетие, не только с другими. Сколько вам, двадцать пять? – Двадцать девять, – ответила Робин. – С женщинами это случается раньше, вот это самое, когда беспокоишься о том, что стареешь, – продолжил Сетчуэлл. – Дети есть? – Нет, – сказала Робин. – Значит, Марго не говорила вам ничего такого, что могло бы объяснить ее добровольное исчезновение? – Марго не ушла бы по доброй воле и не создала бы проблемы своим близким, – заявил Сетчуэлл с ровно такой же уверенностью по этому пункту, как и Уна. – Только не Марго. Она была воплощением ответственности. Она была прилежной девочкой, ну вы понимаете? Типа школьной старосты. – Так что вы не планировали встретиться опять? – Никаких планов, – ответил Сетчуэлл, похрустывая картошкой. – Я упомянул, что моя группа будет на следующей неделе играть в «Дублинском замке». Сказал: «Заскочи, если будешь проходить мимо», но она сказала, что не сможет. «Дублинский замок» – это был бар в Кэмдене, – добавил Сетчуэлл. – Быть может, и до сих пор там. – Да, – сказала Робин, – там и находится. – Я говорил следователю, что упомянул ей об этом концерте. Говорил ему, что готов был с ней и дальше встречаться, если бы она захотела. Мне скрывать было нечего. Робин вспомнила высказанное Страйком мнение о том, что добровольно выданная Сетчуэллом информация отдает «угодливостью», и, пытаясь развеять внезапно возникшее подозрение, спросила: – Кто-нибудь видел Марго в «Дублинском замке», когда вы там играли? Сетчуэлл не торопясь проглотил, потом ответил: – Насколько я знаю, нет. – Маленький деревянный викинг, которого вы ей подарили, – сказала Робин, не сводя с него глаз, – тот, на основании которого написано «Брунгильда»… – Тот, которого она держала в амбулатории на своем письменном столе? – спросил он, как показалось Робин, с оттенком удовлетворенного тщеславия. – Да, я ей его подарил в былые дни, когда мы встречались. Могло ли такое быть? – подумала Робин. После того, как Марго и Сетчуэлл со скандалом разошлись, после того, как он запер ее в своей квартире и она не смогла попасть на работу, после того, как он ее ударил, после того, как она вышла замуж за другого, – неужели Марго на самом деле хранила нелепый сувенир Сетчуэлла? Разве понятные только двоим шутки и клички не лежат после болезненного разрыва мертвым грузом, когда сама мысль о них становится еще более неприятной, чем воспоминание о скандалах и оскорблениях? Сама Робин, после того как обнаружила неверность Мэтью, отдала бóльшую часть его подарков на благотворительность, включая плюшевого слона, который был его первым подарком на День святого Валентина, и шкатулку для драгоценностей, которую он преподнес ей к ее двадцать первому дню рождения. Робин видела, что Сетчуэлл будет придерживаться своего рассказа, поэтому перешла к следующему вопросу из записной книжки.