Год и один день

– Значит, он не просто кретин, а еще и самовлюбленный кретин?

– О да. – Меган скрипнула зубами, представив своего бывшего парня – эти его бархатные жакеты, волнистые растрепанные волосы, вечная самовлюбленная усмешечка, будто приклеенная к узкому точеному лицу… При мысли о нем хотелось залезть в нору и спрятаться. Меган передернуло.

– И вот настал день сдачи проекта. Только моего проекта нигде не было.

– Как это? – удивился Олли. – Сейчас же все в цифровом виде.

– Да. – Меган покачала головой, заново переживая ту боль и обиду. – Я сохранила файлы на ноутбуке, на флешке и на компьютере Андре. Он стер все подчистую.

– Вот козел!

– Точно. – Она кивнула. – Точно.

– Я не понял: зачем?! – У Олли было такое возмущенное лицо, что Меган захотелось его расцеловать. Она знала, что несправедливость его разозлит, и это так неудержимо ее манило… Нет-нет, надо успокоиться. Взять себя в руки. Вспомнить, что случилось, когда она поцеловала Олли в прошлый раз.

Закрыв на минутку глаза, Меган задвинула чувства на второй план и продолжила свой рассказ:

– Он сказал, что это для моего же блага, представляешь? – Она скривилась, вспоминая тот разговор. – Мол, я бы опозорилась перед жюри и его бы тоже опозорила. На самом деле он просто завидовал. Боялся, что я окажусь талантливее – да, да, звучит высокомерно, но это правда!

– Не высокомерно. – Олли поднял открытую ладонь. – Ты невероятно талантлива, Мэгс, даже я это вижу, человек без намека на творческую жилку.

Меган улыбнулась.

– Когда я узнала, что он натворил, у меня словно пелена спала с глаз. Я вдруг увидела, какой он на самом деле – злобная завистливая сволочь, полная бездарность, пустое место!

– Ого. – Олли выпучил глаза. – Напомни, чтобы я никогда не переходил тебе дорогу.

– Я сказала, что мне чихать на стажировку и наши отношения, пусть засунет их себе в одно место. – Меган мрачно усмехнулась, вспоминая, какое Андре сделал лицо, когда она на него орала. – Он этого не оценил.

– Ты умничка! – Олли хотел дать ей «пять», но она не шевельнулась. – Что, дальше какой-то подвох, да?

– Андре разозлился, что его поставили на место. Фотографический мир очень тесен, и он стал рассказывать обо мне гадости всему Лондону.

– Вот гад! – возмущенно прошипел Олли.

– Это выставочное пространство, которое я забронировала на май… – начала Меган, и он закивал. – В общем, после скандала с Андре я впервые решилась показать свои работы. Прошло уже три года, а я только сейчас нашла в себе силы выйти в мир – к людям, которые так легко списали меня со счетов.

– Ох, Мэгс. – Олли заключил ее в объятия. – Я понятия не имел!

– Мне просто нужен этот шанс – доказать всем, что Андре неправ, – затараторила она ему в пальто. – Я хочу добиться признания сама, без его помощи… – Она помедлила. – И без чьей-либо помощи.

Олли сразу насторожился на этих словах. Меган почувствовала напряжение в его теле: он наконец понял, почему она не готова к отношениям. Последний мужчина, которому она доверилась, самым гнусным образом ее предал, и теперь она хотела доказать себе, что все может сама. Сейчас не время чувствовать себя ранимой или зависимой от другого человека, сейчас ей нужно сосредоточиться на исполнении своей мечты.

Они немного постояли в тишине обнявшись, и Меган начала оттаивать – слушая методичный стук его сердца, она наслаждалась близостью и теплом другого человека. Она так долго была этого лишена, и ей столько всего хотелось сказать Олли, но облечь свои чувства в слова она пока не могла. Даже для самой себя – и тем более для кого-то. Что ж, ее хотя бы понимают, уже хорошо.

– Нам пора идти. – Она наконец подняла голову и улыбнулась. – Тут неподалеку монастырь невероятной красоты.

– Да, да. – Олли заморгал и поднял с пола рюкзак. – Конечно, как скажешь.



К дорожке вдоль холма пришлось спускаться по скользким заснеженным склонам и лестницам, но от былого веселья не осталось и следа. Олли был погружен в свои мысли и хранил несвойственное ему молчание с тех пор, как Меган рассказала ему про Андре. Хоть бы он не обиделся, что она так долго держала эту историю в секрете… Только ближайшие друзья и родные знали, как сильно ее подкосил тот печальный опыт. Не то чтобы у Меган остались какие-то чувства к бывшему, – наоборот, он вызывал у нее одно лишь отвращение, – но она отлично помнила, как плохо ей было сразу после расставания. Пусть Андре повел себя ужасно, до этого они долго встречались, и она искренне его любила. Выключить чувства оказалось очень трудно, и она по сей день боялась вновь испытать эту боль. Быть может, если бы Меган встретила Олли до Андре, она попытала бы с ним удачу, однако они познакомились позже.

Теперь, шагая по дорожке, она старалась выбросить из головы эти мысли и смотрела наверх, туда, где голые ветви деревьев гнулись под тяжестью снега, а в небе высоко над холмом парили стаи мелких птах, согревая биением крыльев свои хрупкие оперенные тельца. Все вокруг было таким безмятежным и волшебным, но Меган почему-то не испытывала желания взяться за камеру. Вот чем вредны копания в прошлом – они убивают творческий запал. Чтобы выставка прошла успешно, нужно сосредоточиться на работе… Однако Меган чувствовала лишь смятение.

– Загляну в уборную, – сказал Олли и у входа в Страговский монастырь свернул вправо.

Она кивнула, ответив улыбкой на его улыбку, а потом сошла с мостовой на заснеженный газон и принялась шагами выписывать на нем восьмерку. Вопрос, который Олли задал в зеркальном лабиринте, поселил в ее душе ужас и что-то еще, чему Меган пока не могла дать названия. Ясно, что он много думал об их первом поцелуе, да и сама Меган, если уж начистоту, тоже часто вспоминала тот вечер. Тогда она сумела убедить себя, что отношения ей ни к чему, однако Олли проявил себя таким заботливым и добрым человеком… Она не хотела его терять, безусловно, но что, если дружбы, которой она так дорожит, ему окажется недостаточно?

Меган невольно порадовалась, что Страговский монастырь больше похож на музей: масса интересных исторических вещей и чудесная, непередаваемая тишина. Минут десять покрутившись среди древних книг, датируемых тринадцатым и четырнадцатым веком, доспехов, кубков, чучел животных и великолепных украшений, Меган заметно успокоилась. Когда они заплатили за вход, Олли побрел в другую сторону, и теперь она могла вдумчиво осмотреть каждый экспонат.

Здесь все пропитано историей, подумала Меган, когда ее взгляд остановился на фолианте, обложка которого была украшена золотом, серебром и драгоценными камнями. «Страговское Евангелие» – прочитала она подпись и удивленно охнула, узнав, что книга датируется аж девятым веком.

Меган задумалась о том, сколько пережил мир с тех пор, вплоть до сегодняшнего дня в календаре. Собственные переживания сразу показались ей мелкими и глупыми. Шли войны, города сгорали дотла, возникали и рушились империи… Да и этот монастырь был построен больше восьмисот лет назад – сколько всего он повидал! На протяжении веков ученые приезжали сюда работать, первые лица страны и простой народ – молиться. И сегодня это великое, монументальное, повергающее в трепет здание вынуждено быть свидетелем ее нелепого внутреннего конфликта. Меган сразу почувствовала себя ничтожной, маленькой идиоткой. Ей давно пора остыть и проще относиться к жизни, и для этого ей нужен Олли. Тихо ступая по дощатому полу, она остановилась прямо у него за спиной.

– Ты как?

Она спросила это почти шепотом и сперва подумала, что Олли ее не услышал, но тут он улыбнулся.

– В конце зала целый шкаф иссохшей, очень мертвой рыбы, – заговорщицки сообщил он ей. – Это даже смешнее, чем зеркальный лабиринт, поверь мне.

Какое невероятное облегчение – Олли вновь стал собой и зубоскалит! Меган дала ему руку и позволила увести себя в другой конец зала, где рядом с сувенирной лавкой действительно обнаружилась отвратительная и невероятно смешная коллекция иссохших и заскорузлых морских тварей.


– Кажется, вот с этой особью я один раз сходил на свидание вслепую, – сказал Олли, показывая на один особо зубастый экземпляр.

Меган расхохоталась. Она все еще держала Олли за руку, и ее ладонь в перчатке начала потеть.

– Часто ты ходишь на такие свидания? – осведомилась она. Вообще-то Меган хотела, чтобы это прозвучало непринужденно и весело, но с ужасом услышала замирание в собственном голосе. Если Олли тоже услышал, то виду не подал.

– Иногда. – Он пожал плечами. – Давно не ходил. Та рыбина охладила мой пыл.

– А вот эта похожа на Андре, – подхватила Меган его шутку. Стянув зубами перчатку со свободной руки, она прижала палец к стеклу – и тут же к ним подлетела смотрительница, указывая на табличку «Руками не трогать».

– Да, Меган, хватит все лапать, вообще уже! – поддразнил ее Олли. Он бросил ее руку и сделал вид, что убегает, а она шутливо погрозила ему кулаком.

Подойдя к двери Философского зала, оба моментально притихли и потрясенно уставились на грандиозные фрески сводчатого потолка. Олли чуть крепче стиснул ладонь Меган. Двери были распахнуты, но на входе висел канат. Когда Меган подняла камеру, чтобы запечатлеть буйство цвета, изящество узоров и набитые книгами дубовые стеллажи, вновь словно из ниоткуда появилась сотрудница музея и сообщила, что за фотосъемку необходимо доплатить.

Олли был слегка раздосадован этой новостью, однако Меган без всяких колебаний рассталась с парой монет; она не могла не запечатлеть это великолепное зрелище – для себя и для других. От красоты просто захватывало дух.

– Ну что, вдохновилась? – прошептал Олли, когда Меган сделала уже минимум пятьдесят кадров.

Меган лишь кивнула. Она понимала, как это выглядит со стороны: по полу ползает какая-то сумасшедшая краснощекая тетка, ложится то на живот, то на спину, пробуя разные ракурсы. Ей хотелось запечатлеть игру света на потолке из всех возможных углов, найти такой ракурс, которого за все долгие века, что стоит монастырь, никто еще не видел. Привнести нечто новое в это место, нечто… волшебное. Это было ее призвание, ее страсть и мечта, и на несколько минут она с головой ушла в свое дело. Все прочее перестало иметь значение.

Когда Меган наконец поднялась, довольная собой – поймала-таки нужный кадр! – она увидела, что Олли за все это время даже не шелохнулся. Он стоял на месте и просто наблюдал, как она работает. Меган моментально покраснела до кончиков светлых волос.

– На что уставился? – Она стряхнула с пальто пыль веков.

– На тебя. – Олли слегка прищурил глаза. – На то, как ты делаешь свое дело.

– Наверное, думаешь, что у меня не все дома? – С губ Меган сорвался тихий смешок.

– Такая мысль действительно приходила мне в голову, но то было прежде. – Он заулыбался. – Если честно, я вовсе не считаю тебя странной или сумасшедшей. Я вообще-то рад был увидеть тебя настоящую. Ты мне ее раньше не показывала.

– Случайно вышло, – ответила Меган, дивясь своей откровенности. – Я просто увидела этот зал и… – Она умолкла, подбирая подходящее слово.

Олли ее остановил:

– Можешь не объяснять. Мне действительно кажется, что теперь я лучше тебя понимаю… В хорошем смысле.

Меган вспомнила, как они познакомились. Растерянное и вместе с тем сочувственное выражение лица Олли, когда она отстранилась и, недолго думая, разом погасила возникшую между ними химическую реакцию, пока та не выплеснулась из колбы и не попортила им жизнь. Быть может, он наконец-то начал понимать, почему она это сделала?..





20




Хоуп дождалась, пока Чарли начнет храпеть, выскользнула из-под одеяла и на цыпочках ушла в ванную. Ей давно хотелось побыть одной. Скинув полотенце, она встала обнаженной перед высоким зеркалом и хмуро посмотрела на свою обвисшую грудь. Она всегда старалась поддерживать свое тело в форме, но пятьдесят – не тридцать, и с силой земного притяжения можно бороться лишь до некоторых пор. Зато ноги у нее неплохие. Вон какие икры стройные и крепкие! Что бы там ни думали люди, а домохозяйки не сидят перед теликом днями напролет, наоборот – они всегда в движении.

Хоуп натянула кожу на животе и сделала глубокий вдох, чтобы проступили ребра. Без лишних складок лучше, верно? Чарли, впрочем, она нравилась и такой, однако сама Хоуп была не очень довольна своей внешностью. Вроде бы ей должно быть достаточно внимания Чарли… И одно время его действительно было достаточно. Только на его восхищении и держалась самооценка Хоуп. Между тем, чего-то ей все же не хватало. Неважно, что думает Чарли – или любой другой мужчина, раз уж на то пошло, – важно, какой она сама себя видит. А с другой стороны, глупо же волноваться из-за такой ерунды, как внешность? Сколько еще есть важного, сколько Хоуп еще нужно, чтобы полюбить себя: свой доход, свой дом и – прости господи – быть может, когда-нибудь, своя карьера.

Она отпустила живот, и складки легли на место. Красные следы от пальцев медленно посветлели. Шрам, конечно, никуда не делся. Кожа немного присборилась в том месте, где хирург рассек ее скальпелем. Хоуп так настраивалась на естественные роды, но спустя четырнадцать часов ей пришлось признать поражение и позволить врачам сделать свое дело. То был единственный раз, когда Дейв заплакал. Хоуп, наоборот, приняла все на удивление спокойно (позже она списала это на лошадиные дозы медикаментов, которыми ее накачали). В конце концов ей пришлось утешать мужа: тот насквозь промочил слезами голубой халат, торопливо брошенный ему медсестрами. Когда Аннетт наконец достали и положили ей на руки, Хоуп подумала, что отныне все будет прекрасно. Дейв с первой секунды был заворожен и, широко распахнув глаза, смотрел на свою крошечную, безупречную дочь: та лежала на груди у Хоуп и не плакала, а лишь тихонько ворковала, словно только что вылупившийся птенчик.

Пока они с Чарли не давали пропадать зря огромной гостиничной кровати, на улице стемнело, и теперь в открытое окно ванной Хоуп видела луну. Она была в третьей четверти и такая яркая, что пришлось прищуриться. От ванной, которую Хоуп себе набирала, поднимался пар; она наклонилась к окну и вдохнула холодный воздух. Он оказался чистым и свежим, мозг сразу начал просыпаться. Сейчас бы лечь Чарли под бочок и проспать до утра… Нет, Хоуп не могла найти себе места, ведь в городе осталось еще столько неисследованного! Разве усидишь в четырех стенах? Скользнув под пышную пену, Хоуп несколько секунд полежала в горячей воде, закрыв глаза и чувствуя, как уходит усталость.

– О, тут весело!

В дверях стоял Чарли, растрепанный и сонный.

– Вообще-то я уже собиралась выходить, – сказала Хоуп, а сама подумала: зачем я вру?

– Помочь тебе сперва помыть голову? – спросил Чарли, при этом голос у него был уже не такой уверенный.

Не дождавшись ответа, он присел на закрытую крышку унитаза, запустил пальцы в ее влажные волосы и принялся массировать кожу головы сильными круговыми движениями. Ощущения были просто райские. Хоуп так и сказала Чарли, когда он потянулся за шампунем.

– Почему ты так добр ко мне? – спросила она, поджимая пальцы ног от удовольствия.

– Разве для этого нужна какая-то причина?

– Нет, наверное. – Она улыбнулась, выгнула спину и погрузила голову в воду, чтобы ему было легче смыть пену с волос.

– Я бы сказал, что надеюсь на взаимность. – Он умолк и подождал, пока она вынырнет из воды. – Только вот смысл?

Хоуп всегда было жаль лысеющих мужчин. Дейв до сих пор не расстался со своей густой шевелюрой, а вот Чарли облысел почти полностью. Впрочем, другим она его и не видела: сравнивать было не с чем.