Год и один день

– Смешная ты, – сказал Чарли.

– Ты тоже. – Она с любовью прильнула к нему.

Да, он почему-то не хочет рассказывать, кому звонит. Значит, на то есть веские причины. Хоуп надо просто принять этот факт. Мысль о том, чтобы потерять сразу и Чарли, и Аннетт, была ей невыносима. У них обязательно все получится, это еще не конец, а лишь препятствие на пути. Надо верить в лучшее.

Когда их теплоход двинулся обратно в сторону Старого города, Хоуп осознала: в конце концов, кроме Чарли у нее никого больше нет.





27




Софи уставилась на лужицу желчи в унитазе. Руками она держалась за края, а подбородок опустила на сиденье.

Утром она не позавтракала, поэтому рвать было нечем, однако ее тело по-прежнему содрогалось от неудержимых позывов избавиться от той ядовитой гадости, которая якобы находилась в желудке. Омерзительное зрелище перед глазами вдруг завертелось, из глаз брызнули слезы бессилия.

Что с ней такое?

Полюбовавшись на бобра в реке, она направилась на окраину города в поисках крошечной пекарни, обнаруженной ими с Робином прошлой зимой. Софи уже давно гуляла по Праге без всякой карты, но тут почему-то не смогла сориентироваться. Проблуждав полчаса по улицам, она вышла туда же, откуда начала свой путь. И вдруг ей поплохело. Все тело горело, перед глазами поплыли черные пятна. Софи привалилась к стене. Как раз в этот миг мимо проходила молодая пара из Польши. Они помогли ей добраться до ближайшего кафе и строго наказали выпить горячего сладкого чаю. Однако ее организм явно считал иначе.

Видимо, она провела над унитазом немало времени: ноги начали неметь от недостатка крови. Кабинка была тесная, пришлось скрючиться, чтобы вообще там поместиться. Джинсы, намокшие еще на берегу реки, до сих пор не просохли. Та молодая полячка вошла вместе с ней в туалет, но между приступами дурноты Софи пыталась заверить ее, что все хорошо. Неизвестно, поняла она Софи или нет, но по крайней мере она ушла.

В кармане куртки чувствовалась знакомая тяжесть телефона. Как бы сейчас набраться сил и достать его, сделать звонок?..

Она дернулась вперед. Очередной рвотный позыв сотряс тело. Комната опять завертелась, и Софи всхлипнула от жалости к самой себе. Как же ей дурно, как ужасно!..

Будь здесь Робин, он потер бы ей спинку, отвлек какими-нибудь нелепицами и глупыми шуточками. Он держал бы ей волосы, может, заплетал бы их дрожащими нервными пальцами, делая вид, что нисколько не волнуется. Однажды ему уже пришлось заботиться о ней – в Шри-Ланке. Пока они изучали город, она подцепила какую-то инфекцию и среди ночи проснулась в переполненной спальне хостела от самой жуткой боли в животе, какую ей доводилось испытывать.

– Робин, – прошептала она, стараясь никого не разбудить. – Я в туалет. Мне нехорошо.

– Я с тобой. – Он уже спускался со второго яруса, хотя она вовсю мотала головой.

В конечном итоге Софи порадовалась, что он пошел с ней: она не одолела и половины пути до туалета, как ноги ее подвели.

– Оп-па! Стоять! – Робин подхватил ее под мышки и приставил к стене. Он был сильный, хоть и невысокого роста. А она почти ничего не весила.

До туалета добрались как раз вовремя: Софи тут же вырвало остатками ужина. Одновременно она рыдала от страшной боли в животе. Ее неудержимо рвало, температура взлетала до небес, и вскоре Софи разбила лихорадка, о которой она впоследствии ничего не помнила. Робин потом рассказывал, как она билась на полу, вопила и умоляла его сделать что-нибудь с этой болью. Как она кашляла, рычала и выла от боли. То были худшие шесть часов в ее жизни, говорил Робин. И все эти шесть часов он был рядом. Каждую секунду.

Когда тошнить наконец перестало (но температура по-прежнему была высокая), Робин стал мягко уговаривать ее вернуться в спальню и отдохнуть. Софи наотрез отказалась. Она не могла допустить даже мысли о том, что ее раскаленного тела будут касаться простыни. Ей хотелось уснуть прямо здесь, на грязном кафельном полу, и никакие уговоры Робина не помогали. В конце концов он сдался, принес из спальни две подушки, лег на полу рядом с Софи и стал поглаживать ей спину одним пальцем, осторожно перебирать волосы. Через некоторое время ее перестало трясти, она просто дрожала, а потом пришел долгожданный сон. Робин остался рядом.

– Ты так мирно спала на том замызганном полу, – рассказывал он потом. – Я не осмелился тебя будить или переносить. Боялся, что боль вернется, а мне больше всего на свете хотелось тебя от нее избавить, да хоть забрать ее себе, лишь бы ты не страдала.

Такой уж у нее Робин: всегда стремится облегчить ее страдания. Всегда готов взять все на себя – лишь бы ей не досталось.

Для Софи это тоже был поворотный момент, потому что именно тогда она поняла: в трудную минуту она готова видеть рядом только Робина. Не маму, не папу, не друзей – только Робина. Никто другой не годится.

Однако в Праге с ней ничего подобного прежде не случалось – даже когда они с Робином шатались по барам, пробуя все возможные марки абсента. Сейчас Софи казалось, что тело пытается очиститься изнутри и сама она не имеет никакой власти над происходящим.

Хлопнула дверь туалета, и раздались голоса двух девушек – итальянок, судя по всему. Они заняли кабинки по обеим сторонам от Софи. До нее вдруг дошло: они же увидят, что она развалилась на полу! Схватившись за унитаз, Софи кое-как поднялась на колени. Кровь наконец прилила к ногам. Когда итальянки спустили воду и мыли руки, Софи уже опять сидела на полу, вытирая лицо туалетной бумагой и делая глубокие вдохи, чтобы унять тошноту.

Она попыталась не думать о микробах, которыми теперь были облеплены ее руки. Как только девушки вышли из туалета, Софи бросилась к раковине и включила горячую воду. Кожа на руках сразу начала краснеть и стало немного больно, но по крайней мере ноги ее держат! Уже хорошо. Сердце перестало биться как сумасшедшее, щеки слегка порозовели. Все будет нормально, заверила себя Софи. Просто надо немного поесть.



Была середина дня, и небо из белого превратилось в грязно-серое. Утром Софи думала, что вот-вот пойдет снег, но теперь явно собирался дождь. Просидев столько времени в туалете, она чувствовала себя не в своей тарелке. На холоде ей показалось, что ее припечатали к кирпичной стене. Она на миг остановилась, надела перчатки и натянула шапку Робина чуть ли не на нос – так что почти перестала видеть дорогу перед собой. Поразительно: сколько слоев она ни надевала бы на себя утром, холод в конце концов проникал сквозь каждый, а кости будто превращались в сосульки. Да, на улице мороз, но чтобы такой?!.. Прага на ее памяти еще никогда не была такой холодной.

Впереди замаячил лоток с претцелями. Софи купила себе один большой, без добавок, и стала грызть его на обратном пути в центр. Широкие тротуары в этой части города были выложены круглыми булыжниками, а черную проезжую часть, вдоль которой она шла, украшал пестрый узор замерзших луж. Примерно на середине холма располагалась просторная смотровая площадка, выходящая на шпили собора святого Вита. Туристы стояли группками по бокам, ожидая своей очереди сфотографироваться на фоне городского пейзажа. Голуби подъедали объедки возле урн, не обращая внимания на бесконечный топот ног вокруг.

Софи отломила кусочек претцеля и бросила птицам. Тут же откуда ни возьмись прилетела пронырливая чайка и распугала вечно кивающих пернатых майклов джексонов яростными воплями. В отличие от лондонских голубей, здешние были чистенькие и откормленные, со здоровыми розовыми лапками и блестящими глазами. Софи стала гадать, почему они зимуют, а не улетают на юг. Сама она что угодно отдала бы, чтобы очутиться сейчас на море и подставить нос солнцу.

К тому времени когда она добралась до турникетов у входа на Золотую улочку, съеденный претцель подействовал: Софи почувствовала себя человеком. Даже не верилось, что ей вообще было плохо.

Эта узкая улица успела стать одним из ее излюбленных местечек в городе. Она с радостью заплатила за вход улыбчивому кассиру в будке, тоже одетому как капуста (Софи насчитала по меньшей мере три шарфа и две куртки). Приметив ее заинтересованный взгляд, он для пущего эффекта даже вздрогнул.

Из прошлых поездок в Прагу Софи знала, что Золотую улочку назвали так благодаря ювелирам, которые жили здесь в XVII веке, и что крошечные двухэтажные домики были встроены прямо в арки бывшей крепостной стены.

Все разных цветов – от желтого и голубого до красного и даже розового – эти жилища давно превратились в сувенирные лавки и галереи, но некоторые по сей день оставались закрытыми для любопытной публики. Софи заглянула в зарешеченное окно магазинчика, где торговали чешским хрусталем, и восхитилась буйством красок на полках. Подсветку внутри сделали с таким расчетом, чтобы представить узоры на изделиях в самом выгодном свете, и хитрый план явно работал: от туристов не было отбоя. Они с Робином и сами купили здесь в прошлом году свой первый хрустальный предмет – голубую вазу, совсем простую, но Софи нравилось, как она смотрелась на комоде в их спальне. Когда утром они раздергивали шторы, ваза словно начинала светиться изнутри.

По улице пронесся ветер, и Софи почудилось, что сквозь нее прошел какой-то заблудший призрак. Она часто думала, что Прагу населяют привидения, – почтенный возраст и кровавая история города обязывали, – но это ничуть ее не пугало. Наоборот, ей сложно было представить, что кто-то, мертвый или живой, таит здесь зло на других. Город казался ей местом надежды и счастья, волшебства, сбывающихся желаний и красоты. Именно это снова и снова влекло их с Робином в Прагу. Они объехали вместе полмира, но ни один город на земле так их не манил. Вера в волшебство этих мест помогала им всегда быть вместе. Вот и сейчас Софи чувствовала, как город проникает в нее, дух многовековой истории дарит утешение, а надежда на исполнение новой мечты разгоняет печаль.


Она провела на Золотой улочке остаток дня. К тому времени, когда небо затянул темный полог сумерек, руки и ноги у Софи буквально отваливались от холода, а изо рта вырывались клубы пара. Вот на исходе еще один день, и стрелки часов сделали очередной круг. Циферблат на соборе святого Вита сообщил ей, что до встречи с новыми друзьями оставались считаные часы.

Она пошла обратно мимо смотровой площадки, и тут начался дождь. Жирные капли погнали толпу туристов вниз по холму. Софи подняла голову… и увидела растрепанные белокурые волосы, заправленные за ворот пальто.

– Робин! – крикнула она. Люди вокруг начали удивленно оборачиваться. Проталкиваясь сквозь толпу, Софи отчаянно искала того, кого только что видела, но он как под землю провалился. Тут и там ей попадались разноцветные вязаные шапки, мужчины с белокурыми волосами, торопливо раскрывающие зонты, а вот Робина нигде не было. Софи пристыженно опустила голову, сгорбилась и тут же, поскользнувшись на льду, едва не полетела наземь. От внезапного рывка живот снова скрутило, и по трясущимся ногам моментально пополз вверх холод…

Ей опять стало дурно.

Ослепленная тошнотой и дождем, Софи стала пробираться сквозь толпу к подножию холма. Там она ввалилась в первый же попавшийся на пути ресторан и, не сказав ни слова шагнувшей навстречу официантке, зажала ладонью рот и кинулась к туалетам.

Когда Софи, пошатываясь и спотыкаясь, бежала мимо столиков и открывала тяжелую деревянную дверь женского туалета, кто-то позвал ее по имени. Она едва успела это осознать… а в следующий миг уже вновь корчилась на кафельном полу и чувствовала лишь одно – боль.





28




– «Пей эту жизнь!»

– Как это вообще понимать? – спросила Меган и в конце засмеялась, будто украшая свой вопрос веселым восклицательным знаком.

– А как тебе вот это? – продолжал Олли, тыча пальцем куда-то над ее головой. – «Улыбнись, если это читаешь». Послание было нацарапано синей ручкой и украшено смайликом.

– Я уже улыбаюсь, – сказала Меган, выискивая на стене забавные граффити. – О, смотри. «Волчья стая 2002. Не теряй веры». Веры во что, интересно?

– В волчью стаю, разумеется, – с улыбкой ответил Олли. Еще раз бросив взгляд на стену, он обернулся к Меган и взял ее за руки.

– Меган Спенсер, – начал он, – какими словами мне выразить свое восхищение?

На миг она вспыхнула – так близко стоял Олли и так пристально смотрел ей в глаза, – а потом разглядела на его лице смешинку. Глянув туда, куда он только что смотрел, она увидела на стене этот самый вопрос, начертанный жирными черными буквами на ярко-желтом фоне.

– Отличные слова, – сказала она и кашлянула, чтобы скрыть дрожь в голосе. Она освободила руки, сделала несколько шагов вдоль стены и показала наверх.

– «Пусть лучшие события прошлого покажутся лишь жалкими тенями событий будущего».

– Поэтично. – Олли улыбнулся.

– Мне очень нравится, – сказала Меган. – Неплохая мысль, правда? Сама идея, что будущее лучше прошлого. Невероятно вдохновляет!

Он кивнул.

– Я парень простой, мне про волчью стаю больше понравилось, – заметил он.

Меган задумалась о самых мрачных моментах прошлого и о том, как с каждой секундой после расставания с Андре ее жизнь становилась лучше и лучше. Были времена – особенно в начале их отношений, – когда она искренне считала, что это самая счастливая пора в ее жизни и что лучше уже не будет. Теперь Меган понимала, какой это бред. Останься она с Андре, ей бы так и не довелось побывать в Праге. Да и встретить Олли, раз уж на то пошло. Мысль о жизни без Олли вселяла ужас… Осознав это, Меган залилась краской.

Они дошли до середины длинной высокой стены, где на фоне множества граффити проступал черно-белый портрет Джона Леннона. Волос, подбородка и щек не было, но лицо знаменитого «битла» угадывалось безошибочно. Меган где угодно узнала бы эти добрые мудрые глаза за круглыми стеклами очков. Она тут же вскинула камеру.

– Сюда! – Спустя несколько минут подозвал ее Олли. Он нашел на стене очередную поэтичную цитату, нацарапанную перманентным маркером, и зачитал ее вслух, пока Меган ползала рядом в поисках удачного ракурса.

– «Не говори мне, что небо – это предел, ведь и на Луне теперь есть следы наших ног». Какая глубокая мысль!

Его ироничный тон искренне удивил Меган.

– А я думала, эта история как раз про тебя. Позитивное мышление и все такое.

– Позитивное мышление и сейчас про меня, – возмутился Олли. – Но от вдохновляющих цитат из Инстаграма меня уже мутит.

– Ох, понимаю! – Закивала она. – С телефона я бы их читать не стала, а вот на стене – очень даже. Почему-то здесь они выглядят не так убого и псевдоглубокомысленно.

– Если кто из моих знакомых и мог бы оставить следы на Луне, так это ты, – произнес Олли, отворачиваясь от стены и обращая на нее свой фирменный учительский взгляд.

– Да ну тебя! – отмахнулась Меган.

– Я серьезно. – Он сделал шаг навстречу и рукой в перчатке дотронулся до ее щеки. – Ты самая решительная женщина из всех, кого я знаю, Мэгс. Целую выставку затеяла! Я не устаю поражаться, особенно теперь, зная, сколько тебе пришлось преодолеть. Честное слово, ты вдохновляешь покруче всяких цитат.

– Ой, ну брось. – Щеки у Меган так горели, что она даже не чувствовала холода.

– Серьезно. – И опять это выражение. Олли до сих пор не отнял руки от ее лица, но Меган было даже приятно. Он прикасался к ней так уверенно и при этом нежно. – Меня подмывает пригласить тебя в школу, чтобы ты рассказала детям о своих достижениях. Одно останавливает: сможешь ли ты обойтись без нецензурной брани?

– Вот гад! – Она засмеялась.