Город вторых душ

– Милый, все так живут. Я тоже, может быть, не хочу каждое утро вставать в шесть – и на работу, и папа не хочет. Сидели бы себе на пенсии, но тогда – ни новых окон, ни плитки в ванной… Будут деньги – и Вика вернется. Увидит, что у тебя все хорошо с деньгами, и вернется, а нет, так и Бог с ней, найдешь себе другую, чтобы не шлялась по ночам, тоже еще, сокровище.

– У Северьяна все хорошо с деньгами, – невнятно произнес Север. В кухне вдруг стало слишком мало воздуха. Виски сдавило, перед глазами замельтешили разноцветные точки. Он сел, но продолжал проваливаться куда-то вместе со стулом. – Северьян работает. Он этот, знаешь, как его, блогер. Но ничего не помогло. Вика все равно от нас ушла.

– Дорогой, о ком ты говоришь? – Мамин голос пробивался издалека, будто из прошлого, никогдашнего, несуществующего. – Ты меня пугаешь.

– О Северьяне, – повторил он дрожащим голосом. Мало того что за него никто не заступался, так ему еще и не верили! – Северьян выглядит точно так же, как я, но он – дьявол. Он мне всю жизнь сломал.

– Севочка… – растерялась мама. – Тебе нужно уехать, отблядохнуть, побухать немного…

– Что?

– Отдохнуть, – уточнила она. – И переждать. Я переведу тебе деньги, больше, к сожалению, не могу, эти окна что-то нас совсем подкосили. Хотя бы в Москву на выходные выберись. Или в Питер. Никогда ведь не был!

– Спасибо, – сказал Север.

– Давай только не хандри, все решаемо, если руки-ноги на месте.

– Спасибо, – снова сказал Север и положил телефон на край стола. Уведомление о пополнении счета пришло почти сразу. Часть этих денег Север немедленно отправил на баланс кредитной карты, а оставшиеся перевел в уплату задолженности по квартплате. Вика в этом месяце не заплатила, и надежды на нее уже не было.

Расквитавшись с платежами, Север встал, зачем-то включил чайник и телевизор. Стало шумно и не так страшно. Почти весело стало. Чтобы закрепить хрупкое ощущение счастья, он снова сунулся в Викин мини-бар, щедро оставленный ею нетронутым, и извлек оттуда бутылку теплой водки, початую совсем чуть. Сел перед теликом, вытянул ноги, пил и давился, от горечи потели ладони, пил, пил, пил, не отрываясь, захлебывался, глотал и снова пил.

– Зачем ты это сделал?

Пустая бутылка с грохотом полетела на пол. Север вскочил и поддал ее ногой. Та отлетела к стене, но тут же была настигнута вновь.

– Зачем ты это сделал?

Водка подкатывала к горлу, Север был переполнен ею до краев.

– Зачем?

Вымытые и расставленные Викой на просушку стаканы разлетелись, как кегли. Кувыркнулся с подставки, расплескивая кипяток, чайник. Глиняная подставка под ложку в виде рыбы раскололась надвое. Хлебница перевернулась, из нее выпали батон и половина ржаного. Кулак встретился со стеной. Снова, и снова, и снова.

– Заче-е-ем?..





* * *


Северьян знал то, о чем Север думать отказывался. Видел то, чего тот старался не замечать. Он знал и видел Севера.

То, как он ходит, стараясь занимать в пространстве как можно меньше объема, как не смотрит на себя в зеркало, даже бреется почти на ощупь, и как избегает собственных фотоснимков – их просто не было, нигде, ни одного, – потому что… Северьян понимал, вернее, думал, что понимает: Север был не просто недоволен собой. Он себя ненавидел.

Без видимых для Северьяна причин. Ну, подумаешь, мама, озабоченная излишней худобой сына; подумаешь, первая любовь, заявившая, что он «не выглядит как мужчина».

Северьян же рефлексиями брезговал. В отражении он видел не Севера, а себя. Человека, который не боится кому-то не понравиться, потому что он мертв, а мертвым все равно.

Он стоял над лежащим навзничь Севером, смотрел на разбитые в кровь костяшки его пальцев и думал. Ему не нужна была Аня. Он мог бы не делать того, что сделал. Но все уже случилось. Зачем?

– Чтобы доказать тебе, что тебя можно полюбить, – сказал он и переступил через Севера, чтобы взять телефон.

Вспомнив о времени, вышел в прихожую. Ключей от машины не было. Северьян выдернул ящик, где обычно лежала всякая всячина, пошарил рукой среди перчаток, щеток для одежды и отверток, которыми никто никогда не пользовался, но права исчезли тоже. На часах была половина одиннадцатого. Пришлось вызывать такси.

– Дай мне час, – попросил он, натягивая кеды. – Всего час, не больше.

Пока ждал машину, успел почистить зубы, поплескал в лицо ледяной водой, замер над раковиной в предчувствии далекого пока еще рвотного позыва – отпустило. Час – это не так уж много. Можно перетерпеть. А ночью – к Ван-Вану.

Только подари мне этот час, умоляю.

В душном салоне такси – без кондиционера, зато с опущенными стеклами, через которые внутрь густо заливался горячий воздух, – ему стало хуже. Пахло псиной и какой-то неопознанной сыростью. Непривычный к солнечному свету Северьян не знал, куда от него спрятаться. В джинсах было жарко, футболка прилипла к спине. На каждом светофоре содержимое желудка угрожало его покинуть. Северьян замечал встревоженные взгляды, которые смуглый водила бросал на него через салонное зеркало, и вымученно улыбался в ответ, хотя от каждого такого усилия волоски на руках поднимались дыбом.

В конечной точке маршрута он коротко помолился и почти вывалился на газон. Отыскал глазами сквер и памятник, возле которого была назначена встреча женщины по имени Римма с продавцом кукол. Как выглядит Римма, он не знал, поэтому обошел автобусную остановку и побрел дальше, высматривая Магу, Константина или Мяля. Никого из них видно не было. Только когда сквер остался позади, а под ногами вдруг оказались трамвайные рельсы, Северьян почувствовал, как чья-то рука больно схватила его за плечо и втащила с дороги обратно на тротуар. Судя по тому, что проделано это было молча, рука принадлежала Константину. Промчавшегося в том месте, где только что стоял он сам, автомобиля Северьян не увидел – только почувствовал, как спину обдало ветерком.

Он вгляделся в лица невыспавшихся людей, с которыми расстался настолько недавно, что они начали казаться ему роднее семьи, и понял, что рад их видеть. Ощущение было настолько внезапным и сильным, что Северьян с непривычки поспешил от него избавиться.

– Спасибо, что передумал, – сказал Мага и хлопнул его по плечу. И он, и Костя выглядели так, будто не ложились. – Без обид, но твой брат вообще ни о чем.

Его шанс обидеть Северьяна, ткнув в Севера, примерно равнялся шансу самого Северьяна обидеть Магу, ткнув в Севера.

– Мяль застрял в пробке на Борском мосту. Его не будет. Как с Викой?


– Собрала вещи и ушла.

– Я поговорю с ней, если хочешь.

– Не надо, – отмахнулся Северьян. – Она имеет право выбирать, что для нее лучше.

– Угу, – не стал настаивать Мага. Отдал ему четыре пятитысячных купюры и отошел. Константин тронул Северьяна за локоть.

– Римма уже там, иди. Мы подождем у киоска. Ты легко ее узнаешь, она очень красивая.

От любопытства Северьян позабыл про телесные недуги. Критерий Константина звучал крайне субъективно. Было бы забавно не встретиться с Риммой из-за вкусовщины. На всякий случай не приближаясь, он остановился неподалеку от памятника – популярного в городе места встречи – и оглядел прохожих. Может, вон та? Вполне себе ничего девчонка: кеды, короткая стрижка, рюкзак за плечом, в руках – книга. Обложки не разглядеть. Но нет, Римма должна быть постарше. Или вот, губы для поцелуев, Северьяшка, окстись, у нее же ребенок пропал, нет, не она… Или…

– Привет, – сказала Римма, теперь уже точно, и протянула ему руку. – Нам ведь просто нужно будет купить куклу?

– Да, – ответил он, сжимая ее пальцы. – Наверное.

– И тогда вы найдете Женю?

– Наверное.

Она не была похожа ни на одну из тех предыдущих мамаш, с которыми успел прямо или опосредованно пообщаться Север. Равно как и Аня. Домашнюю наседку Аню и эту Римму – каштановые волосы в косе, темные брови, ресницы чернющие, колдовская, осенняя, вроде ничего такого, а хочется смотреть и смотреть, будто в лесную чащу, – невозможно было представить вне любви. Любовь была в них, и ужас, и боль, и остывающее тепло детской ладони в руке. Северьян вздрогнул и отвернулся, посмотрел в сторону, зацепился взглядом за нелепое создание на длинных ногах-ходулях – голубые тени на веках, розовые губы, румянец во всю щеку. Леопардовая мини-юбка. На создание оборачивались с усмешкой, а оно, похоже, спешило к ним. Трещина между ожиданием и реальностью ширилась с каждым его шагом. Северьян вцепился в руку Риммы, чтобы туда не провалиться.

– Здрасьте, ваш заказ, – процедила девица и протянула Римме небольшой подарочный пакет с перевязанными розовой лентой ручками. Та, тоже завороженная внешним видом незнакомки, приняла его молча, но отдавать деньги Северьян не спешил.

– Как вас зовут? – поинтересовался он первым делом. Девица закачалась на каблуках. Ее голые ноги выглядели на них так, словно вот-вот подломятся. Он старался не слишком пялиться на ее грудь, но это было затруднительно.

– Ну, Люс.

– Люс, кхе-кхе. Мне нужно встретиться с человеком, который делает этих кукол. Его зовут Саша, верно? Это очень важно.

– В инсту ему напишите. Я курьер, ничего не знаю.

– А его адрес?

– Не-а, – сказала Люс, перемалывая челюстями огромный ком жевательной резинки. – Мы на улице встречались. А зачем он тебе?

Северьян с тоской посмотрел на пакет с куклой в дрожащих руках Риммы, затем на памятник и кроны деревьев над ним, чуть было не оглянулся на киоск, возле которого должны были стоять Константин и Мага, но ждать помощи было неоткуда, и подсказок тоже. Все происходило не так, как он себе представлял. До чего же пустые у нее глаза… Будто пара жиринок в постном бульоне.

– Не очень удобная обувь для курьера, правда? – кивнул Северьян на туфли, в которых можно было танцевать у шеста, но не развозить заказы, пользуясь, к тому же, общественным транспортом. Люс смотрела на него и жевала, жевала, жевала.

– Ты знаешь этого кукольника?

– Не-а.

– Он опасен, – не выдержал Северьян и пошел ва-банк, совершенно, впрочем, не понимая, правильный ли делает ход. – Судя по всему, у него мозги набекрень.

– Отдайте мне деньги, и я пойду.

Она лопнула губами жвачечный пузырь. От этого звука Северьяна тряхануло еще сильнее.

– Я заплачу тебе больше, если скажешь, кто он такой и как его найти.

– В инсту напишите, – повторила она. Цапнула деньги, развернулась и ходко припустила обратно к остановке. Северьян проследил за ней взглядом. Похоже, вскочила в первую попавшуюся маршрутку. Он снова ничего не узнал. Даже меньше, чем ничего.

– Заберите ее, – всхлипнула Римма. Северьян нутром ощутил опасность чуть раньше, чем Римма начала падать. В руках у нее была маленькая умильная кукла – девочка-кошка с круглым фарфоровым животиком. Римма смотрела на нее с перекошенным от страха лицом и трясла рукой, словно пыталась отбросить, но не могла.

– Пожалуйста, заберите, заберите ее, это не Женя, что они сделали с Женей…

Северьян подхватил на глазах бледнеющую Римму под мышки и посадил на ступеньку памятника, но она не держалась. Кукла выпала из ее руки и откатилась к решетке канализации.

– Мага! – крикнул он. Оба, распугивая голубей, уже неслись через сквер. – Звоните в скорую. Мне…

Едва он успел схватить куклу, вокруг не осталось ни людей, ни машин. Северьяна швырнуло обратно в квартиру, а Север открыл глаза.





* * *


В дверь звонили. Он услышал это несколько раз – поначалу издалека, когда Северьян еще смотрел на упавшую куклу и раздумывал, бросить ли Римму и схватить куклу или немного подождать. Потом снова, ближе – язык прилип к гортани, губы обметало налетом, опьянение не прошло, наоборот, Север проснулся куда более пьяным, чем был до сна, однако это не имело ничего общего ни с расслабленностью, ни с приятной легкостью в голове. Тяжелая, ватная, непроходящая тупость. И если раньше после каждой бутылки он чувствовал себя виноватым, то сейчас – совершенно нет. Ни тела, ни мыслей, ни вины.

Вместе с третьим звонком в голове вспыхнуло: «Вика». «Вика» сцапало его за шиворот и заставило приподняться. «Вика» ужаснуло лужей воды и осколками посуды. И «Вика» же распахнуло форточку в кухне, потому что запахом, который там стоял, можно было свалить с ног взрослую особь слона, не то что Вику. В промокших насквозь носках, с длинным кровоточащим порезом от запястья до локтя Север выскочил в прихожую и не с первого раза отпер пляшущий перед глазами замок. Он распахнул дверь и выдал заранее приготовленное «привет». Язык заплетался, притворяться трезвым не было ни смысла, ни возможности.