Группа специального назначения

— Максим Андреевич, где вас носит? — сердито вопрошал Цветков. — Срочно звоните в Москву, вас уже два раза вызывали!

Ахнув, он заспешил в дом, оттолкнув замешкавшегося Сосновского. Промчался в кабинет Малютина, сегодня пустующий, схватил трубку и стал накручивать диск. От волнения пот прошиб. Ромео хренов, разве так можно?

— Ну, наконец-то соизволили появиться, Максим Андреевич, — раздраженно вымолвил Платов. — Почему вас нет на месте?

— Виноват, товарищ майор, выполнял работу, входящую в комплекс оперативно-розыскных мероприятий…

— Вот только не надо оправдываться, — процедил Платов. — Члены вашей группы на месте, и только вас куда-то унесло… Ладно, об этом позднее. Полтора часа назад получена шифрограмма от нашего человека на сопредельной территории. Ваша цель — полковник абвера Вильгельм Вайсман. Вы должны скрытно проникнуть на немецкую территорию, выкрасть Вайсмана и незаметно вернуться. При этом никакого шума, стрельбы и тому подобного. Вайсман пострадать не должен. В случае неудачи… вы знаете, что делать. Второго шанса не будет. Все, что нужно для «маскарада», — у Малютина. У него же фотография Вайсмана… а то еще притащите не того, кого нужно. Когану от участия в операции воздержаться. Нужно объяснять почему? В немецкой форме, с его внешностью… Фигурант четыре часа назад прибыл в польский городок Кущице, это в пяти километрах от реки на сопредельной территории. С ним отделение солдат на четырех мотоциклах и несколько ближайших помощников. Наш агент уверен, что из Кущице Вайсман намерен координировать действия своей разведки и агентов на нашей территории. Долго ли он там пробудет, неизвестно, поэтому дорог каждый час. По сведениям разведчика, люди Вайсмана оборудуют узел радиосвязи. Вайсман занял под него два дома на северной окраине Кущице. Это улица Яблоневый Спуск, 95 и 96. По документам вы — офицеры батальона связи, изучаете местность для прокладки телефонных линий в район Буга. Можете ссылаться на командование 49-го пехотного полка 16-й моторизованной дивизии. Других документов добыть не удалось. С нашей стороны дополнительные силы не привлекать, рассчитывать только на людей, выделенных Малютиным. Все понятно, майор?

— Так точно, товарищ майор госбезопасности.

— Выезжайте с наступлением темноты.





Глава девятая




Волнения уже не было — прошло. Каждый знал свою задачу, даже Цветков, ведущий машину по суровому бездорожью и чертыхающийся на каждом ухабе. Ехали через северные предместья, чтобы не нервировать советских пограничников. Дорога петляла между лесами и перелесками, тянулась через поля, мимо заброшенных хуторов. Приходилось использовать фары — иначе проехать было невозможно.

Машину трясло, люди подлетали к потолку, костерили Цветкова. Тот огрызался, напряженно всматриваясь в лобовое стекло. Мимо окон тянулся глухой осинник, колеса переваливались через сплетенные в колее корни.

Наконец лес отступил, образовалась поляна.

— Все, товарищи офицеры, вылезайте, — глухо прошептал Цветков. — До берега четыреста метров, выйдете как раз к излучине. Триста метров на север — ваша точка. Дальше не повезу — не смогу развернуться. Будем дежурить с Малашенко на этом же месте, начиная с завтрашнего вечера. Удачи, ни пуха ни пера…

— К черту… — проворчал Максим, первым покидая машину.

Люди спускались, помогали друг другу выгружать прорезиненные баулы с заплечными лямками. Рассредоточились вдоль обочины, сели на корточки. Машина разворачивалась, ломая ветки. Поволоклась обратно и вскоре скрылась в чаще леса. Все ждали, пока затихнет шум. В лесу стояла тишина, над головой, в разрывах деревьев, блуждали серые облака.

— Все, пошли, — поднялся Максим. — За мной, в колонну по одному.

Шли быстро, стараясь ступать след в след. Баулы не гремели — все снаряжение подогнали и затянули заранее.

Этой дорогой почти не пользовались, она заросла чертополохом. Пришлось с нее сойти, колея уходила влево. Тени скользили между деревьями, поскрипывали ветки под ногами, срывалось дыхание. За деревьями наметился просвет — выходили к Бугу. Шелестов поднял руку, сбавил шаг. Оперативники рассредоточились, опустившись на колени, выползли на опушку.

Встречаться с советскими пограничниками в их планы не входило. Они лежали за косогором, укрытые ветками кустарника. Вдоль обрыва петляла тропа, до нее было метров тридцать. Автомобильной дороги здесь уже не было — глухая безлюдная местность.

Ждать пришлось недолго. Пограничный наряд показался с севера. Блики света от ручных фонарей плясали по ворохам травы, свисающим с обрыва. Четверо, не считая собаки, здоровенной немецкой овчарки. Они медленно прошли мимо, освещая округу. Бойцы не разговаривали, не курили, четко соблюдая устав. Позвякивали фляжки и подсумки. Замыкающий сошел с тропы, глянул под обрыв, засеменил, догоняя сослуживцев. Овчарка глухо зарычала, видать, почувствовала чужаков, натянула поводок.

В горле стало сухо: только этого не хватало. Наряд остановился, свет от фонарей заметался по кустам. Оперативники вжались в землю, не дышали. Возникла перспектива неловкой ситуации. Но нет, обошлось. Кто-то из пограничников бросил: «Заяц, поди, или бурундук», и наряд двинулся дальше. Овчарка еще какое-то время порычала, но тоже скрылась в темноте. Наряд пропадал за кустами, растаяли светлячки фонариков.

— Надо же, наши собачки умнее людей, — глухо прошептал Сосновский.

— За мной, — бросил Шелестов. — Не растягиваться.

Он первым ступил на тропу и направился к обрыву. Водное пространство затягивал туман. Растительность на том берегу почти не просматривалась. Река входила в крутой меандр, вдаваясь в польскую территорию. До следующей излучины, возвращающей Буг на место, было действительно метров триста.

Они бежали по тропе, сопели, стараясь не сбить дыхание. Снова кривой изгиб реки, справа рослые осины на возвышенности — неплохой ориентир, когда придет пора возвращаться… Берег частично сглаживался, камни громоздились на спуске. Блестела вода в крохотном заливчике.

Максим остановился, поднял руку:

— Все вниз по камням, следы на глине не оставлять.

Спускались осторожно, памятуя, что «поспешишь — людей насмешишь». Переползали через камни, ощупывали опорные площадки. Уже у воды Сосновский поскользнулся, чуть не протаранив Буторина, прыснул:

— Крым напомнило, мужики. Всего лишь раз там был, зато какие воспоминания…

— Да чтоб тебе всю жизнь на море Лаптевых отдыхать, — ругнулся Буторин. — Под ноги смотри…

— Здесь и есть тот самый брод? — поинтересовался Максим, вглядываясь в очертания дальнего берега. Он уже не был дальним, река в этом месте сужалась, на польской стороне громоздился густой тальник. Туман витал, как рваные облака.

— Ну да, где-то здесь, — согласился Буторин. — Поныряли тогда немного, но дальше стремнины не заплывали.

— И наряд вас не задержал? — удивился Сосновский.

— Какой? — не понял Буторин.

— Советский, какой же еще?


— Так наряд здесь через полчаса проходит. Немцы и то чаще мелькали. А что им с нас? Мы же в гражданке были…

— Поговорили? — недовольно проворчал Максим. — Теперь раздеваемся до трусов. У кого есть желание, может и дальше. Вещи в баулы, и чтоб не намочить. Держим дистанцию. Буторин, поведешь, Сусанин хренов… Эй, Михайло Потапыч, ты куда? — встрепенулся он. — Рано еще, всем спрятаться и не отсвечивать.

Они втискивались в расщелины, ждали. Тоскливо находиться между двух огней. Наш патруль уже прошел, немецкого — пока не видно… Свет за кустами на дальнем берегу, хруст ветки — звуки разлетались по водной глади, и казалось, что хрустит совсем рядом! Снова тишина, клочья тумана.

Буторин первым спустился к воде, вошел в реку, подняв баул над головой. Сердце бешено стучало. Авантюра, конечно, дикая. Как там говорили древние: «Что позволено Юпитеру, не позволено быку»?

Вода бодрила — холодная не по сезону. Ноги проваливались в ил, цеплялись за подводные коряги. Глубина росла плавно. Люди шли друг за другом, выдерживая дистанцию два метра. Нетерпение подгоняло: они прекрасно были видны с обоих берегов… В районе стремнины усилилось течение, приходилось преодолевать сопротивление воды. Буторин охнул, ушел под воду. Но вынырнул, успев спасти баул.

— Черт, ты же говорил, что тут брод… — прошипел Максим.

— Хана моему броду… — огрызнулся Буторин. — Подводную съемку не проводили, командир. Дальше плывем. Задирайте баулы, гребите одной рукой.

Глубина росла с приближением к вражескому берегу. Они гребли, отдуваясь, боролись с течением. Опоры под ногами не было. Сосновского относило вправо, он яростно работал одной рукой. Силы были на исходе.

Цветков уверял, что баулы водонепроницаемые, но в том имелось сильное сомнение. Поневоле приходилось мочить мешки. Энергично загребавший Буторин первым оказался под сенью нависшего над водой тальника. Выхода к берегу там не было, он закинул баул за плечо, вцепился в ветки и стал ждать остальных. Максим «причалил» несколькими метрами севернее. Слава богу, дно под ногами! На этом хорошие новости кончались, выбраться на сушу тут не было возможности — стена кустарника стояла непроходимая. Сосновский, отдуваясь, приткнулся правее, тоже нашел опору.

— Мужики, мы тут не вылезем, — прошептал он. — Я, пока плыл, разглядел правее что-то вроде пляжа. Там камни, разрыв в тальнике…

— Тихо… — прошипел Буторин. — Застыли все…

Почему тихо? Патруль вроде прошел, ничего подозрительного. Вопрос застрял в горле, Максим затаил дыхание. Остальные тоже замерли. Тишина стояла неестественная. Где-то плеснула рыбка. Но нет, звуки делались ближе, нарастали. Поскрипывали сапоги, что-то брякнуло. Приближались люди. Тот же самый патруль, но в обратном направлении? Донеслась немецкая речь, пока только отдельные слова. Выходит, гуща тальника была обманкой, и совсем неподалеку пролегала тропа? Буторин молодец, слух у товарища идеальный…

Немцев было как минимум трое. Собаками пограничные наряды не усиливали. В этом не было нужды — здесь нарушали границу только в одном направлении. Немцы еле тащились, а как раз напротив пловцов остановились, чтобы закурить!

Их было слышно, они разговаривали о чем-то, но не о службе. О каком-то Клаусе, переспавшем с полькой из соседней деревни. И зачем он это сделал? «А вы видели эту польку? — похохатывал другой. — Дура гнедая, страшная, как противотанковая граната; а еще мамаша у нее тупая истеричка, так и хотелось карабин разрядить, да унтер-офицер не разрешил». — «Ничего, — уверял третий, — скоро с русскими девками будем спать, говорят, они посимпатичнее польских». — «Фридрих, ты прогуливал уроки истории и географии! — веселился третий. — За рекой нет русских или почти нет, там поляки, белорусы, евреи — причем последних столько, что никаких патронов не хватит, надо только вешать и вешать…» Немцы хихикали, смаковали свои вонючие сигареты — их запах отчетливо ощущался в воздухе. «А что они едят? — интересовался несведущий в вопросах истории и географии. — У них есть какая-нибудь особенная кухня или они жрут то же самое, что в каменном веке?» — «Бульбу они едят, — подумал Шелестов. — Картошку, иначе говоря. Бульбу варят, бульбу парят, бульбу просто так… едят».

Немцы посмеялись и пошли дальше.

Ноги от холода сводило судорогой. Приходилось терпеть. Пловцы начинали шевелиться, смещались вправо, цепляясь за ветки.

— Слушай, Буторин, ты как их услышал? — шептал Сосновский. — Я вроде не жалуюсь на слух, но ничего не слышал…

— Так я же с Урала, — ухмылялся Буторин. — Городок маленький, повсюду горы, леса. Не то что у вас — неприспособленных городских жителей… На косулю никогда не ходил? Сидишь в засаде, ждешь ее, заразу, слушаешь…

— Да мы и на курицу-то никогда не ходили, — прыснул Сосновский.

Справа кусты расступались. Они выбирались на травянистый обрыв, перебегали, пригнувшись. Скатились с тропы в лощину, сбились в кучку.

— Немецкое пока не надевать, — предупредил Максим. — Уделаем к чертовой матери, как потом в приличное общество выйдем? Так что натягивайте свои портки.

— Согласен, командир, — кряхтел Сосновский, вытаскивая скрученное свое барахло. — Про приличное общество это ты мощно задвинул…

Облачались молниеносно, не время разводить волокиту. Все затянули, чтобы не бренчало, баулы за спину. Ну, пошли, бессмертные!

Снова продирались через кустарник, ползли, когда ветки вставали ершистыми стенами. Выбирались из зарослей на пустое волнообразное пространство, забирались в канаву. Здесь раньше были сельскохозяйственные угодья, иссеченные бороздами, теперь пространство не использовалось, заросло бурьяном. За полем, чуть правее, чернел лес. Слева еще один массив, между ними — пустота, возможно, местность понижалась. Офицеры лежали неподвижно, всматривались в полумрак.

— Где город? — прошептал Буторин. — Что-то не вижу никаких дорог.

— Там, — кивнул Максим на массив справа, — за этим лесом. К нему и надо пробираться. А далее посмотрим. Зыбко все и неясно, товарищи офицеры. Нужно время, чтобы сообразить. Не забываем про ориентиры — нам еще возвращаться. Если повезет…

Время, пусть и немного, у них имелось. На открытом пространстве дул ветер — восточный, с небольшими порывами. Люди ползли, перебегали по канавам. Половину поля преодолели минут за двадцать. Снова лежали, вслушивались. Буторин был уверен, что из леса доносится гул, и это крайне ему не нравилось. Вскоре и остальные стали различать эти звуки — прерывистые, странные. Такое ощущение, что приближались к запрятанной в лесу индустриальной зоне.

— Не нравится мне это, очень не нравится… — бормотал Буторин. — Командир, есть предложение. Незачем нам валить толпой. Оставайтесь здесь, а я сползаю на разведку. Не вернусь через двадцать минут — начинайте волноваться. Да не бойся, командир, я незаметно.

— Давай, — согласно кивнул Шелестов. — Не заплутай только на обратном пути.

— Не заплутаю, — пообещал Буторин. — У меня компас в голове со всеми необходимыми топографическими причиндалами.

Буторин вернулся ровно через двадцать минут. Скатился в канаву, мокрый от пота, запыхавшийся.

— Нет, командир, не подходит нам это направление… Там повсюду немцы. Весь лес кишит людьми и техникой, двигатели работают на холостом ходу, полевые кухни дымят… Я подполз почти к опушке, там дорога. На опушке танки стоят — задом в лес въехали, стволами — наружу. Механики шныряют, танкисты. В лощине у леса костры горят, греются, супостаты, ночи-то нежаркие… По моим прикидкам, там не меньше танкового батальона, а еще грузовики и минометы. Засада, одним словом…

— До сих пор в голове не укладывается, — пробормотал Шелестов. — Неужели вся эта армада к нам нагрянуть собирается? Умом-то понимаю, а вот рассудком — ну никак. И такое, заметьте, вдоль всей границы…

— Может, мы неправильно понимаем политический момент? — предположил Сосновский. — Боятся, что мы сами на них нападем, вот и подтянули войска?

— Сам-то понял, что сказал? — фыркнул Буторин. — Какого ляда нам нападать на них? У нас и войска отведены от границы и аэродромы бог знает где. У нас все части наполовину укомплектованы, ни боеприпасов толком, ни горючки. Никаких приказов привести войска в готовность. Они ведь это знают, не дураки… Да и пакт у нас с ними о ненападении…

— А как они пойдут-то на этом участке? — терялся в догадках Сосновский. — Переправы нет, глубина большая, обрывы не позволят использовать танки. Понтонную переправу или наплавной мост тоже громоздить надо — это какие же надо понтоны, чтобы танки прошли? Да и не видно, чтобы шло строительство…

— Что говорит о том, что нападут не завтра, — глубокомысленно заметил Максим. — Долго ли подвезти понтоны и смонтировать мост? Сутки — и вся эта армада уже на нашем берегу. Немцы все продумывают… Передохнул, Виктор? Давайте, мужики, к соседнему лесу. Не могут же эти гады быть везде.

Лесок справа, похоже, пустовал. Он был не таким растянутым — в него не запрячешь танковый батальон. Люди переползали, уже изрядно уставшие. Массив приближался, в нем было тихо. Просматривалась проселочная дорога, петляющая вдоль опушки. До дороги не добежали — залегли. Слева из-за леса показались огоньки, затрещали моторы. Мимо затаившейся группы прошла колонна мотоциклистов, двинулась к северо-западному лесу, укрывшему бронетанковую часть. Блики света плясали по угловатым каскам, по лицам мотоциклистов, напоминающим застывшие мумии. На всех мотоциклах — коляски, оборудованные пулеметами «MG-42» на поворотных турелях.