Группа специального назначения

Двадцать минут прошло! Шелестов вошел в холодную воду, волоча за собой полковника. Тот опять пришел в чувство, взбрыкнул, словно рыба взыграла у берега. Снова удар, и полное отключение от реальности. Приходилось думать. Перспектива не окрыляла. Но большая часть задания уже позади, такой пустяк остался!

Приходилось поддерживать полковника, чтобы он не нахлебался воды. Спасать утопающих майору как-то приходилось. Но тогда это была худенькая девушка в Алуште, а не туша немецкого офицера! Зайдя по пояс в воду, Максим вывернул спину, руки, пристроил полковника на хребте так, чтобы подбородок упирался в верхний шейный позвонок. Он плавно входил в воду, а когда ее уровень поднялся до груди, поплыл, делая энергичные гребки.

Немыслимая тяжесть тянула ко дну. Шелестов вытягивал шею, чтобы было чем дышать, и все же сумел нахлебаться. Он плыл очень медленно, приближаясь к стремнине. Сносило течением. Силы подходили к концу. Охватывала паника, он уже был готов сбросить с себя обузу, но продолжал плыть. Скоро появится часовой, он не может не заметить в свете лунной дорожки подозрительное явление!

Максим отдувался, выворачивал шею. Но плыл! Одолел стремнину. Не попасть бы в омут — их тут хватает. Сокращалось расстояние до берега, но все равно еще долго. Течение сносило — характер местности менялся, разредился кустарник. Отчаяние овладевало майором: он физически не мог справиться с задачей. Руки немели, он их не чувствовал. Заворочался за спиной Вайсман, он снова приходил в себя!

В последний миг, когда уже темнело в глазах, а конечности фактически отвалились, Максим почувствовал чью-то помощь! К нему подплыл человек, перевалил на себя полковника. Стало легче, он еще какое-то время может держаться на воде.

— Командир, это я, Сосновский… — прохрипел спаситель. — Я сам его доволоку, тут немного осталось… Можешь плыть самостоятельно?

Плыть он мог, а вот говорить — решительно нет. Течение у берега ослабло, он сделал несколько гребков. Дно под ногами! Здесь кусты расступались, образовалась маленькая бухта. Кто-то топал по воде навстречу, схватил за руку, выволок на берег и бросился помогать Сосновскому.

В ушах звенело, Максима рвало, он никак не мог отдышаться. Товарищи вытащили из реки нахлебавшегося воды Вайсмана, проводили реанимационные процедуры. Полковник исторг из легких воду, выгнулся дугой, закашлялся.

— Командир, он сейчас заорет, — предупредил Сосновский. — Что с ним делать?

— А ты догадайся…

Звук затрещины разнесся по воде — догадались правильно. Полковник подавился кашлем и в который уже раз потерял сознание.

— Мужики, где мотоцикл? — прохрипел Максим.

— За кустами, командир… Ты, это, стаскивай все с себя, в люльке старая одежда есть — у пани Ядвиги наворовали…

— Хорошо, потом. Работаем, мужики, работаем…

Его еще качало, но тело уже слушалось. Полковника заволокли в кусты. Крики на том берегу внезапно привлекли внимание. Самое время, это было неизбежно… Их снесло метров на сто, но все было видно. Блуждал огонек фонаря. К нему присоединились еще два. Часовой обнаружил одежду на мостках, поднял тревогу. Немцы спустились к воде, кричали — звали полковника. Перекрещивались лучики света.

— Вот вам, а не полковник, — процедил сквозь зубы Максим. — Купаться пошел, силы не рассчитал и в омут с головой… Докажите обратное…

— С русалкой повстречался, — нервно хихикнул Сосновский.

— Пусть ныряют, — бормотал Буторин. — Лишь бы у нас было время уйти…

Он смутно помнил, как за кустами во что-то переодевался — шмотки были древние, пахли нафталином, рвались от неловких движений. Полковнику забивали кляп в глотку — очень кстати очнулся. Буторин на хорошем немецком языке предложил Вайсману облачиться во что-нибудь элегантное. Тот гневно мычал, но натягивал на себя ватные штаны и рваную женскую кофту — его уже трясло от холода.

Мотоцикл вывели из кустов, утрамбовали в люльку добычу, повели его по тропе, толкая втроем. Заводить мотор было равноценно самоубийству. С тропы свернули в лес — это был разреженный сосняк. Битый час пыхтели вдоль опушки, делали остановки, прислушивались. Вайсман приходил в себя и снова погружался в беспамятство. На исходе часа решили прекратить это безумие, расселись по местам. Вайсман застонал под ногами.

Мотоцикл шел с перегрузом, буксовал на каждой кочке. Потом была дорога между перелесками. «Выключи фару», — шипел Максим. «Не могу, — отбивался Буторин, — она включается вместе с двигателем, зараза». Разозлившись, Максим откопал в багажнике гаечный ключ и одним ударом разнес осветительный прибор. Но толку от этого было мало — треск мотоцикла сводил на нет все попытки тайного передвижения.

Они обогнули городок с юга, вышли на проселочную дорогу. Дважды приходилось съезжать в кювет, прятаться за деревьями: жизнь в приграничной зоне кипела и ночью: то и дело сновали машины и мотоциклы. Но из зоны возможных поисков они ушли — очень хотелось в это верить. Пришлось съехать с дороги и двигаться опушками, периодически покидая мотоцикл и выталкивая его из ям. Они уже были в этой местности — глаза отмечали знакомые ориентиры…

Вскоре приноровились к непростым условиям. Километр за полчаса — тоже неплохо. Два знакомых леска по фронту: в одном они ночевали, от другого спешно ушли, избегая встречи с танкистами… В первом лесу царила темень, во втором переливались огни, там гудела техника, как призраки сновали многочисленные силуэты.

До места бывшего ночлега оставалось двести метров, когда свет фар застал разведчиков врасплох! Мимо неслась колонна мотоциклистов. Оставалось только молиться! Максим схватил за шиворот Вайсмана, выдернул его из люльки, стал спихивать в водосточную канаву — и откуда только силы взялись! Навалился сверху, стиснул горло. Остальные, по крайней мере, еще походили на военнослужащих немецкой армии.

Когда в свете фар показался мотоцикл и два унтер-офицера, колдующих с мотором, колонна сделала остановку. «Что случилось?» — поинтересовался офицер. «Поломка, господин гауптман, — пожаловался Сосновский, утирая пот с чумазой физиономии. — С вечера в рытвину попали, а еще какой-то идиот фару разбил…» Солдаты заржали, кто-то спросил, догнали ли они этого идиота? «Помощь нужна? — деловито осведомился старший. — Можем дотянуть до леса на буксире». — «Спасибо, герр гауптман, сами справимся, — поблагодарил Буторин. — Не в первый раз эта груда железа ломается. Поднаторели уже». Колонна отправилась дальше.

Максим вытащил полковника абвера из канавы, привел в чувство. Пришлось двоим бежать по полю за мотоциклом с важным пассажиром…

В лесу они долго приходили в себя, курили, жевали сухую снедь из запасов мертвых венгерских военнослужащих. Полковнику вынули кляп, предварительно скрутив руки.

— Святая Магдалина, это вы, черт возьми… — он узнал Максима в свете фонаря, стал стонать и плеваться. — Что вы делаете? Вы же офицер германской армии!

Он всматривался в чумазые лица своих похитителей, и страшное подозрение овладевало им все сильнее.

— О, майн гот… Вы русские? Какого черта! Это провокация, как вы смеете! Мы имеем договоренности, вы не можете так поступать! Вас поджидают очень крупные неприятности!

Похитители хихикали, полковник смертельно бледнел.

— Немедленно дайте мне уйти… — требовал он, но уже без прежнего энтузиазма. — Вы хотите крупный международный скандал? Вам нужен повод, чтобы германские войска вас наказали? Вы его дождетесь! Это неслыханно, это возмутительно! У вас все равно ничего не получится! Послушайте, почему вы все время молчите? — Его глаза заслезились, он усердно заморгал. — Да, я понимаю, вы служите в русской разведке… Но вы взяли совершенно не того! Зачем я вам нужен? Я не владею важными сведениями, ваше начальство только зря потеряет со мной время! Вы слышите то, что я вам сейчас говорю? Почему вы смеетесь? Я могу рассчитывать на ваше понимание?

— Не советуем, господин полковник, — отозвался Шелестов. — А про то, чем вы владеете, поговорите с нашим начальством. Оно понятливое, всегда вникает в чужие заботы. Вы отдышались, герр полковник? Просим простить, но дальше вы опять пойдете с кляпом. И большая просьба: не сопротивляться, выполнять все наши указания. Вы же понимаете, что в случае провала мы убьем вас первым?

Мотоцикл спрятали в кустах — он выполнил свое предназначение. Дальше ползли по полю. Военное присутствие в северном лесу, похоже, наращивалось — там беспрерывно что-то лязгало и гудело. Светили прожектора, периодически прошивая поле. Разведчики прятались в канавах. Полковник не внял предупреждениям и сделал попытку вырваться. Его прижали к земле, накормили черноземом, Шелестов зачитал ему ультиматум: за каждую подобную попытку, господин полковник, мы ломаем вам палец на руке, договорились? Десяти хватит? Подумайте хорошенько: на вашу разговорчивость на допросах это никак не повлияет, но будет очень больно. Как вы будете жить в плену без пальцев?

Вайсман прекратил сопротивление, теперь он впал в апатию. Ползли очень медленно, но к половине третьего ночи достигли края поля. Впереди тропа, за ней кусты, дальше Буг. Местность уже знакомая. На тропе мерцали огоньки — шел немецкий патруль. Пришлось опять сдавить горло пленнику — на одном доверии далеко не уедешь.

— Тише, командир, задушишь же… — предостерег Буторин. — Он и так уже весь красный…

Патруль растворился за кустами.

— Пошли, — скомандовал Максим. — У нас есть немного времени. Последний рывок, мужики, справимся?


Было бы глупо испортить все в последний момент! Вайсмана схватили под мышки, потащили к берегу. Буторин шел первым, прокладывал дорогу в зарослях. Вышли на берег, не удержались, покатились вниз. Полковник замычал — подвернул ногу. Остальные не пострадали.

— Раздеваемся к чертовой матери, — шипел Максим. — Не нужны нам эти драные лохмотья… И с Вайсмана все стаскивайте, пусть налегке идет. Одежду скрутить, привязать камни и — на дно… Эй, господин полковник, — Шелестов потряс пребывающего в прострации пленника, — раньше не было возможности спросить: вы плавать умеете? Советую не врать, вспомните про свои ухоженные пальцы…

— Командир, кончай, — поторопил Сосновский, — можем переправляться, наш наряд тоже прошел…

Это оказалось проще, чем представлялось. Откуда-то появились силы, открылось третье дыхание. Вайсман плыл самостоятельно — куда тут денешься? На середине реки его стало сносить, и вся группа устремилась вдогонку. Отменным пловцом Вайсман не был. Его поймали, развернули в нужном направлении. Он стал тонуть в том месте, где ноги уже коснулись дна! Конечности онемели. Он качался на воде, выставив вверх задницу.

«Якорь всплыл…» — сокрушался Сосновский, придавая пленнику вертикаль. Тот отплевывался, сделал слабую попытку вырваться и получил кулаком под нос: дескать, не русская водка, но тоже крепко!

Уже на берегу у полковника подкосились ноги, он повалился ничком. «Используем, как рычаг?» — из последних сил шутил Сосновский. Пленника вытащили на тропу. «Последняя стадия альпинизма какая-то…» — хрипел Буторин.

Люди падали без сил, сознание еле брезжило. Что-то прорывалось сквозь туман в голове, нашептывали голоса: триста метров на юг по тропе вдоль обрыва, потом в лес, там будет дорога, еще четыреста метров… Разведчики поднялись, стиснув зубы — как на штурм последней баррикады, пинали пленника: поднимайтесь, герр полковник! Вы уже в Советском Союзе, чувствуете пьянящий запах подлинной народной демократии? А ну, вперед, пока ускорение не придали!

Бежали, растянувшись, заплетались ноги. Мимо ползли деревья — очень медленно, но хорошо, что в нужную сторону! Майор помнил, где надо свернуть, но чуть не проворонил это место. Пошли по лесу, обнимая каждое встречное дерево, отыскали дорогу. Последние четыреста метров стали бесконечным марафоном. Знакомая поляна — интересно, их ждали? Рухнули без сил на землю…

Где-то рядом хлопнула дверца машины, кто-то выскочил на поляну.

— Мать честная! — Голос старшего лейтенанта Цветкова дрожал от волнения. — И не одни — с добычей…

И снова они натягивали на себя что-то чужое, скомканное, отдающее застарелым потом — люди Малютина предусмотрели все. Не беда, лишь бы доехать.

Машина тряслась по проселочным дорогам, объезжала посты армейцев и НКВД. Слипались глаза, окружающее воспринималось с трудом. Офицеры, оказавшись в расслабляющей обстановке, то и дело клевали носами. Пусть безжалостно трясет, пусть острые углы впиваются в ребра — все равно мы уже у своих!

Стонал связанный Вайсман. Его можно понять. Не оправдать, не посочувствовать, а только понять. Все рухнуло, жизнь потеряла смысл. Все, к чему он готовился, к чему шел, оборвалось, сделалось недосягаемым, превратилось в призрачный фантом. А главное, он отчетливо догадывался, что такое изощренный допрос в НКГБ и как тамошние мастера умеют развязывать языки…

Максим отключался, видения путались с реальными событиями.

В город въезжали дальними «огородами». Похоже, по дороге нарвались на проверку: Цветков изъяснялся матерками, совал постовым удостоверение, шипел, что это дело государственной важности, приказ самого первого секретаря, и если бойцы не хотят крупных неприятностей, они должны их немедленно пропустить…

Пропустили. Вскоре машина въехала на территорию дачи. Сменить Цветкова должны были только утром: и раз он прибыл сам, значит, событие экстраординарное! Тимашук закрыл ворота, побежал к крыльцу, спотыкаясь от волнения. С веранды посматривали заспанные Глафира с Екатериной. Двор освещался «дежурным» фонарем. Появился полуодетый Малютин. Ухмылялся Коган, которого вероломно оставили за бортом: мол, ладно, справились, молодцы, но со мной было бы легче и быстрее!

Прибывших качало от усталости. Они извлекали из машины обмякшее тело немецкого полковника. Вайсман молчал, лишь безжизненно поводил глазами, это был конец, он все прекрасно понимал.

— Товарищ майор? — опешил Максим, уставившись на спускающегося с крыльца Платова. — А вы-то какими судьбами? Нет, поймите правильно, мы бесконечно рады вас видеть, но… Вы были уверены на сто процентов, что мы доставим Вайсмана?

— Но вы же доставили… — Платов широко улыбался, пожимал руки офицерам. — Со мной двое коллег, Максим Андреевич, мы прибыли из Москвы специальным рейсом вчера вечером, самолет дожидается на аэродромном поле под Знаменкой… Послушайте, а ведь вы не ошиблись, это действительно Вайсман! — Он всмотрелся в мучнистое лицо пленника — того поддерживали под локти. — Как мы рады, что вы с нами, герр полковник! Счастливы приветствовать вас на гостеприимной советской земле. Вы же очень хотели сюда прийти? Считайте, что пришли. Нам очень жаль, но теперь вас ждет совершенно другая жизнь, кстати, неплохая, если вы выразите желание сотрудничать с органами… В подвал его, — распорядился Платов, обращаясь к незнакомцам, одетым в штатское. — Беречь, как китайскую вазу, относиться уважительно. Накормить, переодеть, пусть немного поспит. Хвостов, осмотрите пациента, подлечите, если надо — все необходимые лекарства найдете у Павла Егоровича. А то сдается мне, что нашего гостя неоднократно использовали в качестве боксерской груши… Максим Андреевич, понимаю, что того требовали обстоятельства. Объявляю вам благодарность от лица наркома и от себя лично. Никто не сомневался, что вы справитесь. Не засветились там?

— Были попытки, товарищ майор государственной безопасности. — Максим усмехнулся. — Пару раз находились на грани провала…

— Ладно, отчет потом, — махнул рукой Платов. — Не пойман — не вор. Доказать они все равно ничего не смогут. Всем отдыхать, товарищи. По сто пятьдесят, как говорится, и спать. Все разговоры — завтра. А кое-кому из нас, — он покосился на своих людей, невозмутимости которых позавидовал бы памятник, — предстоит бессонная ночь…





Глава одиннадцатая




Их никто не будил, не стоял над душой с винтовкой. Максим вернулся в мир только после обеда, мылся под душем, уплетал приготовленные Глафирой деликатесы.

— Мы прямо санаторные отдыхающие, — ворчал Буторин, спустившийся в столовую, чтобы повторить завтрак. — Просыпаемся, когда хотим, нежимся в кровати, прислуга прыгает вокруг нас, интересуется, чего изволим. А чего мы, кстати, изволим, Максим Андреевич? Наше задание выполнено? Можем возвращаться по камерам? Эх, поем-ка я еще икорки с горкомовского стола, когда еще удастся?

К вечеру появился мрачный Малютин, мялся, словно был не в своей тарелке, стрелял глазами.

— Неприятные новости, Максим Андреевич. Я только сегодня об этом узнал, честное слово… В тюремной больнице скончался Костров. Вроде шел на поправку, начал говорить, а тут очередное кровоизлияние в мозг и… в общем, не смогли врачи его вытащить. Сейчас тело находится в больничном морге.

— Бедная Инга Александровна, — покачал головой Максим. — Ей не позавидуешь. Хорошо, что к ней сестра приехала, есть кому поддержать.

— На этом неприятные новости не исчерпываются, — с трагической миной поведал Малютин. — Сегодня ночью особым отделом НКГБ были задержаны Инга Александровна Кострова и ее сестра Лидия. Такие вот пироги с котятами, — сокрушенно вздохнул Малютин, — их едят, а они пищат… Похоже, смерть Кострова их сильно разозлила. Женщинам вменяется контрреволюционная деятельность, пособничество участникам антисоветского заговора плюс всякая мелочь вроде недоносительства на врага народа… Нагрянули под утро, обеим дали пять минут на сборы. А ведь Инга Александровна только вчера утром вернулась из больницы…

— Павел Егорович, но вы же понимаете, что это полный абсурд… — Максим содрогнулся. Он не мог поверить своим ушам. Образ Лиды постоянно стоял перед глазами, помогал ему бороться с трудностями. Когда он думал о ней, сладкое тепло растекалось по телу. А он уже прикидывал, как бы вырваться за пределы дачи, нанести ей визит. А заодно извиниться, что нарушил обещание привезти Ингу из больницы. Он же не мог разорваться!

— Органы так не считают. — Малютин усердно отворачивался. — Следственный изолятор НКГБ забит до отказа, женщин временно поместили в тюрьму, расположенную в крепости. Предвижу вашу просьбу, Максим Андреевич. Я постараюсь все выяснить, сделать все возможное, по крайней мере, облегчить условия их содержания… Но повторяю, я не всесилен. У органов свое начальство, которое не подчиняется партийному руководству.

Максим сидел, оглушенный, выбитый из колеи. Рядом поднимался враг — реальный, зловещий, а безжалостный каток, запущенный несколько лет назад, продолжал калечить жизни собственных граждан. И этому, по-видимому, не будет конца. Под него мог попасть любой, даже беззаветно преданный и верный идеалам…

— Я уже в курсе, что ты, Максим Андреевич, проявлял интерес к сестре Инги Александровны, причем интерес, далекий от служебного. Мне жаль, м-да… Не волнуйся, майор, все образуется, вот увидишь…

Звучало не очень убедительно. Остаток дня Шелестов был подавлен, бесцельно слонялся по саду. Товарищи сочувственно поглядывали на него и, кажется, догадывались, что у командира на душе.

Полковник Платов с подчиненными весь день не выходил из подвальных помещений. Выбрались только с наступлением темноты — как землекопы из шахты. Платов и Малютин заперлись в кабинете, провели конфиденциальную беседу. Малютин по ее завершении куда-то уехал. Заспешили за пределы дачи и невзрачные подчиненные майора ГБ. Спешно убыли Цветков и Малашенко.