Группа специального назначения

Максим сидел на веранде, когда вышел уставший Платов. В глазах его поблескивали искры, но смотрел он строго и требовательно.

— Не вставайте, майор, сидите, — отмахнулся он и стал прохаживаться по веранде, слушая, как поскрипывают под ногами половицы. — Я знаю про арестованных женщин — Павел Егорович поведал по секрету. Объясните, майор, зачем это? Вы не успели выйти из заключения, и сразу вас потянуло на амуры. Должны понимать, что это решительно не приветствуется. Напомнить, кто вы такой? Ладно. — Платов поморщился. — Надеюсь, вы ей ничего не разболтали и не пообещали, — он пристально посмотрел в глаза подавленному майору, криво усмехнулся. — Я понимаю, что «любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь» и все такое. Я даже готов понять и сделать вид, что ничего не было, если вы придете в себя. Надеюсь, у вас не хватит наглости просить меня похлопотать о судьбе неких гражданок? Не моя это прерогатива, в любом случае я бы не стал этого делать.

— Все в порядке, товарищ майор госбезопасности, — выдавил Максим. — Я сам во всем виноват, мне и исправлять свои ошибки. Надеюсь, они не фатальные… Есть новости по работе? Или наша задача выполнена, и мы должны обо всем забыть?

— Товарищ Берия просил передать благодарность вам и вашим людям. Лаврентий Павлович нисколько не сомневался, что вы справитесь. — Платов сел и вытянул ноги. — Непростые выдались двенадцать часов, гм… Герру Вайсману было очень неприятно, что с ним произошла такая история. Поначалу он возмущался, грозил жесткими ответными мерами, требовал передать его немецкой стороне — только так мы сможем смыть свою вину. Но человек он неглупый, понял, во что влип. Мы не давили, постепенно подводили его к неутешительному выводу. Пообещали сносные условия проживания — в случае полной откровенности. Он принял предложение в штыки, дескать, он предан своим идеалам, пришлось усилить нажим. Мы не ошибались, этот человек кладезь информации. Он знает на память всю свою агентуру в приграничных областях, в Минске, в Москве — даже там окопались несколько человек в Наркомате обороны, внутренних дел и даже тяжелого машиностроения. Щупальца агентурной сети есть практически везде. Поначалу он запирался и фантазировал, но быстро понял, что на это мы не клюнем. Он осведомлен не только насчет агентуры, он вхож во многие кабинеты гитлеровского рейха, прекрасно знает, как у фашистов все устроено, осведомлен об их планах касательно СССР, о готовящихся терактах и диверсиях на важных государственных объектах. С ним нужно работать долго и упорно, с привлечением самых опытных специалистов, способных вывернуть человека наизнанку, причем без пыток, а в располагающей доброжелательной обстановке. Это дело не одного месяца… Но в упомянутый временной отрезок мы вытягивали из него совсем другое. Надеюсь, вы понимаете.

— Он сообщил, кто «крот»?

— Да, — кивнул Платов. — Наш германский друг сломался час назад — выдал всех. Это люди в городском совете народных депутатов, в горисполкоме, в руководстве ж/д станции, на аэродроме и в структурах речного порта. Паутина опутала все руководство городского хозяйства. Нет смысла загружать вас фамилиями и должностями, вам это ни к чему. Сюда плюсуем офицера в гарнизоне крепости, самого «крота» при штабе 23-й дивизии и пару его подручных, которых он протащил к себе на должности… Вижу признаки вашего нетерпения, — усмехнулся Платов. — «Крот» — это начальник разведотдела 23-й стрелковой дивизии подполковник Градов Леонид Федотович.

— Я видел Градова… — изумился Максим. — Ездили с Малютиным в пограничную зону, там попали под обстрел, и люди Градова там же попали. Так возмущался человек, дескать, выполняем приказ, а фашисты с того берега имеют наглость стрелять…

— Это неглупый и исполнительный офицер, никто не мог на него подумать. Но в жизни всегда есть место сюрпризам, вам ли это не знать? Он не засланный казачок — наш человек, советский. Хорошо зарекомендовал себя в Финскую кампанию, на Халхин-Голе. У абвера имеется на него роскошный компромат, связанный со служебным подлогом в 1939 году. Статья расстрельная, даже разбираться не будут. Помимо прочего, Градову обещаны золотые горы в случае победы Германии. С ним имел беседу связник абвера, передал лучшие пожелания от адмирала Канариса. Вот и старается, полностью предал забвению былые идеалы… Операция начнется через час. — Платов посмотрел на часы. — Все действия должны быть скоординированы. Подозреваемые выявлены, локализованы, находятся под наблюдением. Пока никто ни о чем не подозревает. Брать будут одновременно — по всему городу и ближним окрестностям. Повальные облавы. Время операции — одиннадцать вечера. Хотите принять участие, Максим Андреевич? — Платов пристально посмотрел на собеседника. — Вы хорошо зарекомендовали себя за кордоном, уверен, что и здесь справитесь лучше штатных сотрудников НКГБ. Самый ответственный момент — арест Градова. Ваши люди, а также Цветков и Малашенко, имеющие полномочия проводить задержания. Задача в принципе несложная — дом Градова обложен.

— Да, товарищ майор, я готов, благодарю за доверие… — В горле пересохло, и как-то предательски задрожали поджилки.

Заранее сформированные группы шли по городу, врывались в дома, проводили аресты. Не обходилось без стрельбы. Кто-то пытался улизнуть, другие стреляли себе в висок — как и полагалось по инструкциям.

В 23:02 группа майора Шелестова въехала в пригородный поселок, расположенный к северу от городской черты. Граждане уже спали. Несколько поворотов и вот она — улица Лесная, где выделен дом для проживания подполковнику Градову. Выстрелы в дальнем конце улицы ударили по ушам! Там что-то происходило! Дьявол!

Малашенко чертыхался, орудуя рычагом передач, машина летела по щебеночной дороге. Происходило что-то незапланированное. Возможно, Градов получил радиограмму от хозяев с известием об исчезновении Вайсмана. Или обнаружил слежку за домом.

— Не стрелять! — истошно заорал из окна Цветков, когда они подъехали к распахнутым воротам. — Свои, НКГБ! Что тут у вас происходит, черт вас дери?

Обескураженные сотрудники объяснили: вырвалась машина из ворот, в ней трое, вели огонь из автоматического оружия, тяжело ранили лейтенанта Денисова. Остановить машину не смогли — прорвалась, умчалась на запад. Далеко не ушли, это было минуту назад. Но затевать погоню они не могут — машину сотрудники припрятали на обочине, так злоумышленники прострелили ей колеса, когда пролетали мимо.

— Кретины! — разорялся Цветков. — Всем оставаться здесь, тщательно обыскать дом, оцепление не снимать! Это может быть обманный финт!

Из дальнейших событий явствовало, что в машине действительно находились Градов с сообщниками. Дороги в этот час были пустые — скрыться им не удалось. Злоумышленники передвигались на «эмке» — не самой приспособленной для бездорожья машине.

Они появились в зоне видимости минут через восемь — блеснули задние фары. Преступники выбрали объездную дорогу, через деревню Вераски. Они неслись на всех парах, игнорируя ухабы и рытвины. Малашенко выкрикнул, чтобы держались, и начал выжимать из «ГАЗ-61» все возможное. Скорость была бешеная, дорога ужасная. Не дорога, а танковый полигон! Пассажиров швыряло по всему салону.

На западе простиралось поле, за ним — черная кромка леса. Дальше Буг, граница. Похоже, преступники знали, что делали, — дорожка была проторена.

Расстояние между машинами сокращалось. Выругался Малашенко, круто вывернул руль, едва не сбросив машину в кювет — объезжал оторвавшийся от «эмки» задний бампер. Такое ощущение, что машина шла не на бензине, а на матах! Когда приблизился лес, расстояние между машинами сократилось метров до семидесяти. В них стреляли из пистолетов — мелькали вспышки в ночи.

Высунулся Цветков, приладил к плечу «ППШ», тоже стал долбить. «Эмка» виляла, но шла. Уже мелькали деревья — погоня врывалась в лес.

Злоумышленники вырвались к реке на безлюдном участке. Это был район на полпути между хутором Гремячим и местом переправы группы Шелестова. Преступники бросили машину. Двое побежали к реке, третий (видимо, смертник) присел за капотом, бегло стрелял из «ТТ», менял обоймы.

Малашенко вывернул баранку, машина едва не перевернулась. Все, кто сидел по правому борту, открыли кинжальный огонь — всю группу перед отправлением на задание вооружили автоматами. Град свинца накрыл легковой автомобиль. Пули рвали обивку в салоне, пробивали колеса, оторвали крышку капота. Подручный Градова визжал от боли, катаясь по земле, обильно орошая ее кровью.

Его добил вырвавшийся вперед Коган. За Коганом устремились остальные. Обрыв в этом месте отсутствовал, берег плавно спускался к воде. Градов подвернул ногу, что-то вопил. Его прикрывал второй сообщник в форме старшего лейтенанта Красной армии. Он сделал несколько выстрелов, бросил гранату. Оперативники успели разбежаться, осколки просвистели мимо.

Градов рухнул у самой воды. Повалился ряженый старлей — слишком много свинца оказалось у него в голове. Преступников ждали на той стороне — из кустов открыли прикрывающий огонь. Градов возился в воде, делал судорожные попытки уйти на глубину. Что-то с ногой — то ли подвернул, то ли пуля пробила бедро. Но он был в сознании, не утратил решимости, знал, что по нему стрелять не будут.

Оперативники лежали, рассыпавшись — огонь с другого берега не давал поднять головы. Да еще этот чертов запрет не отвечать на провокации! Максим не понял, что с ним произошло, — он скатился со склона, слышал, как воздух вибрирует от пролетающих пуль, едва не задавил в воде Градова. Тот яростно пыхтел, отбивался. Максим треснул его по затылку рукояткой, поволок обмякшее тело, прикрываясь им, как щитом. Тоже рискованно — сообразив, что проиграли, фашисты могли пристрелить своего агента.

Он вытащил Градова на сушу, бросил на песок, сам рухнул рядом. Подползли Буторин и Сосновский. Один схватил предателя за ногу, другой за руку, стали вытягивать из опасной зоны. Рядом пули крошили комья глины. Еще рывок — и добычу перевалили через косогор.

Фашисты прекратили стрелять, осознали тщетность борьбы.

Градов очнулся, стал кричать, что это провокация, его подставили, он именно тот, за кого себя выдает. Пришлось утихомирить. С изрядным запозданием прибежал пограничный наряд, надрывалась лаем овчарка. Дружно орали, чтобы не вздумали стрелять, здесь действует НКГБ, проводится операция по пресечению деятельности вражеского подполья! Эй, кто там передергивает затвор? По шее захотели?

— Блестяще, Максим Андреевич, — похвалил майора по возвращении переволновавшийся Платов. — Вы не только исправили чужую ошибку, но и избежали собственных. Я рад, что мы не ошиблись в вас и ваших людях. Произошла, по-видимому, накладка. — Он как-то недовольно повел плечами. — Несколько минут назад я получил телефонограмму: срочный приказ наркома вернуться в Москву и привезти с собой «крота». Не совсем понимаю, почему такая спешка, но вынужден подчиниться. Градов ранен в ногу, но, думаю, выдержит. Через полчаса — на борт. Мои люди останутся здесь, будут продолжать разработку Вайсмана. Последний должен находиться только здесь, в подвале. Он передал нам важные сведения, но знает больше, чем сообщил. Рискну предположить, что этот экземпляр — наиболее важный из всех, что когда-либо попадали в наши руки. Всех, кого взяли сегодня ночью, завтра этапируют в Минск. Ваша задача в мое отсутствие — оставаться здесь и наблюдать за обстановкой. Я рассчитываю вернуться утром в воскресенье, то есть послезавтра.

— Вы не хотите везти Вайсмана в Москву? — догадался Максим.

Платов поморщился, недовольный догадливостью собеседника.

— Вы правы, не хочу. Пока не хочу. Вайсман сдал не всех своих подручных. Возможно, рассчитывает, что определенные силы в Москве помогут ему бежать. Мы же опасаемся, что его просто ликвидируют, как опасного носителя ценных сведений. Пусть временно посидит на даче.

— Вы уверены, что о нем никто не знает?

— Не могу этого утверждать. Но считаю, нам будет спокойнее, если Вайсман останется в Берестове. Это ненадолго. Ваша задача — охранять дачу и наблюдать за ситуацией. Я вернусь, и мы все вместе вылетим в столицу. Временно выполняйте распоряжения Павла Егоровича. Удачи, майор.

Суббота протянулась в тоскливом ничегонеделании. Неизвестно, чем занимались подчиненные Платова в подвале, иногда они выходили, курили и снова скрывались в подземелье. Глафира носила им еду.

Малютин прибыл только вечером, уединился с супругой. Было слышно, как Анастасия Львовна, обычно спокойная и даже пугливая, что-то раздраженно ему выговаривает. Несколько раз Павел Егорович спускался вниз, курсировал по веранде мрачнее тучи.

А после полуночи, когда все улеглись, случилось происшествие. Алексей Тимашук поднял тревогу, включил свет во дворе. Офицеры Шелестова скатились вниз, прибыли из своих каморок Цветков и Малашенко.


— Максим Андреевич, прикажи своим людям охранять внутренний периметр, — распорядился заспанный Малютин, — а то бог знает что творится в этих палестинах…

Тимашук был взволнован. Около полуночи он сменил Акулова у ворот. Не прошло и десяти минут, как ему почудился шум снаружи. Он приоткрыл окошко на двери и заметил, как на другой стороне улицы переместились две тени. Кто-то шмыгнул за угол, снаружи у забора зашуршала галька. Ему почудилось, что взвели курок.

Тимашук захлопнул окошко, кинулся к щитку, чтобы включить прожектор, поднял тревогу. Сбежались люди. Опасность временно отступила — желающих посягнуть на охраняемый объект не нашлось. Периметр остался в неприкосновенности. Но чувство тревоги не проходило. Такое ощущение, что снаружи постоянно кто-то присутствовал, вынашивая коварные планы.

— Черт, я не могу так рисковать, — бормотал Малютин. — Майор Платов ошибся, наши враги уже пронюхали, где находится Вайсман. С потерей остальных они смирились, а вот потеря Вайсмана — это для них катастрофа. Не выкрадут, так убьют. Боюсь, мы имеем дело с диверсионной группой, пришедшей с той стороны…

На задворках хлопнули два выстрела. Возникла паника. Часть людей помчалась туда. Сосновский спрятался за беседкой, шипел на остальных, чтобы не высовывались. Он видел, как несколько человек собираются перелезть через забор. Двое уже вскарабкались на гребень, он согнал их выстрелами. Шум услышала охрана поселка, и через пять минут примчалась машина.

— Грабителей спугнули, — объяснил военным Малютин. — Все в порядке, товарищи. На всякий случай пусть ваши люди обойдут периметр.

Минут пятнадцать охрана топталась за оградой, потом уехала.

— Нет, я не могу рисковать, — снова повторил Малютин. — Наш гость должен остаться в целости и сохранности. В этих стенах я не могу ему этого гарантировать. Цветков, звоните в НКГБ, пусть присылают машину и усиленный конвой. Вайсмана следует перевезти в тюрьму, выделить ему отдельную камеру и надежную охрану. Инкогнито сохранится — достаточно распоряжения первого секретаря горкома. Только так мы можем быть уверены, что с ним ничего не случится.

Максим колебался. В принципе Павел Егорович прав. Под такое дело немцы могли пригнать сюда целый взвод диверсантов и, не стесняясь, сделать свое черное дело. Это называется «крайние меры», когда другие уже не работают. Ситуация меняется, распоряжения Платова уже недействительны.

— Прошу прощения, товарищ первый секретарь, — недовольно проворчал Хвостов — подчиненный Платова, — но такое решение противоречит ранее поступившим распоряжениям. Я буду вынужден сообщить об этом в Москву.

— Да хоть на Луну! — разозлился Малютин. — Это ваше право, любезный, незачем мне угрожать. Здесь дача, а не тюрьма, можете понять элементарную вещь? Цветков, ты еще здесь?

Машина с отделением автоматчиков прибыла через десять минут. Часть красноармейцев осматривала местность. Еще через четверть часа с территории дачи выехали три машины: та, что прибыла с конвоем, и два местных «ГАЗ-61». Ночь, лица пассажиров не видны. Фигурант мог находиться в любой из машин. Это был умный ход. Ворота закрылись, колонна устремилась к крепости.

Цветков позвонил через полчаса, сообщил с облегчением в голосе, что новый узник уже на месте, обживается. Блок четвертый, камера двенадцатая. Начальник заведения получил все необходимые инструкции. Арестант изолирован не только от других заключенных, но и от тех, кто призван его охранять. Тревога не проходила, но стало легче. Ладно, пусть так…





Глава двенадцатая




Он очнулся перед рассветом. Зыбкий предутренний свет просачивался через щель в шторах. Беспокойство усиливалось вместе с потоотделением — промокла подушка. Что-то неясное, гадкое мотало душу. Почему? Диверсанты (или кто-то другой, если они не порождение страха первого секретаря) видели, как колонна уходит в тюрьму, им нет смысла вламываться в дом. Что-то другое? Но что?

Он всматривался в зыбкие очертания ограды, деревьев на другой стороне. Кто-то шевельнулся в районе беседки. Тимашук не спал, вспыхивал огонек папиросы.

В доме все в порядке, жизнь продолжается. Половина четвертого утра. Группа выполнила задание, остались технические вопросы. Днем прибудет Платов, заберет Вайсмана и — до свидания, Западная Белоруссия…

Максим припал к кувшину, выпил почти всю воду. Снова лег, закрыл глаза. В ушах гудело, словно где-то далеко летели самолеты. И ведь практически уснул под этот монотонный необъяснимый гул…

Мощный взрыв вытряхнул его из кровати! Оглушительно ревело, качались стены! Словно в эпицентр землетрясения попал. Он вскочил, взъерошенный, кинулся к окну и раздернул шторы. За окном уже светало, время четыре утра. Какая к черту ночь, сегодня самый длинный день в году!

Еще один взрыв — за пределами поселка, там поднимался густой дым. Рев самолетов разрывал мозг. Снова чехарда разрывов — а это, кажется, уже в городе, до которого всего одна верста…

Качалась люстра на потолке, сыпалась известка. Что такое?! Взрывы отдавались в мозгу.

По двору метался Тимашук. Он кинулся к калитке, выскочил наружу, тут же вернулся, прыжками помчался в дом. Навстречу выбежала всклокоченная Екатерина, что-то спрашивала с истерическим надрывом. Промчались по двору и выбежали за калитку подчиненные Платова — Хвостов и Галицкий, куда-то припустили по дороге. Пешком до крепости решили добраться?

И вдруг он все понял с пронзительной ясностью — как молния сверкнула. Неужели началось то, чего боялись и о чем не говорили?

Его пронзил какой-то сиюминутный приступ пещерного ужаса. В коридоре уже топали, ругались, кто-то скатывался по лестнице. Шелестов впрыгнул в сапоги (хорошо, что отключился, не снимая брюк), стал натягивать кофту, пиджак, нахлобучил зачем-то кепку. Оружия при себе не было, да и черт с ним, с оружием!

Он скатился по лестнице, влетел в гостиную. Там, хватаясь за сердце, металась Анастасия Львовна в ночной сорочке. Глафира пыталась ее успокоить. Какое тут спокойствие, стены ходили ходуном!

— Командир, что это? — кинулся к нему бледный как мел Сосновский. — Это что… война?

— Нет, учения, — огрызнулся он. — Где Малютин?

— В кабинете!

Он ворвался в кабинет, где полуодетый Павел Егорович судорожно накручивал телефонный диск. Пальцы срывались, на первом секретаре лица не было.

— Что там у вас творится?! — орал он в трубку, слушал ответ, дрожала рука, дрожали губы. — Вы в своем уме? Эй, алло, алло! — Он стал судорожно стучать по рычагу. — Дьявол, где связь? — потом невидящими глазами уставился на ворвавшегося Максима.

— Павел Егорович, что происходит? — проорал тот.

— Война, майор… — произнес Малютин севшим голосом. — Война… Фашисты наносят бомбовые и артиллерийские удары, уже перешли границу… Это ад, Максим Андреевич, они уже разбомбили половину города, речпорт, железнодорожную станцию… — Он начал надрывно кашлять. — Я дозвонился до крепости, до дежурного по горкому… В крепости идет бой, вроде держатся. Немцы обходят крепость, лезут на нашу территорию, вклиниваются танковые группы… Штаб 23-й дивизии в Соснах разбомбили, уничтожены все коммуникации, узел связи, бомбардировщики проутюжили аэродромы — ни один самолет не смог подняться в воздух… Наши подразделения разрозненны, отрезаны от крепости, их уничтожают по частям… О боже…

Малютина охватило оцепенение. Максим подлетел, вырвал трубку, стал стучать по рычагу, крутить диск. Невероятно, связь с Москвой пока была! Коммутатор соединил практически моментально.

— Платова мне! — проорал Максим. — Немедленно!