Группа специального назначения

— Что вам нужно? Уйдите с дороги! Мы выполняем приказ командира особого отдела!

— Начальника особого отдела, — с кривой ухмылкой поправил Максим. — Вы плохо подготовились, любезные. Времени не было?

Сомнений не осталось. Никакие они не офицеры ГБ. Отправлены в крепость, чтобы вытащить Вайсмана. На «авось» в этом случае не понадеешься — это исключительно русская привычка. Он может погибнуть при захвате тюрьмы, под завалами при артобстреле — да что угодно может случиться! Средний палец правой руки подцепил застежку кобуры — и это движение не ускользнуло от их внимания.

Ряженый лейтенант метнулся в сторону, выхватывая пистолет, но Максим уже давил на спуск. Выстрелы оглушили. Эхо заметалось между тесных стен. Лейтенант получил две пули в грудь, осел на пол, судорожно вздрагивая.

Второй открыл огонь из-за спины Вайсмана. Первая пуля ушла от стены рикошетом. Максим качался маятником, но стрелять не мог — мешал Вайсман. Это было безумие! Коган сзади ударил под коленку, швырнул его на пол и сам свалился, чтобы не оказаться под огнем. Вайсман закричал от страха, стал оседать на пол — ноги не держали. Второй «лейтенант» открылся, физиономия посерела, он закусил губу. Практически одновременно из-за угла выскочили Буторин с Сосновским и открыли беглый огонь. Они опередили лазутчика на долю секунды. Пули пробили живот и грудь. Диверсант согнулся пополам с мученической миной, попятился и загремел по ступеням, выполняя сложные пируэты.

— Коган, слезь с меня… — прохрипел Максим.

— Командир, ты бы лучше спасибо сказал, — обиженно пробормотал Коган, хватаясь за стену. — Радуйся, что оставил тебя Боженька на второй год… в живых, в смысле… На волосок ты был, чуешь?

— Молодец, Коган, благодарность с занесением… — Шелестова запоздало проняло, он подлетел, схватил за шиворот Вайсмана, чтобы тот не наделал глупостей.

— Не смогли, суки, — ворчал Буторин, показывая кулак покойнику. — Не смогли вы, падлы, не смогли…

— Но попытка была хорошая, — крякнул Сосновский. — Не прогляди ваш Боженька, хрен бы тогда что вышло.

Послышался топот, прибежал смертельно бледный майор, с ним несколько вооруженных красноармейцев. Они не знали, что делать, растерянно моргали.

— Почти успели, майор, — сплюнул Максим. — Ладно, не буду докладывать о вашем головотяпстве. Еще одно. Несколько дней назад в ваше учреждение были доставлены две женщины: Кострова Инга Александровна и ее сестра Лидия… фамилию не знаю, но отчество соответственно Александровна. Их надо немедленно вывести из камер и передать нам. Это тоже приказ первого секретаря горкома. Выполнять! — проорал он, видя, что майор стоит как столб. — Три минуты на исполнение, доставить к выходу! И уводите своих бездельников, пусть лучше крепость защищают, не нужны они здесь!

Все подались на выход, побежали гуськом. В этой ситуации никто не знал, что делать. Все, что было важным еще вчера, становилось никому не нужным сегодня.

— Ну, ты даешь, командир… — озадаченно покачал головой Коган. — В такую минуту думать о бабах…

— А что, сердцу не прикажешь, — с сомнением вымолвил Сосновский.

Они волокли по проходу обмякшего Вайсмана, награждали его пинками и затрещинами. «Шевелись, супостат хренов!» — орал Коган.

Снаружи все было плохо. Немцы начали минометный обстрел — в западной части двора гремели взрывы. Валялись тела, в дыму перебегали фигурки бойцов. «Всем в Цитадель!» — доносились крики.

Одна из мин рванула неподалеку, пришлось пригнуться.

— Получили, жиды? — внезапно на неплохом русском прохрипел Вайсман. — Теперь вам конец!

Тут же получил звонкую пощечину, упал на колени. Его схватили за шиворот, поволокли к машине. Максим припустился обратно к тюрьме. И вовремя — человек с винтовкой вытолкнул из здания двух женщин. Они прижимались друг к дружке, затравленно озирались.

Максим не сразу узнал их. Женщины в обносках кутались в рваные платки, на ногах — мужские ботинки. Лица серые, сильно осунувшиеся, остались только глаза — огромные, жалобные. «А ведь они удивительно похожи», — неожиданно подумал Максим. До того, как случилась беда, это были разные люди.

Он бросился к ним, чувствуя, как колотится сердце.

— Господи, это вы… — Инга прижала руку к груди. Потрясения последних дней превратили ее в безжизненную мумию. О смерти мужа она уже знала и, казалось, потеряла всякий интерес к жизни.

— Максим Андреевич, миленький… — простонала Лида. На глаза наворачивались слезы, она шмыгала носом. А вот ему в этот час было решительно не до сантиментов. Он схватил их за руки.

— Бегите за мной, быстрее! Да пригнитесь, здесь мины рвутся!

В соседней Цитадели уже шел яростный бой. Тарахтел пулемет «Максим», рвались гранаты.

Загнанный в ловушку гарнизон бросился в контратаку. Дикое «ура!» огласило старые стены, изувеченные снарядами.

Майор подталкивал спотыкающихся женщин. Они бежали, крича от страха, затыкали уши.

— Командир, ты спятил? — схватился за голову Сосновский. — У нас же не автобус, все не уедем!

— Уедем! — прорычал Максим, распахивая заднюю дверь. — Тут хоромы, смотрите, как просторно! Вайсмана на пол между сиденьями — невелика птица! Буторин, ты самый толстый, сядешь рядом со мной. Остальные, уж как-нибудь потеснитесь…

Люди, ругаясь, грузились в машину. Ничего, авто усиленное, выдержит. Двери захлопывали уже на ходу. С протяжным воем падали мины, расшвыривая брусчатку. В дыму терялась видимость. Мины ложились все ближе к восточному выезду.

Максим гнал почти вслепую. Не поздно ли? Отставить панику, они прорвутся! Машину тряхнуло — наехали на тело. Контуры ворот смутно проступали в дыму.

— Куда? Нельзя! — метнулся наперерез красноармеец с винтовкой. Мина рванула у него за спиной. Он дико закричал, стал извиваться.

Машину засыпало землей и щебенкой, треснуло стекло справа. Шелестов машинально взглянул в зеркало заднего вида. Все здесь, все целы, сидят, плотно прижавшись, и вроде как молятся.

Стонал Вайсман — неплохая оказалась подставка для ног. Вертелся Буторин, пытался опустить разбитое стекло, но его заклинило. Зачем? Свежим воздухом захотелось подышать? Машина с ревом пролетела глубокий арочный проем и вырвалась на простор…





Глава тринадцатая





Ландшафт за время их отсутствия кардинально изменился. Строения у восточного выезда лежали в руинах, повсюду валялись трупы, разорванные мешки с песком.

Минометная батарея вела огонь из северного леса. Оттуда же наступали танки, намереваясь взять крепость в кольцо. Перебегали к дороге фигурки солдат в серой полевой форме. Подкрепление из города не смогло пробиться к крепости, застряло на открытой местности. Горели грузовики, перегородившие дорогу. Пятилась по полю жиденькая цепочка красноармейцев.

Ударил пулемет. Рухнули несколько немецких солдат, остальные залегли, стали отползать. Пробиться в этом месте было нереально. Хоть дорога и раздваивалась, она находилась под огнем и полностью была изрыта воронками. Северная часть города, судя по всему, была захвачена. Там уже не стреляли.

Зато к югу от улицы Фрунзе творилось что-то страшное — взрывы следовали друг за другом без остановки, рушились дома. Красивый город превращался в груду руин. Ответвление от дороги он заметил случайно и не преминул им воспользоваться. Машина круто ушла вправо, вскрикнули женщины.

Дорога была вымощена щебенкой, петляла вниз, к берегу Мазовца, но вдруг отвернула влево, и река осталась в стороне. Вдоль проезжей части тянулись земляные валы, увенчанные шапками кустов. Здесь не было ни гражданских, ни военных. Но чувство опасности сверлило затылок — немцы рядом, они уже осваивают эту местность. Давно ли их обстреливали с берега Мазовца?

— Что происходит… Это сон… Этого не может быть… — потрясенно бормотала Инга Кострова.

— Инга Александровна, — крикнул он, — встряхнитесь, мы пока еще живы и никуда не собираемся! Поработайте головой! Вы дольше других прожили в этом районе! Куда ведет эта дорога?

— Это очень простой вопрос, Максим Андреевич… — бесстрастным голосом отозвалась женщина, — эта дорога переходит в улицу, которая пересекает загородный поселок… В этом поселке проживает Павел Егорович… Почему вы спрашиваете? Разве не этой дорогой вы ехали в крепость?

Удивительное дело, об этой короткой дороге Шелестов даже не подозревал. План города обновился в голове. На северной части орудуют немцы, единственный путь — пробиться на восток, далее — повернуть на север, в леса и поля, где немцев пока нет. Хотя кто их знает…

Он вдавил педаль. Вал на правой стороне скоро сошел на нет, образовалась лесополоса, за которой проглядывало поле. Слева небольшой лесок, затем дорога расширилась, потянулись заборы. Улица определенно была знакомой. Еще метров триста — и дача Малютина, потом воронки, перевернутые машины, трупы Хвостова и Галицкого… Возвращайся, сделав круг…

Он лихорадочно прикидывал варианты. Самый лучший — миновать дачу, за постом со шлагбаумом уйти вправо, на второстепенную дорогу, а не на ту, что пересекает шоссе и переходит в Кобринскую улицу.

Южные окраины — это умеренно густые леса, где есть возможность укрыться и переждать. Никто из пассажиров не возражал.

Максим опять взглянул в зеркало. Инга Александровна тяжело вздохнула и закрыла глаза. Лида еще дрожала. Потом подняла голову, их взгляды встретились, она попыталась улыбнуться. Он тоже. До чего же странно все складывалось…

— Командир, не спи, немцы справа! — крикнул Буторин.

Максим машинально дернул баранку, машина загуляла. На поле за лесополосой трещали мотоциклы. Они неслись наперерез, по касательной к дороге. Максим не сразу разобрался в ситуации, резко свернул на левую обочину.

Прямо по курсу злобно затарахтел пулемет. По дороге двигалось небольшое подразделение Красной армии, возможно, заблудилось или хотело прорваться в крепость. Там разворачивались машины, суетились фигурки красноармейцев. К ним спешили немецкие мотоциклисты.

Машину с группой Шелестова пока не засекли. Немцев встретил беспорядочный огонь из стрелкового оружия. Водитель головного мотоцикла потерял управление — мотоцикл начал петлять, перевернулся, разлетелись тела в мышиной форме. Заработали пулеметы, установленные в люльках.

Так уж вышло, что распахнутые ворота дачи Малютина оказались рядом. Машина, ломая ветки кустарника, въехала в ворота.

Шелестов машинально подмечал, что с дачей что-то не так: посреди двора, где была беседка, зияла воронка, веранда и передняя стена здания выглядели так, будто на них обрушился град камней. Из-под обломков торчали ноги — он узнал ботинки Алексея Тимашука — элегантные, отливающие темным лаком. Машины Малютина во дворе не было да и быть не могло, он уехал раньше Шелестова!

Максим заехал в глубину двора, свернул за дом. И, кажется, успел: на дороге уже ревели мотоциклы, дробно стучали «МР-40». Немцам было не до них — горстка красноармейцев приняла неравный бой. Но укрыться все же стоило.

— Женщины — туда, — кивнул он на приоткрытую дверь заднего хода, она была в трех шагах. — Укрыться в комнатах, не высовываться. Буторин, Коган — затащить в дом Вайсмана. Михаил — за мной.

Он выпрыгнул из машины, побежал за угол, распростерся у водосточной трубы. В затылок возбужденно дышал Сосновский. Стрельба на дороге стихала. Грохнул взрыв, и все закончилось. Доносилась каркающая немецкая речь. Солдаты беззаботно переговаривались, смеялись. Они шли за воротами — в стальных касках, с ранцами за плечами, с карабинами наперевес. Любопытная физиономия, украшенная веснушками, заглянула в ворота, оглядела разоренный двор. Заходить внутрь немецкий солдат не стал, что-то бросил сослуживцам, те дружно засмеялись.

— Вот сволочи… — бурчал Сосновский. — Какие же они сволочи… Командир, их убивать надо, всех до одного, к такой-то матери…

Максим не отзывался, кусал губы. По дороге в восточном направлении прошла колонна мотоциклетов. Прогремел средний танк, украшенный бурыми камуфляжными разводами. Из башни горделиво торчала пушка 37-го калибра.

Немцы вели себя буднично, непринужденно, и это поражало больше всего. На прогулку вышли? Затих гул танка, на дороге стало тихо. Со стороны крепости доносилась канонада — гарнизон еще держался.

— Что делать, командир? — зашипел Сосновский. — На дачке еще посидим? Только эту дачку немцы разрушили к чертям собачьим…

Шелестов стал отползать, не говоря ни слова, к задней двери.

Сердце защемило — невыносимо на это смотреть… Осколками бомбы, разорвавшейся во дворе, разнесло половину дома. Пройти на веранду было невозможно — там пол смешался с потолком. В гостиной тоже все перевернуто, разломано. Валялись обломки кресел и столов, корчилась перевернутая тахта. Видимо, Глафира так и не убедила Анастасию Львовну спуститься в подвал. Обе были здесь — их порвало осколками, вместо лиц кровавая каша — опознать можно только по одежде. Екатерины нигде не было видно, возможно, женщину миновала эта участь.

Он не стал впускать в гостиную Ингу с Лидой, кивнул на заднюю лестницу: давайте туда. Подобрать подходящую одежду в гардеробе Анастасии Львовны — все равно пропадать вещам. Пять минут на сборы, затем собраться в заднем дворе. И не бродить тут с потрясенными лицами — сейчас не время!

Буторин рыскал по кухне, бросал в авоську снедь — хлеб, помидоры, баранки. Коган охранял сидящего в углу Вайсмана. Оба с неприязнью разглядывали друг друга. Вайсман пытался усмехнуться, бормотал немецкие ругательства, которые на фоне русских были просто детским лепетом. Он в принципе был спокоен, видно, не утратил еще надежды вернуться к своим.

— Даже не рассчитывайте на удачный исход, герр полковник, — пообещал Максим. — Ваша война закончена. Да, немного шансов, что мы прорвемся. Но вам не стоит на это рассчитывать — ваша пуля дожидается у меня в обойме.

Немец вспыхнул, стал покрываться пунцовыми пятнами. Спустилась Инга Александровна — в широкой суконной юбке, серой кофте до колен. Заулыбался Коган, стал занимать ее разговорами. Лида задерживалась. Максим поднялся наверх. Она сидела на ступенях, уже одетая «по сезону» — мужские брюки, резиновые сапожки, куртка с длинными рукавами — идеальная для прорыва через болотистую местность. Она закрыла лицо руками, не шевелилась. Он сел рядом, обнял ее, она прильнула к нему, заплакала, потом подняла выразительные глаза:

— Максим Андреевич, это все по-настоящему происходит? Не сон, не маневры?

Он не стал ничего отвечать, погладил сколотые гребнем волосы, поцеловал ее в щеку.

— Это… вы так отвечаете? — Она задрожала.

— Да, Лида. Больше мне нечего сказать…