Группа специального назначения

— Вы обещаете, что будете присматривать за Ингой… сколько бы нам ни осталось? Она такая слабая, не понимает, что происходит… Когда ей сообщили, что умер Николай, я думала, у нее случится инфаркт …

— Мы не бросим вас обеих, Лида… — Он сжал ее в объятиях, застыл на минуту, чтобы навсегда запомнить это сладкое чувство, потом вздохнул и отстранился. — Пошли, время не ждет…

Шансов на удачу было мало. Повсюду немцы. Местность на востоке сложная: глухие леса, овраги, чем черт не шутит.

Он отправил Буторина на разведку, тот вернулся через четверть часа. На дороге немцев нет, все ушли за шлагбаум в город. Надо спешить, возможно, скоро подтянутся основные силы, и тогда дорогу заблокируют.

Вайсману заткнули рот, чтобы не разводил тут вражескую пропаганду. Загружались с каменными лицами. Хоть пари заключай: сразу все закончится или протянут они еще какое-то время. Ну уж нет, Максим был настроен решительно: пробиться, всех сберечь, выполнить это долбаное задание!

Машина летела по дороге, увертываясь от препятствий. Несколько трупов немецких солдат приятно радовали глаз. За ними — ничего светлого и радостного. Застрял в канаве искалеченный бронеавтомобиль «БА-20» — боевой вариант «эмки», неплохо проявивший себя еще на Халхин-Голе. Но против немецкой военной машины шансов у него не было. Лежали трупы членов экипажа в черной форме. Из раскрытой двери свешивался рыжий паренек с распахнутыми глазами. Под рукой валялся «ППШ».

В окрестных канавах — другие трупы, испещренные свинцовыми отметинами — подразделение красноармейцев уничтожили полностью. Захрипели женщины — их тошнило. Тем не менее Шелестов сделал остановку, скомандовал: двое наружу, забрать автоматы и запасные диски. Лишним не будет! Теперь у каждого имелся свой «ППШ» и небольшой запас патронов.

Машина неслась, огибая препятствия. Знакомый шлагбаум с поваленной будкой, маневр направо, проселочная дорога тянулась вдоль автомобильного шоссе. Беглецы напряглись — несколько минут страха, и черный осинник скрыл одинокую машину от посторонних глаз. Трясло нещадно — такое ощущение, что шли на взлет.

— Герр полковник, вашу мать, вы зачем воздух испортили? — вскричал Сосновский и пнул пленника. — Вы только понюхайте, товарищи, что он натворил!

Пленник возмущенно дергался, мычал.

Скинуть напряжение было не лишним. Офицеры заржали, робко заулыбались женщины.

Немцев в лесу не было — незачем им прятаться по лесам! Они охвачены наступательным порывом, рвутся на восток, танковые клинья, словно нож масло, прорезают слабые позиции Красной армии! Состояние дороги не выдерживало критики — гнулись бамперы, трещали крылья. Дорога поворачивала на северо-восток — кто бы возражал!

На востоке грохотало сражение — там ревели самолеты, доносилась канонада. Дорога вырвалась из леса, пошла краем поля, вдоль неровного земляного вала. Вдали поблескивал петляющий Мазовец. Справа остался разоренный военный городок — в руинах лежали казармы, сторожевые вышки, заборы с пятиконечными звездами. Трупов не видно, видимо, солдаты успели уйти, прежде чем налетели немецкие бомбардировщики…

На вершине холма Максим притормозил. Панорама открывалась безрадостная. Все видимое пространство скрывалось в дыму. Слева горел город. Крепость на западной окраине накрыло черное облако. Справа, на востоке, вставало зарево пожара. Немцы действовали нахрапом — пробивались глубоко в оборону, заходили с тыла и методично уничтожали деморализованные части.

Дорога сбегала к полю, за которым простирался лес. От опушки до аэродрома — километров пять, было видно, как там плутает светлая полоса дороги.

— Да уж, это не книжка с раскрасками… — печально возвестил Коган.

— И не контурная карта, — пробормотал Максим, — на которой мы можем все поменять.

— Противно, мужики, — чертыхнулся Буторин. — Наши гибнут, держатся за каждый клочок земли, а мы бежим, как крысы. Нет, я все понимаю, важное задание, будь оно неладно…

— Даже слишком важное… — Максим перегнулся, пристально посмотрел на сопящего полковника абвера.

«ГАЗ» петлял по холмистой местности, вклинился в поле, заросшее клевером. Опушка приближалась на глазах. Дорога вливалась в ленту вдоль опушки. Максим уже выворачивал баранку вправо…

Что-то приключилось с их машиной! Она еще ехала, но скорость падала. Он выжимал до упора педаль акселератора, но двигатель не реагировал. Машина встала, упершись в кочку, пассажиры потрясенно замолчали.

— Командир, у тебя же бензин кончился! — вскричал Буторин. — Посмотри на стрелку, она же на ноль упала!

Такого не могло быть. Малютин обещал, что одной канистры хватит на триста пятьдесят километров! И все же индикатор топлива наглядно свидетельствовал, что бензина нет.

Шелестов спрыгнул на землю охваченный страшной догадкой. Обежал кузов, лег на землю, заполз под днище. Топливный бак действительно протекал! Видно, ударил на колдобине в лесу.

— Трещина в баке! Живо вторую канистру! — закричал он, выбираясь из-под машины.

— Так трещина же… — сглотнул Буторин.

— Плевать! — взорвался Максим. — Пока все вытечет, успеем проехать пару верст! Живо, мужики, живо…

Сосновский уже вытаскивал из багажника тяжелую канистру. Буторин вывинчивал крышку бензобака.

Но беда никогда не ходит одна! С запада из-за леса выворачивал массивный грузовой «Опель» с брезентовым тентом. За ним неторопливо пылили мотоциклы. Сердце сжалось, паника молнией сверкнула в голове!

А дальше началась свистопляска. Он метался между лесом и машиной, орал женщинам, чтобы бежали в чащу. Направление — северо-восток! Буторин, ты теперь родная мама Вайсману! Тоже в лес! Остальным — держать оборону!

Они стреляли из автоматов — ударили дружно, в три руки. Сосновский кувыркнулся в канаву. Коган присел за машиной. Максим перекатился в поле, вскочил на колено, бил короткими очередями, придерживая выскальзывающий из руки диск.

Для немцев тоже все вышло неожиданно. У «Опеля» треснуло лобовое стекло, тем, что в кабине, досталось крепко. Машина сошла с дороги, выкатилась на поле.

Из кузова выпрыгивали солдаты. Одни скачками уносились прочь, залегали, другие замертво валились под колеса. Орал подстреленный в живот унтер, захлебывался, скреб землю ногтями. С офицера, размахивающего пистолетом, пулей сбило фуражку — он перестал командовать и юркнул за колесо.

Из-за машины с ревом вырвались два мотоцикла. Загрохотал пулемет, пули пролетели над головами, не причинив вреда. Автоматы продолжали долбить. Голова пилота головного мотоцикла окрасилась кровью, он повалился на сидящего сзади. Мотоцикл запрыгал по ухабам, заорал пулеметчик в люльке, бросив свой пулемет. Мотоцикл перевернулся, пули пробили бензобак, и на дороге вспыхнул яркий костер.

Краем глаза Максим видел, как убегают в лес женщины, как врываются в кустарник. Буторин пинком спровадил Вайсмана за поваленное дерево, перепрыгнул, схватил за шиворот, потащил в лес, словно неживого…

Экипажу второго мотоцикла тоже не повезло. Но они хотя бы выжили. Водитель выкручивал руль, чтобы не врезаться в костер, машина ушла в сторону, нырнула в кювет, там и застряла. Пулеметчик полетел через голову, пилот ударился грудью о руль, заорал дурниной.

Пехотинцы за грузовиком стали перебегать, не прекращая огня.


— К лесу! — крикнул Максим. Он первым подхватил автомат, вприпрыжку припустил к опушке, давя ростки клевера. Приземлился в канаве, стал длинными очередями прикрывать отход товарищей.

Коган пробежал, пригнувшись, несколько метров, дальше пополз, пыхтя от усердия. Сосновский петлял, как заяц, катался, прыгал на корточках.

Кончился диск. Максим вставил новый, снова стал поливать свинцом. Выскочил из-за машины офицер без фуражки, стал кричать, призывая подчиненных идти в атаку. Пуля сбила его, как кеглю: офицер повалился навзничь, раскинув руки…

Ветки кустарника хлестали по лицу. Все были живы, бежали рядом с ним, утирая пот. В спину хлестали очереди, немцы не спешили входить в лес. Деревья мелькали перед глазами, заскорузлые ветки цеплялись за одежду. Буторин гнал Вайсмана, тот увертывался, но все равно получал по заднице.

Ковыляли женщины. Максим нагнал их в несколько прыжков, схватил Лиду за руку. Она ойкнула, но, увидев знакомое лицо, тут же приободрилась.

— Коган, помоги Инге Александровне! — крикнул Максим. — Быстрее, быстрее! Направление — туда! — Он махнул рукой, надеясь, что все его видят и пока соображают…

Это был безумный и изматывающий марш-бросок. Он терял из вида своих, терял ориентацию в пространстве. Впору было взвалить Лиду на спину! Местность прыгала перед глазами. За спиной стреляли — немцы все-таки вошли в лес. Справа хрустели ветки — Коган волочил Ингу. Слева Сосновский и Буторин поочередно награждали Вайсмана пинками, тащили за шиворот, если отставал.

В какой-то момент майор выпустил из вида происходящее справа. Лида задыхалась, подвернула ногу. Пришлось перевалить ее через плечо, и мир от этого сузился окончательно, все силы теперь уходили на перестановку ног…

Они выбежали на широкую поляну, фактически — на поле, к которому с юга подходила лесная дорога. Она разрезала пространство пополам, вела к заброшенному хутору. Постройки пустовали, по крайней мере, немцев там не было.

Он опустил Лиду на землю, она застонала, пыталась подняться, пожаловалась на боль в щиколотке.

Задыхался Вайсман. Бежать со связанными руками — то еще удовольствие…

— Вы за это поплатитесь… — хрипел он. — Я не понимаю, на что вы рассчитываете? Сдайтесь в плен великой Германии, и с вами обойдутся великодушно.

— Кстати, насчет великодушия, — выдохнул Буторин и отвесил немцу такую затрещину, что тот рухнул, как спиленный телеграфный столб.

— Мужики, постарайтесь нежнее, — нахмурился Максим. — Не забывайте, это в некотором роде китайская ваза.

Коган с Лидой где-то отстали. Максим ждал, но их не было. Никто не знал, куда они делись. Далеко в лесу гремели выстрелы. Лицевые мышцы сводила судорога. Только этого им сейчас не хватало!

— Мужики, хватайте Вайсмана, Лиду и — туда! — махнул он рукой на северную опушку. — Ждите в лесу, на хутор — ни ногой! Не вернусь через пятнадцать минут, продолжайте движение в северо-восточном направлении.

— Максим! — ахнула Лида, бледнея на глазах.

Но он уже бежал обратно в лес, проклиная нерасторопность Когана, защищался рукой от веток, увязал в прошлогодней листве. Бежать пришлось метров двести…

Заблудиться было невозможно. Он шел на смех и крики. Такое ощущение, что немцам надоело воевать, и они решили поиграть в футбол.

Он выполз из кустов, стиснув зубы, потянул за ремень «ППШ». Поляна небольшая. Первое, что он увидел, — безжизненное тело Инги Александровны Костровой. Женщину прорезала автоматная очередь. Она лежала, откинув голову, мертвые глаза смотрели на Максима, в них застыла боль. Она потеряла гребень, немытые волосы рассыпались по траве. Кровь еще сочилась из груди. Он не должен был проявлять чувства, просто подтянул к себе автомат.

Немецкие солдаты и впрямь решили развлечься. От дальнейшей погони они отказались — хоть кого-то отловили. Всех русских все равно не догонишь. Плечистые молодчики с засученными рукавами увлеченно пинали Когана. На роль футбольного мяча он не годился, но воякам все равно было весело.

— Еврей! Смотрите, это же настоящий еврей! — хохотал белобрысый детина с засученными рукавами. — А давайте посмотрим, как долго он продержится, прежде чем сдохнет!

Возражений не было. Веселье входило в раж. Вояк было четверо, они пока не били его по лицу, норовили попасть по другим чувствительным местам. Коган извивался, защищаясь руками. В глазах поблескивала предсмертная тоска.

Максим поднялся, расставил ноги. На него не сразу обратили внимание. Потом обнаружили и… застыли. Страх мелькнул в глазах белобрысого детины.

Максим стрелял, не целясь. В кого тут целиться? Кричал, ругался нецензурными словами, выпустил в немцев весь магазин. Ничего, в запасе оставался еще один, последний. Солдаты валились, как подкошенные — не устоять на ногах от такого количества свинца.

Максим перезарядил автомат, медленно приблизился. Один еще шевелился, он выпустил ему в спину короткую очередь. Коган поднимался с земли, держась за отбитый бок.

— Ох, спасибо, командир… — сипел он. — Такая вот беда приключилась… а у меня автомат заклинило… Ты, как бог, с неба свалился…

— Пошли, — поторопил Максим, — некогда… Держи, пригодится, — он сунул товарищу немецкий пистолет-пулемет.

Коган споткнулся возле Инги, посмотрел на нее с тоской. На щеке блеснула слезинка. «И его задело? — мелькнула печальная мысль. — Возле Инги постоянно крутился, слова какие-то говорил, поддерживал, помогал бежать…»

— Что случилось, Боря?

— Она коленом о пень ударилась, — глухо сообщил Коган. — Разбила, идти не могла. На себе тащил, сам упал, а пока поднимались… в общем, сам понимаешь… Ингу сразу подстрелили…

— Все, бежим, пора, Боря. — Он потянул товарища за рукав.

Путал их какой-то леший — уводил не туда. Трещали мотоциклетные моторы, перекликались люди. Максим вспомнил, что несколько минут назад пересекал тропу, способную пропустить мотоцикл. Значит, облава не ограничивалась убитой четверкой, в лесу были и другие немцы!

Затихло дребезжание, какое-то время еще доносились крики, потом все смолкло. Максим похолодел: немцам ничто не мешает пешим порядком выбраться к поляне!

Он ускорялся, путались ноги. Коган не отставал, хотя каждый шаг отдавался болью в отбитых внутренностях.

Он вскинул руку — на месте! Отступил за дерево, застыл. Потом на цыпочках вышел, поднимая автомат.

Немцы действительно бросили мотоциклы на тропе. Они стояли друг за другом, по направлению на юг. Ключи в замках, двигатели не работали. Солдаты ушли пешком на север, оставив возле техники сторожа. Упитанный лысоватый ефрейтор восседал поперек сиденья, погрузив ноги в коляску, и с аппетитом уплетал булку, наслаждаясь жизнью. Погода действительно была великолепной, чирикали птицы, лесной воздух благотворно влиял на организм. Ефрейтор блаженно закатывал глаза, аппетитно чавкал.

Обнаружив под носом ствол автомата, он открыл от изумления рот, оттуда вывалился непрожеванный кусок. Немец завороженно смотрел на дырочку ствола, потом медленно поднял глаза.