Холодное блюдо

Ангус вдруг даже улыбнулся в свою полуседую старческую бороду, пригладил усы, выпачканные в меду, вытер руку о влажную чистую тряпку и вдруг задумался: а может, ему побриться насовсем? Ну чего он ходит заросшим, как какой-то жалкий селянин? Аристократ должен держать себя в чистоте, в порядке! Чтобы было видно, что он аристократ, а не какой-то там жалкий раб-крестьянин!

– Учитель! Можно тебя на минуту отвлечь от завтрака? – нерешительно спросил Хесс, зная, как Ангус не любит, если его отвлекают от трапезы. Ангус всегда считал, что болтовня за столом – признак дурного тона. Поел, взял в руку бокал легкого вина – вот тогда можно и поговорить. Беседовать же с набитым ртом – это абсолютное отсутствие воспитания, так делает только чернь!

– Отвлекай! – скосил глаза Ангус, чувствуя, как в животе мягким грузом лежит вкусная лепешка. Человек, испекший такую вкусную лепешку, как минимум заслуживает того, чтобы его выслушали. К тому же, когда ты сыт, в сознании начинает преобладать доброта, а добрый человек гораздо терпимее к некоторым нарушениям покоя своей жизни.

– Учитель, а давай купим рабыню?

Ангус закашлялся, захлебнувшись травяным отваром, и даже побагровел от натуги, выкашливая горячие капли. Потом долго сморкался, вытирая нос, в который проникла проклятая жидкость, и все это время ученики терпеливо ждали, не выдавая свое нетерпение ни звуком, ни мимикой. Откашлявшись, Ангус сварливо спросил:

– А на чьи деньги? Вы знаете, сколько стоит хорошая рабыня? Чтобы не совсем отвратная с виду, чтобы была опрятна и умела хоть немного соображать? А если она умеет хорошо готовить – так ее цена возрастает до заоблачных высот! Вы башкой думаете? Что, сами не можете, что ли? Вообще-то ученики всегда заботятся о своем учителе! Вы обленились, что ли?

Он покривил душой. Совсем не всегда ученики заботятся о своем учителе, пример – та же школа магии, в которой он учился до поступления в офицерскую академию. Неужели он, сын аристократа, стал бы стирать штаны своему учителю? Так, как это делают Хесс и Леван? Да никогда и ни за что!

Да, в каких-нибудь мастерских городской черни так и происходит: ученики сапожника, например, или булочника, или портного полностью обслуживают мастера, будучи и слугами, и рабочими на кухне, и подмастерьями, – во время всего срока учебы. Но аристократ никогда не станет работать, обслуживая другого аристократа, исполняя обязанности слуги! Умрет, но не станет!

Впрочем, мысль-то дельная, насчет покупки рабыни. Но только это дорогое удовольствие, а у него не так уж и много денег, нужно их беречь!

– Учитель, мы будем помогать тебе готовить снадобья, мы будем учиться искусству лекаря, но… пусть готовит пищу и стирает рабыня, ладно? Так у нас останется больше времени на учебу, так мы сможем чаще тебе помогать. А кроме того, нужно отремонтировать детскую спальню, придется этим заняться в ближайшее время. Почистить, выкрасить, ну и… всякое такое. А что касается рабыни… есть у меня одна мысль! Будет дешево, обещаю!

Хесс быстро изложил свою идею, Ангус пожал плечами, потом кивнул, и дальше они уже завтракали в молчании, прерываемом лишь негромким чавканьем Левана, которое быстро смолкло под строгим взглядом Ангуса. Лекарь терпеть не мог чавканья и приучал своих подопечных есть аккуратно и тихо. Как и подобает воспитанному человеку.

Потом Хесс засобирался в город, и Ангус выдал ему мешочек с деньгами, строго-настрого приказав дурака не валять, денег особо не тратить. И не дай Создатель Хесс не выполнит обещанного! Ангус тогда из него выпьет всю кровь – по капле, соломинкой! Чтобы неповадно было!

Леван остался дома, что в общем-то и нужно было лекарю. Ангус хотел проверить, насколько получилось с колдовством, и, пока после завтрака размешивал в кувшине ингредиенты для очередной порции заветного снадобья, мучительно размышлял о том, как бы не ошибиться и не попасть в ловушку, – вдруг это самое снадобье не сработает? Вдруг парень нормально переварил его и… ну, понятно! Не хотелось бы попасть в ловушку – вдруг колдовство не сработало, и тогда станет ясно, что Ангус злоумышляет против членов Братства! А это уже совсем нехорошо. Могут лишить всех благ и заставить работать на Братство совершенно бесплатно, как раба. Опасно!

Подождав, пока Хесс отойдет от дома как можно дальше, прикинув, что тот уже спустился с горы, Ангус вздохнул и пошел к Левану, который возился в детской комнате, очищая стены от сажи. Удивительно, что работал парень молча, не ругаясь сквозь зубы и не шипя от злости и раздражения. Как это делал бы Ангус, приведись ему заниматься эдаким гнусным делом.

Увидев учителя на пороге комнаты, Леван тут же бросил тряпку и тупой нож, используемый им в качестве скребка, и вопросительно посмотрел на лекаря, который не решался заговорить о главном.

Ангус колебался секунд пять, глядя в глаза убийце, и выдохнул, будто перед броском в холодную воду, – сейчас или никогда!

– У меня к тебе разговор, Леван…

– Слушаю, учитель, конечно!

– Скажи… если я тебя попрошу мне помочь и это будет противоречить планам Братства, или даже навредит ему, или будет угрожать твоей жизни, – ты мне поможешь? Или откажешься?

Глаза Левана широко распахнулись, он будто вздрогнул, замер, раскрыв рот, покраснел и после видимого усилия сказал:

– Я помогу тебе, учитель. Сам не знаю почему, но помогу… всегда!

– А если тебе прикажут меня убить? – Ангус прислонился плечом к дверному косяку, не замечая, что тот вымазан сажей, и почувствовал, как слабость охватывает его ноги, они даже затряслись. Он и сам не замечал, как переживает. А теперь наступил отлив эмоций – облегчение, радость и… слабость, туманящая мозг, накатывающая волнами так, как если бы он бежал целый день, а потом еще и сражался с десятком тренированных убийц!

– Я соглашусь! – твердо заявил Леван к удивлению Ангуса, широко распахнувшего глаза. – Но не убью. Сделаю все, чтобы тебя спасти.

– Хорошо… – снова выдохнул Ангус, оторвался от косяка и, качнувшись, двинулся в сторону кухни. – Пойдем, сделай мне травяного отвара, я хочу посидеть и поговорить с тобой. Мне многое тебе нужно сказать. А ты мне должен на многое ответить.

Через десять минут они уже сидели за столом, Ангус прихлебывал из украшенной узором глиняной кружки, выдающей мастерство гончара причудливыми завитками рисунка и ровной тонкостью стенок, и, полуприкрыв глаза, смотрел на своего ученика новым взглядом. Теперь перед ним сидел не убийца-тюремщик, приставленный сторожить своего драгоценного пленника, а телохранитель, ученик и… раб. Нет, он лучше раба! Раб, дай ему возможность, убьет тебя, не задумываясь ни на секунду. Этот же человек отдаст свою жизнь за тебя, убьет за тебя любого, кто посмеет посягнуть на твою жизнь!

Тогда кто это? Друг? Сложный вопрос… очень сложный. Знать бы еще, что это такое – «друг». Слишком уж размыто это понятие…

– Итак, продолжим разговор! – Ангус отодвинул кружку, откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе, сцепив их в замок. – Почему ты так предан мне, что пойдешь даже против Братства? Можешь мне это пояснить?

– Не могу, учитель, – пожал плечами Леван. – Мне кажется это правильным, вот и все. Я должен тебя защитить, должен тебе повиноваться. Сам не знаю почему! Ты что-то со мной сделал, я так полагаю.

– Сделал! – кивнул Ангус. – Но ты об этом никогда и никому не расскажешь. Даже если тебя будут пытать, понял? Запомни это навсегда!

– Хорошо, учитель, запомнил. Никому не скажу.

– Отлично. А теперь вот что: когда придет Хесс, ты поможешь мне его усыпить. И я с ним проделаю то же самое, что и с тобой. А теперь скажи мне вот что: какие планы Братство составляло в отношении меня? Расскажи мне все, что ты знаешь.

Леван рассказывал недолго, вообще-то он не так много и знал. Ну да, докладывал своему начальнику, это Ангус и так знал.

Да, искали замену Ангусу, и это он ведал.

И все. Больше ничего. Что вполне закономерно: ну кто сообщает исполнителю о своих планах? И зачем? Есть тот, кто командует, и есть тот, кто исполняет. Тому, кто исполняет, редко до конца известны планы властителя. Он должен только исполнять – истово, с душой, не спрашивая, зачем господин все это проделывает, какие планы строит и чем все в конце концов закончится. Нормальная в общем-то практика. Тем более в Братстве, по сути своей тайном военизированном сообществе. По-другому и быть не могло.

А потом Ангус и Леван занимались своими обычными делами – Леван прибирал в обгоревшей комнате, Ангус растирал ингредиенты для снадобий, делал отвары, процеживая и отбрасывая лишнее, наколдовывал снадобья, отдыхал, снова работал – все как обычно, все как всегда.

Хесс появился уже перед закатом – запыхавшийся, встрепанный и потный. Причины его такого состояния тащились сзади – три женщины, закутанные в грязные, вонючие тряпки так, что сразу нельзя было различить их возраст и разобрать телосложение. Все, что виднелось из-за драных тряпок, – это головы с засаленными волосами, свисающими сосульками на укутанные дырявыми тряпицами плечи, да босые ступни, черные, потрескавшиеся, с налипшими на них кусочками чернозема и чего-то коричневого, о чем не хотелось даже и думать. В общем, три доходяги, годные лишь для того, чтобы накормить своей несчастной, измученной плотью толпу жадных городских крыс. Не более того.

– Ты куда их ведешь?! – возмутился Леван, увидев, что Хесс намерен зайти в дом, держа в руке конец веревки, идущий к шее первой из купленных рабынь. – В доме ребенок, а ты эту вонь вшивую туда волочишь! Бери бритву, бери мыло и гони их в ручей! Пусть моются, обреют все волосы – и на голове, и на теле, а тряпки эти поганые сожги! Ты хоть подумал о том, что их надо во что-то одеть? В твою рубаху, что ли?!

– Вот! – Хесс сбросил перед порогом дома увесистый вещмешок. – Здесь и платья, и нижнее белье. И мужские штаны. И рубахи. Туфли еще. Все, что может понадобиться. И мыло тут есть. И бритву купил! А тащить в дом я и не хотел – собирался привязать к крыльцу.


Он повернул голову к женщинам, лица которых были закрыты тканью, и громко скомандовал:

– Раздеться! Быстро! Тряпки отбросить вон туда – в кучу! Сейчас все трое пойдете к водопаду, – он указал на шумливый поток, падающий с утеса, – и вымоетесь как следует! А потом обреете друг другу головы и тела! Чтобы ни одного волоска не было! Увижу, что плохо побрились, плохо вымылись, – накажу! Выпорю! Поняли?

Женщины молчали, тараща глаза на парня. Он грозно сверкнул глазами, оскалился и рыкнул:

– Я спрашиваю: поняли?! Когда кто-то из нас спрашивает вас, нужно отвечать четко и без задержки! Иначе накажу!

– Поняли, хозяин! – нестройно заголосили женщины, и Хесс поморщился. – Не я ваш хозяин! Я его помощник! Вот ваш хозяин!

Хесс указал на Ангуса, вставшего в дверях и с интересом наблюдавшего за представлением:

– Теперь вы принадлежите ему! Поняли? Его звать господин Ангус! Я господин Хесс! А это господин Леван! Запомнили? Вот тупоголовые… еле дотащил их от города. Падают, идти не могут. Самому придется вымыться – на мне, видать, вшей теперь, как на бродячей собаке!

– Где ты эту погань насобирал? На помойке, что ли? Их выбросили, а ты подобрал? – Леван скривился и недоверчиво помотал головой. – Да они передохнут! Видно по ним – еле-еле живые! Ты почем их брал? Сколько отдал? Если больше чем по медяку, ты дурак!

– Вот сам бы взял да купил! – огрызнулся Хесс, не расположенный к шуткам. – По серебрушке за каждую. Считай – даром. Все три больные. У одной чахотка – вот та, голубоглазая. Другая желтая вся, у нее после лихорадки печень не работает, больше месяца без лечения не проживет. А вон та – у нее тоже что-то с легкими. Задыхается, синеет. Пришлось ее на загривке тащить. Как, впрочем, и двух остальных. Представляешь, как я запыхался? Я просто охренел их сюда тащить!

– А на кой трех-то? Мы что говорили? Одну нам надо! А двух других куда?

– А если одна не выживет? Если сдохнет? Что, снова идти в город, тащить? Не понадобятся – продадим! Учитель вылечит! А за здоровую уже золотом возьмем! Они так-то молодые! И мордочки симпатичные! Им лет по семнадцать – двадцать – так сразу и хрен поймешь, сколько им. Так что здоровых их с руками отхватят за десять-двадцать золотых штука! Эй, вы чего застыли?! Быстро раздеваться!

Ангус вгляделся в фигуры женщин и поморщился – отвратительные тела! Худые, как скелеты. Груди висят пустыми мешочками, кости таза выпирают, обтянутые восково-желтой кожей, колени – шишки, торчащие на палках-ногах. Как они еще живы – совершенно непонятно! Женщины вообще более живучие, чем мужчины, – Ангус это знал наверняка. Этому учили всех лекарей. То, что убьет мужчину, может оказаться для женщины пустым звуком. Яд, например. Или сильная боль. Женщины гораздо терпеливее мужчин, это знали все.

– Какого демона они такие худые?! – Ангус недовольно помотал головой. – Их что, не кормили?!

– Точно, не кормили! – спокойно ответил Хесс, оглядывая сгорбившихся рабынь, на шеях которых висели медные ошейники, еще больше подчеркивающие их худобу. – Я спрашивал. Хозяин решил, что кормить бесполезно – все равно сдохнут, так зачем тратить корм?

– И что, нельзя было вылечить? – помрачнел Ангус. – Домашний скот лечат, а это все-таки дорогой товар, рабы-то!

– Скот режут, не больно-то его и лечат, – пожал плечами Хесс. – А что касается рабов, думаешь, к ним позовут мага-лекаря? Они столько не стоят, чтобы к ним звать лекаря! Травок дали… Не вылечилась – пошла на хрен! На рынок! Какой-нибудь дурак купит…

Он осекся и с опаской посмотрел на Ангуса, но тот лишь усмехнулся – купил-то их не Ангус, а Хесс!

– Отмывайте их. Хорошенько! Надеюсь, ты догадался купить дегтярное мыло? Купил? Вот и хорошо. Давай их в ручей, макай, отмывай, а потом в дом. Будем поднимать на ноги. Леван, свари пока бульона. У нас еще есть мясо?

– Я не так давно целую телячью ляжку приносил, учитель. Хватит мяса.

– Ну, вот и хорошо…

Ангус проводил взглядом Хесса, идущего к водопаду, трех голых женщин, шагающих так, будто вот-вот свалятся, чтобы не встать уже никогда, и пошел в дом – готовить общеукрепляющее снадобье. Сонное снадобье у него есть, и много – готовил для Левана и Хесса, так что хватит и на рабынь. Вообще-то лекарь не был сердит на Хесса за то, что парень привел насквозь больных, еле живых девиц, – о том в общем-то и шла речь, когда тот отправился на невольничий рынок. Честно сказать, Ангусу самому вдруг захотелось попрактиковаться в настоящем лекарском деле, давненько он не лечил людей. Готовить снадобья – не лекарское дело, это, можно сказать, понижение уровня лекаря. Лекарь должен лечить.

А кроме того, почему-то захотелось показать свой лекарский уровень ученикам – пусть посмотрят, что может настоящий маг! Не те мошенники, что выдают себя за мага-лекаря! Небось никогда и не видели работу настоящего колдуна высшего разряда!

Хм… а может, и видели. Не совсем же они дикари… и в этом городе есть маги-лекари. Не такие сильные, как он, Ангус, но есть.

Пока готовил снадобье, пока колдовал, Хесс уже закончил с рабынями. К тому времени солнце уже почти зашло за гору, и воздух стал прохладным, как это и бывает в лесу или в горах. Ангус старался держать окна открытыми, чтобы в них входил чистый, напоенный запахом хвои лесной воздух, полезный для организма. Благо он умел ставить защиту от кровососов – комаров и слепней, коих тут оказалось больше, чем должно быть в таком сухом, чистом, продуваемом месте, где не пасется стадо и не ходят люди.

Чем питаются гады в таких местах, как они выживают, не напившись крови, для Ангуса стало загадкой большей, чем создание приворотного зелья или лечение перелома силой одной лишь только магии. Впрочем, и то и другое относилось к разряду непознаваемого, и потому думать об этом очень уж долго не имело никакого смысла – время потеряешь, а истину не найдешь.

Обритые налысо, с порезами и ссадинами на черепе девушки имели довольно-таки жалкий вид. Другой на месте Ангуса стал бы смеяться, увидев таких выбритых страхолюдин, но лекарь при всей его неразборчивости в средствах достижения цели не был склонен к распространенной среди недалеких и просто глупых людей привычке смеяться над карликами, инвалидами и просто неловкими людьми, попавшими в неприятную ситуацию. Его не смешили карлики-уродцы. Увидев их, почему-то покатывалась со смеху чернь и заливались слезами хохота просвещенные аристократы – по непонятной Ангусу странной причине. Он видел в этих уродцах только несчастных людей, которым не повезло в жизни и которые вынуждены зарабатывать на своей беде, на своем несчастье. И что тогда в этом смешного?

Возможно, это все влияние учителя магии, который навсегда вдолбил в головы своим ученикам главное правило – пациента нужно любить, за жизнь его нужно бороться, иначе ты не лекарь, а дерьмо! И Ангус в каждом таком несчастном видел своего пациента. И как тогда он мог смеяться над их болезнью?

М-да… все зависит от воспитания, буквально все. Возможно, Ангусу было бы гораздо легче жить, попадись ему на жизненном пути другой учитель, а не этот бунтарь. Трудно ему было переламывать себя, становиться тем, кем он стал в конце концов. Убийцей-отравителем.

– Двух отведи в их комнату, а одну оставь здесь! – приказал Ангус, рассматривая обритых женщин, на которых одежда висела, как на деревянном шесте. – Вот эту оставь!

Он указал пальцем на самую маленькую женщину, вернее, девушку. То, что она совсем молода, стало видно после того, как с ее головы исчезла копна сальных, кишащих насекомыми волос. Худое лицо, обтянутое пергаментно-желтой кожей, как и конечности. Глаза голубые, смотрят из запавших глазниц так спокойно, так обреченно, что становится ясно – девушка давно простилась с этим миром и готовится встретиться с Создателем, чтобы получить направление в новое тело.

Ангус не верил в переселение душ – он еще ни разу в жизни не встретил человека, который доказал бы ему, что помнит свою прежнюю жизнь в старом теле. А то, что лекарь читал в различных источниках, например в богословских книгах, не выдерживало ни малейшей критики. Сказки, сочиненные служителями храма для вытрясания пожертвований из доверчивых прихожан! И не более того.

Он хотел спросить имя девушки, но почему-то не спросил. Может, потому, что не рассчитывал, что та выживет, и не хотел относиться к ней, как к человеку? Умерла неизвестная – это совсем другое, чем если бы умерла та, чье имя он знал. Глупо, но… вот так.

– Ты когда ела в последний раз? – спросил он, глядя на то, как девушка пытается удержаться на стуле, едва не сваливаясь на пол.

– Не помню, господин… – ответила она после долгого молчания и снова пошатнулась, вцепилась руками в сиденье стула. Ангус выругался про себя – какая разница, когда она ела? Сейчас не это главное!

– Пей! – Он подал ей кружку с плескающейся в ней искристой коричневой жидкостью. – Всю, залпом! Ну!

Девушка приняла кружку и, не раздумывая, мелкими глотками выпила ее содержимое. После чего снова застыла, держа кружку в руке. Вскоре щеки ее порозовели, девушка выпрямилась и уже не раскачивалась из стороны в сторону, как тонкое дерево под порывами ветра. Явно снадобье пошло ей впрок.

– Сейчас тебя накормят бульоном и размоченным в нем хлебом. Дадут совсем немного, иначе ты умрешь. Ты будешь спать и есть, а потом я тебя буду лечить. Сейчас тебя лечить нельзя, понимаешь?