И дети их после них

– Садись!

– Что случилось?

– Садись, говорю!

Антони быстро послушался. Мать давно уже его искала. Она была явно расстроена, волосы в беспорядке. Ее сумочка валялась на полу, одно из зеркал заднего вида болталось. Ему хотелось спросить ее, что произошло, но она как раз маневрировала, выезжая обратно на дорогу, а «Опель» машина супертрудная в управлении, к тому же все глазели на нее, так что она была на грани: еще немного, и заревет в голос. Позже она заявила:

– Мы едем к моей сестре. Мотоцикла больше нет. Они сожгли его.

И рассказала ему, как все было. Антони почувствовал чуть ли не облегчение. Свершившийся факт: что ни говори, в этом есть своя прелесть. По крайней мере, ощущения надвигающейся катастрофы больше нет. Теперь надо было организоваться, заняться экономикой, думать о деньгах, об одежде, о еде, о том, где спать. После недельного апноэ это уже походило на улучшение ситуации.

Открыв дверь, Ирэн остолбенела. Сестры уже давно не разговаривали. Она предложила им чаю с кексом. В сущности, роль великодушной хозяйки дома была для нее большим везением: ничто так не давалось ей, как мелодрама. В какой-то момент зазвонил телефон, и все за столом молча переглянулись. Потом кузен пошел и закрыл ставни на первом этаже. Все это походило на ожидание тропической бури. Но отец так и не приехал. Телефон звонил и звонил. В конце концов Ирэн его отключила. К полуночи дом погрузился в тяжелый покой, можно было наконец перекусить: куриная грудка, немного сыра, абрикосы, такие сочные, что после них руки и подбородок становились липкими. Было еще жарко, ночь постепенно обволакивала их, и, несмотря на тревогу, они начали зевать. Надо было немного поспать. Ирен разложила диван и положила матрас на пол в гостиной. Элен не сомкнула глаз. Она часами прокручивала все это в голове, но так и не смогла найти желанного выхода.

Утром семья в полном составе собралась в кухне на завтрак. Элен с сыном ничего не говорили. Они не могли ни уехать, ни остаться. Теперь они, будто беженцы, зависели от благорасположения иностранной державы, которое могло закончиться так же, как и началось. Впрочем, у Ирен было свое видение дальнейшего развития событий: надо вызвать полицию, обратиться в общественные организации, к адвокату. Говоря о зяте, она с ядовитым вожделением употребляла такие выражения, как «мерзавец», «скотина» и «дерьмо». Элен не отвечала, только мрачно вращала ложечку в чашке с кофе. Постепенно она привыкала к масштабам ущерба и пыталась найти для своего горя административные и практические решения. Через какое-то время Антони вышел из комнаты, схватил рюкзак и смылся через окно ванной.

И вот теперь он смотрел на себя в большое темное зеркало «Метро», ощущая странный покой, заполнивший грудь. Пора. Он машинально потрогал правый глаз и направился к выходу.

На улице он выбрал самый быстрый скутер, «Ямаху BW» с глушителем Поллини. Вокруг ни души, надо поторапливаться. Он начал с обтекателя, стал его отвинчивать, но один винт заело, тогда он подсунул под него отвертку, используя ее как рычаг, и пластик с противным треском наконец поддался. Он еще раз убедился в том, что никто не идет. Полкилометра равнодушных стен сливались в узкую улочку. Руки у него вспотели. Он принялся за контактор, потом схватился за руль и резко повернул, чтобы преодолеть сопротивление. Осталось только запустить стартер. Точным движением он нажал на педаль, мотор сразу затявкал. Проходя через выпускной коллектор, выхлопной газ издавал высокий, режущий ухо звук. Этот знакомый визг привлек внимание владельца скутера, и тот выбежал из «Метро».

– Эй!

Это был чувак в трениках и бейсболке, короче деревенщина, такие рассекают по окружным дорогам, хилые недомерки, абсолютно безбашенные, уроды из профлицеев, которые прутся от рева мотора, наводя ужас на окрестных пенсионеров. Следом на подмогу ему повыскакивали другие игроки. Антони до отказа крутанул ручку акселератора, те же так и остались стоять на месте. Улица Мишле была абсолютно прямая, поэтому он разогнался так, что стрелка спидометра сразу подскочила до восьмидесяти. Домчавшись до конца улицы, он сбавил газ и повернул в сторону верхнего города. Сердце бешено колотилось. По крайней мере, вопросов у него больше не было. Вдали загорелся красный светофор, его так и подмывало проигнорировать этот факт, но он решил, что осмотрительнее будет подождать зеленого. Он считал секунды. И тут раздался голос.

– Ты что тут делаешь? Что это за скутер?

Это была Ванесса, подружка его сестры. Она подошла с коньками через плечо и начала осматривать его машину. Загорелся зеленый. Она стояла совсем рядом, согнув в колене ногу, как балерина, и смотрела на него со своим обычным насмешливым выражением.

– Ты что, угнал его? Ведь правда?

– Нет.

Мотор работал на низких оборотах, тихо урча. Заметив состояние обтекателя, девушка прыснула со смеху.

– Угнал-угнал! Надо же, кто бы мог подумать!

Антони против обыкновения хранил спокойствие. Ванесса искала на его асимметричном лице объяснение этой поразительной невозмутимости. Ему было наплевать, вот и все. Ванесса даже растерялась. А Антони начал понимать, что равнодушие – это просто классная присадка, когда хочешь понравиться телке.

– Да что с тобой такое? – спросила она.

– Ничего.

Он никогда не замечал, какие у нее глаза: темные, с золотистым оттенком, зовущие. Он спросил, что она тут забыла с коньками в августе.

– Я отдавала их в починку.

Коньки были тяжелые, и она положила их на землю. Когда она нагнулась, Антони заметил в вырезе ее майки краешек бюстгальтера. Живот у него сжался.

– А куда ты едешь на угнанном скутере?

– Никуда.

– Не подвезешь?

– Не могу.

– Да ну, давай подвези меня, это такая тяжесть. А то мне еще полчаса до дома пилить. У меня уже плечо отваливается.

И правда, от шнурков на коже у нее остался плоский рубец. Но Антони все же покачал головой. Ему вдруг стало хреново. Да и Ванесса была классная девчонка, и кожа у нее прикольная, смуглая.

– Да что с тобой все-таки…

– Ничего, – повторил Антони. – Мне ехать надо.

Снова загорелся красный. Она нахмурилась. Ему вспомнилась ее рука, прохладные пальцы, в тот раз, когда она дотронулась до его щеки.

– Антони, подожди минутку.

Значит, она знает, как его зовут. Он дал газу. Скутер рванул с места с нарастающим надсадным воем.

Дальше все понеслось со страшной скоростью, безвозвратно, бесповоротно. Антони вел мотоцикл как бог на душу положит, быстро – не то слово, чувствуя, как в руках у него отдается каждая неровность асфальта. Справа и слева в поле его зрения сливались в одну серую полосу фасады, он ощущал себя всего лишь движущейся точкой и в панике упивался этим ощущением. Он больше не думал, ему хватало самого движения, устремленного к крайней оконечности маршрута. Живот, грудь, руки, ноги стали частью его машины. Даже желания его изменились в пути. Падение казалось теперь ему иллюзией, авария – почти невозможной. Антони мчался вперед.

К сожалению, «зона» находилась наверху реально крутого склона, поэтому скутер на подъеме начал сдавать и ревел тем громче, чем ниже становилась скорость. Чтобы отделаться от этого чувства постоянного скатывания вниз, Антони свернул к многоэтажкам, но тут его кураж заметно поубавился. Вскоре он увидел бетонную площадку у подножия многоэтажек с расписной каруселью и ободранными от жары деревьями. Под навесом маялись дурью несколько расслабленных подростков. Антони поставил ногу на землю, издали посмотрел на них. Все было спокойно, мотор скутера работал ровно, он медленно поехал дальше, почти касаясь подметками пыльной земли.


Ребята с тяжелой головой полудремали в тени. Как раз утром Элиотт получил наконец два брикета марокканского гаша, супермелко нарезанного, но на курево сгодится. После нескольких голодных недель это было прямо как Рождество посреди лета. Вот почему они с десяти утра обкуривались в режиме нон-стоп и теперь все были тут, порядка десятка парней, развинченных и сплоченных. Элиотт сворачивал очередной косяк на всех, вот радость-то.

– Это еще что такое?

Себ первым вышел вперед посмотреть на прикольного чувачка, подвалившего на скутере. Правда, дальше падавшей от навеса тени он не двинулся. Тот медленно приближался.

Себ хотел облизнуть губы. Рот был картонный. Прищурив глаза до размера узких щелочек, он повторил свой вопрос:

– Эй… Это что еще за сукин сын…

– Твоя мать…

– Нет, серьезно.

Постепенно компания была вынуждена признать, что эта фигура оказалась здесь не случайно. Это было очевидно.

– Хасин.

– Чего?

– Да тут чувак… Иди посмотри.

– Что за чувак?

Скутер приближался. Хасин встал. Из-за солнца невозможно было понять, кто на нем сидит. В любом случае, этот чувак был без шлема и какой-то маленький. Вернее коренастый. Хасин был в расслабленном состоянии и настроен дружелюбно. Ему хотелось домой – выпить колы и засесть перед теликом. Так здорово, что прибыл товар. При одной мысли об этом на сердце стало еще чуточку легче. Тем временем глаза у него попривыкли к яркому свету, заливавшему площадку. Силуэт на скутере обозначился четче. Проявилось лицо. Блин.

– Да кто это такой, мать его? – проговорил Элиотт.

– Псих какой-то, серьезно. Посмотри на него. Точно псих.

Хасин спустился с площадки и пошел прямиком на Антони. Между ними оставалось всего несколько метров. Парням стало невмоготу. Посыпались ругательства на трех языках. Некоторые по собственной инициативе собрались было тоже выйти из-под навеса.

– Ты посмел сюда приехать, – ровным голосом сказал Хасин.

Антони спустил с плеча лямку рюкзака, открыл его и запустил туда руку.

– Ооооо! – раздался чей-то голос.

Рука Антони появилась вновь, но теперь в ней был MAC 50. Все ребята отпрянули обратно под навес.

– Да кто же это, блин? – заорал Элиотт, вдруг почувствовавший, что для него – с его-то креслом – это может плохо кончиться.

Антони держал пистолет прямо перед собой, закрыв левый глаз.

– Кончай дурить, – как можно спокойнее сказал Хасин.

Солнце светило ему прямо в лицо, но он прекрасно видел квадратную голову Антони, его сжатый кулак, дуло пистолета. Дома вокруг них наблюдали сцену с изящной отстраненностью. Хасину было страшно, а страх, как известно, плохой советчик. Вот и теперь он нашептывал ему умолять о пощаде или бежать. Но с самого детства он по личному опыту знал, что в мире, где он живет, трусость стоит гораздо дороже, чем боль. Убегая от опасности, уворачиваясь от кулака, ты приговариваешь себя к жалкой доле вечной жертвы. Лучше рискнуть, полезть на рожон, даже если потом придется об этом пожалеть. Этот урок, повторенный сотни раз, и сейчас удерживал Хасина под дулом направленного на него пистолета.

Антони взвел курок и почувствовал, как спусковой крючок под его пальцем обретает чуть ли не сексуальную чувствительность. Он был по-прежнему спокоен, мотор скутера слабо вибрировал под его ягодицами. Кто-то закричал из окна. Стреляя с такого расстояния, он точно не промажет. Достаточно только чуть-чуть нажать пальцем. Последует негромкий звук и выброс восьмиграммовой металлической колючки, которой не понадобится и двух десятых секунды, чтобы вонзиться в череп Хасина. Начиная с входного отверстия диаметром около десяти миллиметров пуля сожжет значительную часть желеобразных тканей, позволявших Хасину дышать, есть биг-маки и влюбляться. В конце же своего пути пуля вылетит из башки обратно на свет божий, фактически в нетронутом виде, оставив позади себя зияющую красную дыру неопределенной формы и хруст костей и плоти. Такая вот анатомическо-механическая цепочка связывала на данный момент обоих ребят, определяя характер их взаимоотношений. И пускай они не в состоянии были сформулировать ее с такой же точностью, оба прекрасно понимали ее суть. Антони вздохнул. Сейчас он сделает это, он должен – ради отца. Капля пота скатилась у него по шее. Вот, сейчас.

И тут скутер заглох.

Удивительно, но эта незначительная перемена в мизансцене вдруг сделала его поступок невообразимым. Антони почувствовал, как слабеет рука с пистолетом. Он взмок с головы до ног. Но он не мог этого так оставить. Хасин все так же стоял перед ним, пылая от стыда, но ссаться со страха не собирался. Антони не нашел ничего лучшего, как плюнуть ему в лицо.

Чтобы уехать, ему нужно было пустить в ход отвертку и на какое-то время на глазах у всех снова стать «юным техником». Момент был тяжелый. Хасин стоял, не смея утереться. Нос и губы у него были в слюне. Наконец Антони пустился наутек. Под навесом никто не шелохнулся. Такое не прощается.





Часть II. 1994

You Could Be Mine[16]




1




Антони нашел Соню в кладовке. Ему бы раньше догадаться, что она именно там, хуже места, чтобы спрятаться, было не найти. Вставив в уши наушники и разглядывая свои обкусанные ногти, она слушала рок, полностью отгородившись от внешнего мира. Она даже не слышала, как он вошел.

– Ты чем занимаешься? Я уже полчаса тебя ищу.