Идеальный сын

Кафе, в котором Шелли предложила пообедать, находится где-то посередине, по правую сторону улицы, уютно примостившись в конце переулка шириной в дверной проём. Если бы там не стояла доска с выведенным мелом приглашением отведать домашней лазаньи в «Хани Пот Кафе», я бы вообще мимо прошла.

Крепче прижимаю к себе сумку, оглядываюсь по сторонам и ступаю в тёмный внутренний дворик. Прямо по курсу – тату-салон. По бокам ещё какие-то заведения. Слева – небольшой сувенирный магазинчик в духе «нью-эйдж», в витрине над серебряными черепами и толстыми статуями Будды висят ловцы снов. Нет уже того аромата моря, его сменило мускусное благовоние сандалового дерева из магазина. Кафе «Хани Пот» справа.

Переступаю порог, и над моей головой звенит колокольчик. В нос ударяет запах бекона и свежесваренного кофе. Заведение небольшое: дюжина накрытых столов в ситцевых скатертях. Кухня находится в задней части за длинной стойкой, уставленной пирожными, булочками, кексами и печеньем. Джейми бы здесь понравилось.

От духовки идёт тепло, окна запотели – место уютное. И готовят, видимо, хорошо – ни одного свободного столика.

– Сейчас завтрак уже заканчивается, посвободнее будет, – говорит мне женщина в белом фартуке, протискиваясь между столиков с четырьмя тарелками, переполненными огромными порциями английского завтрака. Да, Марк, и тебе бы тут тоже пришлось по душе.

– Минут через 10 пара столиков освободится. Подождёте?

Киваю, смотрю на часы. Десять минут двенадцатого.

– Да я и так рано пришла, зайду позже.

– Отлично, – улыбается она, убирая от лица прядь волос. Поворачиватся, начинает собирать тарелки, опустошённые рабочими-малярами, судя по их запачканным красками комбинезонам.

Вернувшись в прохладный внутренний дворик, я на секунду колеблюсь: силюсь придумать, чем бы занять следующие 40 минут. В магазине, наверное, надо бы что-нибудь купить. Но в голове пустота.

Выхожу из переулка, глаза режет серый свет дня – и вдруг я замечаю, что кто-то за мной следит.





Глава 24




Кто-то стоит в дверном проёме по ту сторону мощёной улицы. Сперва этот человек – всего лишь тень, замечаемая уголком глаза. Я бы и не заметила, но меня вдруг пронзила дрожь, а сам мужчина вдруг резко спрятался.

Меня всю парализует. Не дышу, не двигаюсь. Прокручиваю события последних пяти секунд, пристально всматриваюсь в проём, где уже никого и нет. Померещилось? За дверью видны бетонные лестницы, на стене снаружи висит домофон. Похоже на вход в многоквартирный дом или офисное здание.

Проходит несколько мгновений. За это время мозг начинает задаваться вопросом, а то ли я вообще увидела. Перевожу дыхание. Доставщик какой-нибудь или офисный сотрудник, стоял, ждал, пока ему откроют. Ничего страшного.

Одна беда – я не уверена.

Хлопаю себя по карманам, будто забыла что-то, и поворачиваю назад в сторону переулка. В последний миг поворачиваюсь снова, смотрю на дверь – там же не должно никого быть, а что у меня так сердце ёкнуло, так это воображение разыгралось.

Не разыгралось.

Там снова стоит мужчина, смотрит прямо на меня. Лица не видно в тени от чёрной бейсбольной кепки. Но я чувствую, что он всматривается в меня, и во мне крепнет желание закричать.

Мужчина подвигается чуть-чуть ближе к свету, чуть-чуть ближе ко мне. На нём чёрные джинсы и чёрный балахон. Смотрит он прямо на меня. Я пячусь, пошатываясь, назад, а он идёт в мою сторону. Поворачиваюсь, бегу в сторону главной улицы, проскальзывая старыми зимними сапогами по влажным булыжникам. Переулок заканчивается тупиком, на боковой улочке ни души, но если успеть выбежать на главную, там среди толпы покупателей он меня не достанет.

Сердце колотится так, будто внутри меня по телу несётся толпа буйволов. Но даже так я слышу, как стучат его шаги по булыжникам позади меня. Пять шагов, четыре – он нагоняет, и я бросаюсь бежать, рывком преодолеваю последние несколько метров и почти швыряю себя в проходящих мимо людей, – ожидая, что вот-вот его рука схватит меня за куртку и потащит назад.

– У вас глаза есть? – кричит мне в ухо женский голос, когда я в кого-то врезаюсь.

Поднимаю глаза и вижу молодую мать с коляской. На земле – пакет с покупками. У малыша выпал из ручек пакетик с чипсами, которые рассыпались по влажному тротуару.

– Простите, пожалуйста, – сдавленно извиняюсь я. Заставляю себя обернуться: мощёная улочка пуста. Оглядываюсь по сторонам, прочёсываю глазами всё вокруг в поисках мужчины. Не вижу его, но чувствую, как на шее сзади дыбом встают волосы – ощущаю его взгляд.

Ныряю в магазин поздравительных открыток, в витрине которого плавают воздушные шарики. Лицом к двери хожу туда-сюда и только потом отступаю вглубь, не сводя глаз с улицы снаружи: хочу понять, кто же мой преследователь.

Откуда он взялся? Как узнал, где я буду? Он за мной из посёлка ехал? Пытаюсь вспомнить, какой марки был автомобиль, который ехал за мной, но не уверена даже, какого он был цвета. Голубого, наверное.

– Что вас интересует? – вздрагиваю от голоса, как от удара в поясницу. Взвизгиваю, нетвёрдо иду боком и чуть не сношу шаткую журнальную стойку. Только в последний момент хватаюсь руками за скрипящую раму, удерживаю её основание в равновесии.

– Давайте я помогу, – говорит продавщица, выходит из-за прилавка и тащит стойку в сторону. – Я им говорила-говорила, не надо её здесь ставить на проходе, так не слушают же.

Всплеснув руками, она становится передо мной. Есть в её движениях некоторая одеревенелость – может, как у мамы, у неё начальная стадия артрита. Волосы седые, подстрижены коротко, очки носит в красной оправе с линзами такой толщины, что глаза кажутся огромными: когда она на меня смотрит, так и представляется, что она читает каждую мою мысль.

– Что бы вам хотелось? – спрашивает она, будто я пришла за бутылкой вина и пакетиком чипсов.

– Эм-м, я… – Перевожу взгляд на витрину, на пустующую улицу, а потом снова внутрь магазинчика на стойки, давящиеся от открыток. – Мне бы хотелось… на день рождения сыну, – заикаюсь я, удивляясь, что вообще смогла из себя выдавить хоть слово.

– Здорово! Детские у нас вон там, – говорит она, идя вглубь, – сколько ему будет?

– Восемь. – Я иду следом, радуясь, что отхожу подальше от окна.

– Вот здесь, – показывает она жестом на два ряда открыток, поярче прочих. – Смотрите, выбирайте, а я пока пойду.


В последний раз поднимаю глаза на улицу – никого. Тогда перевожу внимание на ассортимент. Он здесь впору самому магазинчику, не самый современный: ни тебе «Звёздных войн», ни «Человека-паука», ничего такого, что Джейми бы понравилось. И всё же я стою и смотрю, и достаточно долго. Беру каждую, одну за другой, ставлю аккуратно обратно: убиваю время.

В сумке гудит телефон. Роюсь в отделениях, выуживаю его. На экране высвечивается имя Шелли.

– Привет, – шепчу я.

– Привет, Тесс. Паркуюсь вот. Ты в городе уже? – отдаётся у меня в ушах голос Шелли.

– Я напротив библиотеки в магазине открыток.

– Ты там как? А то говоришь как-то необычно.

– Ну… просто… ну то есть, да, странно – мне кажется, меня кто-то преследует.

– Что? – ахает Шелли. – Ты сама как? Цела?

– Мне просто не по себе.

То есть страшно до смерти.

– Не бросай трубку и никуда не уходи. Через минуту буду.

К горлу подкатывает тошнота. Закрываю глаза: только бы не стошнило.

– Может, позвонить в полицию?

– Сначала меня дождись, хорошо?

Киваю и передвигаюсь ближе к окну – посмотреть, не идёт ли Шелли. Из динамика доносится её дыхание, шорох одежды. Напоминает хриплого мужика, как он звонил в ночи.

«Я тебе сразу сказал: я ждать не привык, терпение испытывать не надо».

Это он за мной шёл? Что ему, Марк, от меня надо?

Подхожу слишком близко к полкам и задеваю выставленные на них сладости. Хрустит пластик – на пол упала пачка мармеладок «Харибо». Наклоняюсь поднять и вижу газеты, разложенные передовицами на уровне колен.

Перехватывает дыхание, издаю какой-то звук, будто коротко жалобно вскрикиваю. В каждой газете – деловой, жёлтой, любой – на первой странице одно и то же фото. Помню, пришла полиция, а потом в новостях часами, неделями крутили тот же вид, что на этом фото. Тогда я не пропускала ни одного сообщения о катастрофе, отчаянно моля судьбу, дай, боже, пусть где-то ошибка – рейс другой, кто-то выжил.

И перестала смотреть – когда на фоне чёрных обуглившихся обломков показали аккуратные белые мешки с телами погибших. Нет никакой ошибки: не выжил никто.

Я перестала заходить в Интернет, на Фейсбук, по телевизору включала только детские передачи. Сокрыла нас с сыном, спрятала в нашем скорбном мирке и думала, видимо, что несколько недель спустя в новостях переключились уже на какое-нибудь землетрясение или политическую шумиху. Но я ошибалась.

Грудь поднимается – вверх-вниз, вверх-вниз. Дышу, знаю, что дышу, но всё равно будто не могу вдохнуть. Кружится голова. Духота, нет сил. Шарф слишком туго обмотался вокруг шеи. Эта жара в магазине, задыхаюсь. Под одеждой вся мокрая от пота. Стены наступают. Не могу дышать. Не могу думать.

Открываю глаза, и передо мной встаёт фотография обломков, мешков для трупов, читаю жирным заголовок: «Семья пилота-самоубийцы прокомментировала трагедию». Подзаголовок гласит: «Спустя полтора месяца после катастрофы родители Филипа Кёртиса ответили на вопросы журналистов».

Кто-то движется в дверях, и, оборачиваясь, я вскрикиваю. Человек в чёрной бейсболке – нашёл меня.

Не могу дышать.

– Тесс, это я, – слышу я голос Шелли, громкий, ясный. Отшатываюсь, снова натыкаюсь на конфеты, моргаю – передо мной стоит Шелли в чёрном зимнем пальто. – Всё хорошо, я тут, – успокаивающе говорит она, обнимает меня за плечи и уводит подальше от газет, от магазина. Мы останавливаемся, только дойдя до скамейки на улице. – Вот и хорошо, – баюкает Шелли, – Дыши. Всё хорошо. У тебя паническая атака. Всё хорошо. Просто дыши.

Паническая атака? А кажется, будто умираешь. Сердце так бьётся, будто сейчас разорвётся. Голова надута гелием, и, как ни силюсь, ни одного глотка воздуха не получается.

Только несколько минут спустя я чувствую моросящий дождь, успокаивающий холодом своих капель мою разгорячённую кожу. Мир снова обретает чёткость: в воздухе снова запах солоноватой воды, слышно, как по влажному асфальту едут машины, как кричат надо мной чайки. Жизнь идёт своим чередом, и я не умираю.

– Извини меня, – шепчу я, делая глубокий вдох.

– Не извиняйся. Такое потрясение – увидеть эти газеты.

– Я думала, о другом уже пишут, а не всё о том.

– На передовицах катастрофа не каждый день, но внимания до сих пор уделяют немало. Сочувствую. Непросто тебе на всё это смотреть.

– А ещё меня преследовали. – Сажусь прямо, оглядываюсь. Мимо спешат, спасаясь от дождя, прохожие. На улице тише, лавки закрываются, а того человека в тёмном балахоне и бейсбольной кепке и след простыл. – Может, позвонить в полицию?

– Тесс, а ты уверена, что преследовали? На сто процентов уверена?

– Да, – киваю я.

– Расскажешь, что случилось?

И я рассказываю. С того момента, как вошла в переулок, и до того, как она мне позвонила.

Шелли берёт меня за руку и только потом отвечает: