Иди и жди морозов

Молодая знахарка снова повернулась к огню, и на минуту воцарилась тишина, во время которой она ощущала спиной взгляды всех присутствующих.

– Ну хорошо, выйдите все. Хочу его осмотреть и поговорить с Настой, – произнесла Венда, энергично закатывая рукава и убирая волосы за спину. – Вы, бабушка, тоже.

Марозова спокойно кивнула головой, после чего Олестко и женщины без слов вышли из избы.

Дом, в котором родился ребенок, охраняли многочисленные амулеты. На пороге лежал железный серп, а в оконном проеме торчали иголки дикой розы. Над кроватью висел соломенный паук, улавливающий страшные сны, украшенный красными кисточками от сглаза. У головы матери, на всякий случай, лежал большой топор.

– Ох, Венда, – заплакала женщина. – Посмотри! – простонала она хриплым голосом, протягивая закутанного в полотно младенца.

– Привет, Наста, – знахарка тепло улыбнулась. – Бабка говорит, что это здоровый мальчик. – Она подошла ближе и заглянула в сверток. – Большой! – уверенно произнесла она, а молодая мать слегка улыбнулась.

– Что это? – спросила она, беспокойно глядя в глаза Венды. – Откуда они взялись?

Знахарка осторожно развернула ткань, чтобы рассмотреть ребенка. Младенец скривился, и вскоре после этого закричал что было сил, краснея от натуги, морщась и сжимая кулачки.

Мальчик был крупным, все еще синеватым после трудной дороги в мир. Он выглядел здоровым, полненьким. Только вот тело его разрезали уродливые пурпурные шрамы на животе, левом плече и с правой стороны шеи. Было похоже, словно что-то его разодрало на куски в животе матери, а потом все раны зажили вопреки законам природы, оставив ужасные отметины. Такие, какие знахарка видела через год после нападения у тех, кого разодрал волк или рысь.

Медленно и осторожно, без сопротивления со стороны ребенка, она пальцами обследовала шрамы, массируя их и ощущая маленькие косточки и связки.

– Он здоровый, – успокаивающе произнесла она. – Эти следы только на коже.

Венда подняла голову, и Наста замотала малыша в полотно, нежно с ним разговаривая и убаюкивая его.

– Бабка уже дала ему имя? – спросила знахарка, глядя на эту очаровательную картинку.

– Да, – ответила Наста между «тише» и «все будет хорошо, маленький». – Рысь. Мне бы хотелось что-то более нежное, но бабка не смогла произнести «Мишка». – Она взглянула на Венду над головой младенца.

– Надеюсь, – буркнула девушка, и они обменялись многозначительными взглядами.

Однако Наста в миг стала серьезной.

– Это из-за того, что в деревне нет хранителя? – спросила она. – Духи нападают на беззащитных.

Венда почувствовала себя глупо под ее взглядом, но что-то неприятное шевельнулось внутри.

– А когда жил хранитель, духи ни на кого не нападали? – кинула она довольно резко. – Люди так же тонули, у коров пропадало молоко, а женщины умирали при родах. Думаешь, что все ночные чудовища боялись хранителя только потому, что он выполнял такую функцию? Нет, они его совсем не боялись. Они не видели разницы, кроме той, что он для защиты кого угодно из долины сам подставлялся под их когти. Но самим своим существованием он их не отпугивал. Поверь, я знаю, что говорю, потому что видела, каким он возвращался после таких встреч.

Венда замолчала. Стало тихо. Наконец она вздохнула и добавила:

– Пойми, хранитель не мог помешать тому, что случилось, – она указала на малыша. – Единственное, что бы он сделал, это пришел сюда, как и я, и смешал бы тебя с грязью за то, что, будучи беременной, ты ела мясо, разорванное волками. Я права?

Женщина открыла рот от удивления.

– Ради Эллениале! – простонала она. – Все из-за этого? – Ее губы задрожали, и она начала плакать. – Я виновата? Нет… Умоляю… – Она подняла глаза на Венду. – Не говори Олестко! Он меня предупреждал, но я думала, что это глупые предрассудки, а зима была такой тяжелой, и мясо…

– Ладно, ладно, тише, – Венда смягчилась и неуклюже похлопала Насту по плечу. – Не плачь, а то Олестко сам все услышит. Посмотришь, он даже не увидит этих шрамов. Только те на шее, а остальные прикрой одеждой. Могло быть и хуже. Самое важное, что он здоров.

– На всю жизнь его изуродовала за один горячий обед, – всхлипывала Наста, но уже намного тише. – Олестко этого мне не простит.

– Перестань, – утешала ее Венда. – Не думай больше об этом. Малыш здоров. Здоров! Это только кожа!

– Но ты не расскажешь? – Наста умоляюще посмотрела на нее.

– Не расскажу. – Венда собралась уходить. – Но следующий раз слушай, когда старшие говорят. Видать, они знают.

– Спасибо, – донеслось до нее из-за спины, когда она переступила порог.

Венда закрыла за собой двери, и четыре пары глаз с ожиданием уставились на нее.

– Ну что? – спросил Олестко, быстро подходя к ней.

– Малыш здоров, шрамы только на коже.

– Но откуда они взялись? – Мама Насты тоже была здесь.

Венда потянула за шнурки на сумке, затягивая их.

– Так иногда бывает, – ответила она. – Деревня должна выбрать хранителя, как можно скорей.

Она решительно смотрела на них, когда они закивали головами. Только бабка Марозова не выглядела убежденной. Когда Венда наткнулась на ее взгляд, старуха загадочно улыбнулась. Девушка выдержала этот взгляд, а потом, пройдя мимо хозяина дома, направилась к калитке.

– Так не должно быть, – кинул еще Олестко, когда она уходила. Он вежливо остановил ее. – Мы должны выбрать хранителя, и быстро. Жаль, что ты отказалась.


Она скривилась, но быстро взяла себя в руки.

– Возвращайся уже, ну же, – буркнула она.

– Ладно, я заканчиваю ворчать. Только прошу, чтобы ты еще пришла к роженице.

– Конечно, – она улыбнулась.

Марозова наблюдала за ними, продолжая кидать на Венду странные взгляды. Девушка кивнула на прощание и отвернулась с впечатлением, что вызвали ее не к роженице, потому что бабка прекрасно знала, отчего дети рождаются с такими шрамами.

Она пришла сюда, чтобы пройти какое-то испытание.

И не могла решить: взяв вину на себя, она победила, или, соврав, потерпела поражение.





* * *


И вот тогда это началось. Она об этом не знала, но именно в тот момент она вступила на путь, с которого нельзя было свернуть. Род, благосклонный хранитель семей и деревень, уже решил ее судьбу.

А может, он сделал это намного раньше? Может, так должно было быть всегда? Кто же из людей про то знает?

Олестко пришел со своей семьей в рощу, улыбкой здороваясь с девушкой. По правде говоря, до Венды доходили слухи, что мужчина обвинил ее в шрамах на теле его сына, но сам он ей ничего не говорил. Да и не всегда следует верить тому, что крестьяне в корчме после нескольких кружек меда болтают. Она и сама солгала Олестко, поэтому могла ожидать последствий. Но нежность, какую он проявлял к ребенку и жене, не ускользнула от ее внимания и утвердила в том, что она поступила правильно, не выдав правду.

Легкий ветерок с полей пах нагретой солнцем землей. Она любила этот аромат. Он знаменовал самые теплые и длинные дни года.

По тропинке от деревни приближался крепкий, молодой, хотя потрепанный жизнью мужчина, ведя за руку трехлетнюю девочку.

«Еще и они», – подумала Венда с гордостью. Свавер и Лань, следующий маленький шаг, следующее задание, которое помогло ей понять, что она готова.

Едва заметным кивком она поздоровалась с мужчиной. Воспоминания прошедших нескольких дней казались такими далекими, словно прошел уже месяц.





* * *


Время после похорон Имира прошло очень быстро, и каждое утро приносило новую неожиданность. Большинство из них имели сладковато-горький привкус.

Один за другим заболели несколько детей. Не было в этом ничего особенного, дети часто болели и, к сожалению, часто умирали. Но теперь болезнь была какой-то странной. Во всех случаях руку приложили духи, и Венда начала беспокоиться о том, что говорят другие: может, ей все же стоит стать хранителем, как хотела деревня, и четко обозначить свое присутствие, чтобы духи знали, что не могут безнаказанно наведываться в долину?

Все же она колебалась.

Много раз она ловила себя на том, что высматривает у леса волка, но нигде его не видела. Сначала она думала, что тот ушел, но несколько дней назад, ночью, над долиной разнесся одинокий вой, и она поняла, что он все еще где-то тут. Он просто за ней больше не следил. Все было, как раньше, до того, как они встретились, и в то же время по-другому, потому что она уже знала о нем.

Все чаще она высматривала угрюмого мужчину с золотыми глазами, потому что тот, хотя и был опасен, оказался единственным свидетелем того, что она пережила на самом деле. Ей не с кем было поговорить про то, что случилось. Она чувствовала вину за смерть Имира. Она ощущала себя иной и злой. И нуждалась в ком-то, таком же ином и злом.

Но волк ее оставил. Она была одна.

Вечерами, когда она листала книги или смешивала мази и эликсиры, воздух дрожал от воя, от которого у жителей долины по спине ползли мурашки, и они плотнее закрывали окна. Венда повернула голову в сторону руин и пожалела, что настаивала, чтобы он оставил ее в покое. Хранитель был прав, говоря, что следует быть осторожным в своих желаниях, ибо они могут сбыться.

Изба Олестко готовилась к визиту рожаниц, и Венда тоже должна была быть там. Рожаницы всегда приходили на третью ночь после рождения ребенка, чтобы решить его судьбу. Никто их никогда не видел. В ту ночь мужчины уходили из дома, а женщины готовили угощения. Угол избы с младенцем ограждали так, чтобы его не было видно. Малыш оставался один, пока около полуночи три помощницы Рода не зависали над колыбелью, определяя продолжительность жизни младенца, богатство или бедность и оставляя на лбу невидимый знак.

Венда пришла поздним вечером, сразу от Ларса, у которого шестимесячная дочь Малина тяжело заболела и металась в колыбельке, пылая от горячки. Знахарка сбила температуру цветами липы и пижмы и обложила ее компрессами с холодной водой. Малышка не хотела пить, поэтому она добавила сок малины и мед, которые усиливали снадобье. И, наконец, по просьбе Ларса разрубила тень ребенка железным топором, уговаривая ее забрать болезнь девочки. Она не была уверена, что поможет, но сейчас это было все, что она могла сделать. Оставалось только ждать.

Поэтому, когда она сидела за столом в избе Олестко, то мыслями была еще в доме Ларса. Усталость усугубляла беспокойство и бессилие, наполняющие ее сердце. Дети умирали так легко, а она была такой неопытной.

Сначала ей с трудом удавалось бороться с усталостью, но потом до ее ушей долетел разговор женщин. Она прислушалась. Они как раз говорили про болезни детей, и каждую минуту кто-нибудь из них кидал уважительный, а порой и восхищенный взгляд на Венду.

Приближалась середина ночи, когда кто-то постучал в двери. Женщины обменялись взглядами, а мать Насты пошла открывать. Нервный стук в двери ночью не предвещает ничего хорошего.

– У вас Венда? – донесся до них приглушенный мужской голос.

– Да, сейчас позову, – ответила женщина.

Но звать не пришлось, так как девушка уже подошла к дверям.

За порогом, в мерцающем свете факела, ждал бледный и уставший мужчина. Она узнала Свавера, рыбака, отца Лани. Знахарка поняла, что он пришел из-за ребенка.

– Венда, – мужчина с отчаянием уставился на нее. – Помоги. Лань весь вечер таращится в одну точку и дрожит, как от лихорадки, бледная, словно полотно. Ничего не говорит, не отвечает. Помоги!