Икабог

– Ваша... светлость... – выдавил из себя запыхавшийся шпион, – там... говорят... чудовище... прыгало на одной ноге!

– Что-что?

– Прыгало на одной ноге, милорд!.. На одной! Они заметили... всё следы одинаковые... от левой ноги!

Никчэм онемел от удивления. У него в голове не укладывалось, что простолюдины могут проявить сообразительность и заметить такую неувязку. За всю свою жизнь лорду ни разу не приходилось иметь дело с животными, он даже за собственной лошадью не ухаживал, поэтому совсем упустил из виду, что следы от разных ног не бывают абсолютно одинаковыми.

– Я что, один должен заботиться обо всём? – прошипел Никчэм. Он выбежал из гостиной и помчался в комнату охраны, где обнаружил майора Саранча: тот пил вино и играл в карты с приятелями. При виде начальства Саранч вскочил и вытянулся, опустив руки по швам. Лорд поманил его за собой, и оба заговорщика вышли из караулки.

– Я хочу, чтобы Противоикабогская бригада под вашим руководством, Саранч, немедленно выехала на север, – вполголоса приказал Никчэм. – По дороге обязательно наведите шороху. На вас должны обратить внимание во всех населённых пунктах, от Эклервилля до Цинандала. Как только окажетесь на месте, разбейте лагерь и выставьте оцепление на берегу болота.

– Но... – начал было майор Саранч, который уже привык к лёгкой и богатой жизни во дворце. Ему очень нравилось время от времени проезжать по улицам Эклервилля в парадной форме.

– Мне не нужны твои «но», мне нужно, чтобы ты делом занялся! – ощерился Никчэм. – Уже ходят слухи о том, что на севере нет никаких войск! Так что иди и поднимай на ноги всех, кого найдёшь. Да, и ещё: выделишь мне пару человек. Двоих, думаю, будет достаточно. У меня для них будет одно небольшое задание.

Помрачневший Саранч отправился собирать бригаду в поход, а Никчэм поспешил в темницу.

Спустившись в подвал, он услышал, как господин Паркетт без умолку распевает гимн.

– А ну-ка тихо! – взревел Никчэм, вытаскивая меч из ножен и жестом показывая стражнику, чтобы тот отвёл его в камеру Паркетта.

После долгих недель, проведённых в темнице, плотник уже ничем не напоминал того почтенного господина, каким его помнил лорд Никчэм. После того как Паркетту сообщили, что его не отпустят из темницы и он не сможет увидеться с Дейзи, в его глазах появился безумный блеск. Кроме того, всё это время ему не давали ни побриться, ни постричься, и в конце концов он зарос, как дикарь.

– Я сказал, молчать! – рявкнул Никчэм, потому что Паркетт, который, похоже, был не в себе, продолжал напевать гимн. – Мне нужны ещё три ноги, слышишь? Ещё одна левая нога и две правые. Ты меня понимаешь, плотник?

Господин Паркетт на некоторое время замолчал.

– Если я их сделаю, вы позволите мне увидеться с дочерью, милорд? – спросил он наконец хриплым голосом.

Никчэм улыбнулся. Он понял, что этот человек медленно сходит с ума: только сумасшедший мог поверить, что после такого задания его освободят.

– Конечно, позволю, – кивнул Никчэм. – Завтра утром тебе привезут чурбаки. Работай старательнее, плотник. Когда закончишь – будет тебе свидание с дочерью.

На выходе из темницы лорд встретил двух солдат, которых по его приказу прислал Саранч. Никчэм привёл их к себе в комнату, убедился, что рядом нет лакея Шипоуни, запер дверь и повернулся к солдатам.

– Если выполните то, что я вам сейчас прикажу, получите по пятьдесят дукатов, – сказал он. Солдаты радостно переглянулись.

– Ваша задача – ходить по пятам за леди Эсландой, с утра до ночи. Только учтите: она не должна знать, что вы за ней следите. Как только леди останется одна, вы её похитите, причём тайно, чтобы никто ничего не увидел и не услышал. Если она сбежит или если вас заметят, я скажу, что никакого приказа вам не отдавал, и немедленно казню обоих. Всё ясно?

– Что мы должны будем с ней сделать, когда схватим? – спросил один из солдат. Улыбка с его лица исчезла, и теперь он выглядел очень напуганным.

– Хм-м... протянул Никчэм. Он отвернулся к окну и начал размышлять о том, как лучше всего будет поступить с Эсландой. – Да уж, придворная дама – это вам не мясник, Икабог не может просто так пробраться во дворец и съесть её... – Немного помолчав, он внезапно растянул губы в лукавой улыбке. – Я думаю, будет лучше всего, если вы отвезёте леди Эсланду в мой загородный дом. Когда доставите её туда, сообщите мне, и я сразу приеду.



Глава 35. Предложение лорда Никчэма





Когда несколько дней спустя леди Эсланда гуляла в том уголке дворцового сада, где выращивали розы, солдаты, прятавшиеся в кустах, решили, что удобный момент настал. Они схватили её, заткнули ей рот, связали руки и отвезли в загородный дом Никчэма. Затем бойцы отправили лорду донесение о том, что его поручение выполнено, и стали ждать его приезда.

Никчэм тут же вызвал к себе Миллисенту, горничную леди Эсланды. Угрожая убить её младшую сестру, он заставил Миллисенту разослать всем друзьям леди Эсланды письма, в которых девушка сообщала, что её хозяйка решила уйти в монастырь.

Получатели писем были ошарашены: никому из них леди ни разу не говорила, что собирается стать монахиней. Вообще-то некоторые заподозрили, что с её внезапным исчезновением как-то связан лорд Никчэм, но его теперь так сильно боялись, что друзья Эсланды только перешёптывались между собой о своих подозрениях и не отваживались спросить у Никчэма напрямую о её судьбе. Хуже того, никто из них даже не попытался помочь Миллисенте, когда её во время побега из Города-в-Городе поймали солдаты и посадили в темницу.

В свой загородный дом Никчэм прибыл на следующий день, поздно вечером. Прежде всего лорд уплатил каждому из похитителей Эсланды по пятьдесят дукатов и напомнил, что если они кому-нибудь проболтаются о похищении, то их казнят. Затем Никчэм посмотрел на себя в зеркало, тщательно разгладил усики и отправился к леди Эсланде, которая сидела в довольно-таки пыльной библиотеке и читала книгу при свете свечей.

– Добрый вечер, миледи, – поприветствовал её Никчэм и отвесил глубокий поклон.

Леди Эсланда молча подняла на него глаза.

– У меня для вас хорошие новости, – сообщил Никчэм, ослепительно улыбаясь. – Вы станете женой главного советника.

– Да я скорее умру, – любезно ответила леди Эсланда, перевернула страницу и продолжила читать.

– Ну зачем вы так? – упрекнул её Никчэм. – Вы же видите, в моём доме очень не хватает нежной женской руки. Вы будете здесь гораздо счастливее, сможете найти себе намного более полезное занятие, чем тосковать по потомку каких-то сыроделов, который может умереть от голода в любой день.

Леди Эсланда ожидала, что Никчэм будет упоминать капитана Добрэя, и готовилась к этому с того самого момента, как переступила порог этого холодного и грязного дома. Поэтому она смогла ответить, не покраснев при этом и не проронив ни слезинки:

– Лорд Никчэм, меня давно уже не интересует, что будет с капитаном Добрэем. Он на моих глазах признался в измене, и теперь я не ощущаю к нему ничего, кроме отвращения. Я никогда не смогу полюбить изменника. Кстати, по этой же причине я никогда не смогу полюбить вас.

Она произнесла эти слова так убедительно, что Никчэм ей поверил. Тогда он попробовал зайти с другой стороны и заявил, что убьёт её родителей, если она не выйдет за него замуж. Однако леди Эсланда напомнила ему, что она сирота – как и капитан Добрэй. Когда Никчэм пообещал отобрать у неё все украшения, которые оставила ей мать, она пожала плечами и сказала, что любым драгоценностям предпочитает книги. Наконец отчаявшийся Никчэм пригрозил ей убийством. Леди Эсланда улыбнулась и попросила его не медлить с казнью, потому что она уже устала выслушивать все эти глупости.


Никчэм кипел от злости. Он привык всегда добиваться своего – и вдруг коса нашла на камень... Впрочем, это лишь раззадорило самолюбивого лорда. Подумав, он объявил, что раз уж ей так нравятся книги, то он запрёт её в библиотеке на веки вечные. Там на всех окнах установлены решётки; дворецкий Скрягг будет приносить ей еду три раза в день, но она сможет выходить из библиотеки только в ванную комнату. И так будет, пока она не согласится выйти за него замуж.

– Тогда я умру в этой комнате, – спокойно заметила леди Эсланда. – Ну или в ванной – как получится.

Больше она не сказала ни слова, и разъярённый главный советник в конце концов ушёл ни с чем.



Глава 36. Голод в Раздолье





Прошёл год. Потом другой. Потом третий, четвёртый и пятый.

Когда-то раздольцам завидовали все соседи: у них была плодороднейшая земля; сыроделы, виноделы и кондитеры Раздолья были настоящими мастерами, и все жители были счастливы. Теперь это крошечное королевство изменилось почти до неузнаваемости.

В Эклервилле, правда, дела шли почти как всегда. Никчэм не хотел, чтобы король заметил какие-то перемены, поэтому ему пришлось пойти на большие траты для поддержания порядка в столице, особенно в Городе-в-Городе. Однако в городах и селеньях к северу от Эклервилля люди едва сводили концы с концами. Разорялись торговцы, трактирщики, кузнецы, колесники, фермеры, виноградари. Икабог-налог привёл народ к обнищанию. В довершение всех бед каждый мог ожидать появления в своём доме Икабога – или какой-то другой напасти, после которой оставались выломанные двери и чудовищные следы вокруг домов и ферм.

К тем, кто сомневался, что эти погромы совершал Икабог, обычно приходили Чёрные Давители. Так Никчэм и Саранч называли отряды, которые по ночам убивали маловеров, оставляя отпечатки ног чудовища вокруг домов жертв.

Но иногда случалось так, что не верящий в Икабога человек жил посреди города, где подчинённым Никчэма было бы трудно не попасться на глаза его соседям. Тогда лорд устраивал над ним суд. Когда обвиняемый узнавал, что над его родными нависла смертельная угроза (как это было в случае с Добрэем и его друзьями), он тут же сознавался в государственной измене.

Так как осуждённых преступников становилось больше, Никчэму пришлось срочно сооружать для них новые тюрьмы. А ещё он распорядился организовать побольше детских приютов. Спросите, зачем понадобились приюты?

Ну, во-первых, во многих семьях родителей убивали или бросали в темницу. Так как теперь раздольцам было трудно прокормить даже собственные семьи, сирот к себе больше никто не брал.

Во-вторых, бедняки умирали от голода. Обычно родители отдавали детям последнюю крошку хлеба, поэтому нередко случалось так, что в семьях выживали только дети.

И в-третьих, некоторые отчаявшиеся родители, которые лишились своих домов из-за долгов, отдавали детей в приюты, потому что только там у них была крыша над головой и хоть какая-то еда.

Помните горничную Хэтти, которая отважно предупредила леди Эсланду, что капитана Добрэя и его друзей собираются казнить? Ну так вот, на деньги, полученные от Эсланды, Хэтти наняла карету и уехала домой к отцу, который выращивал виноград неподалёку от Цинандала. Год спустя она вышла замуж за некоего Хопкинса и родила ему двойню, мальчика и девочку.

Однако Хопкинсам оказалось не по силам платить Икабог-налог, и у них отобрали продуктовый магазинчик, где они работали и жили. Родители Хэтти ничем не могли им помочь: они умерли от голода вскоре после того, как у них за долги забрали виноградник. Лишившись родного дома, Хэтти и её муж окончательно пали духом; они забрали плачущих от голода детей и отправились в приют Мамаши Брюзги. Близнецы обливались слезами и пытались вырваться из рук матери. Когда за детьми захлопнулась тяжёлая дверь и послышался лязг засова, бедная Хэтти Хопкинс и её муж побрели прочь, рыдая так же горько, как и их дети. Про себя они молились, чтобы Мамаша Брюзга не дала им погибнуть от недоедания.



Глава 37. Дейзи и луна





Приют Мамаши Брюзги сильно изменился с тех пор, как туда угодила Дейзи Паркетт. Вместо обветшавшей избушки на этом месте теперь стоял огромный каменный особняк с решётками на окнах и замками на каждой двери; теперь приют мог вместить целую сотню детей.

Дейзи по-прежнему жила в этом доме. Она выросла и похудела, но при этом носила тот же комбинезон, в котором её похитили: девушка постоянно удлиняла рукава и штанины до подходящего размера и ставила аккуратные заплатки на прорехи. У неё ничего не осталось от прежней жизни, кроме этого комбинезона, и поэтому она продолжала в нём ходить, не желая одеваться в платья, пошитые из мешков из-под капусты, как Марта и её подруги.

После похищения прошло уже несколько долгих лет, но Дейзи не теряла надежды, что её отец жив. Она была умным ребёнком и всегда помнила, что её отец не доверял россказням об Икабоге, поэтому каждый вечер перед сном она представляла себе, как он сидит где-то в тюремной камере и глядит сквозь зарешечённое окно на луну – так же, как и его дочь...

Шёл шестой год её пребывания в доме Мамаши Брюзги. Однажды вечером, уложив в постель близняшек Хопкинсов и пообещав им, что они скоро опять увидят маму и папу, Дейзи забралась под одеяло, глянула на парящий в небе золотистый диск – и вдруг поняла, что больше не верит в то, что отец жив. Надежда покинула её сердце, как птица покидает разорённое гнездо. Не обращая внимания на слёзы, текущие из глаз, девушка говорила себе, что отцу теперь лучше, чем ей: там, на бескрайних небесах, он уже встретился с мамой... Она пыталась утешить себя мыслью о том, что раз у родителей больше нет земного воплощения, то они могут жить где угодно, в том числе и в её собственном сердце. Дейзи убеждала себя, что прежде всего должна поддерживать пылающий в душе огонь воспоминаний, но на самом деле ей хотелось лишь одного: чтобы папа и мама прямо сейчас вошли в комнату и обняли её.

В отличие от многих приютских детей, Дейзи хорошо помнила всё связанное с родителями. Память об их любви поддерживала её в трудные моменты, и она каждый день ухаживала за самыми маленькими детьми, обнимала их и дарила каждому ребёнку частичку тепла, которого ей самой так не хватало.

Но не одни лишь воспоминания о родителях позволяли Дейзи не потерять себя. У неё было странное предчувствие, что ей предстоит сделать нечто очень важное – настолько важное, что оно изменит не только её собственную судьбу, но и судьбу всего Раздолья. Она никогда и никому не рассказывала об этом удивительном предчувствии, даже своей лучшей подруге Марте, но именно оно было источником её силы. Дейзи была уверена, что её звёздный час обязательно наступит.



Глава 38. Явление лорда Никчэма





В число немногих раздольцев, которые в последние годы богатели день ото дня, входила и Мамаша Брюзга. Она принимала к себе детей самого разного возраста, а затем, когда все комнаты заполнились до отказа, старуха пошла к лордам, которые теперь правили королевством, и потребовала у них денег, чтобы она смогла перестроить свою развалюху. Оказалось, что держать приют – это очень выгодное дело, поэтому у Мамаши Брюзги на столе не переводились самые изысканные блюда, которые могли позволить себе только богачи. Бо́льшая часть её золота уходила на покупку лучшего вина из Цинандала. Увы, когда Мамаша Брюзга напивалась, она прямо зверела: во время её пьяных загулов у приютских детей всегда появлялись синяки и ссадины.

Некоторым её подопечным недолго удавалось продержаться на диете из капустного супа и жестокого отношения. В то время как через парадную дверь целыми толпами приводили голодных детей, на маленьком кладбище на заднем дворе приходилось рыть всё новые и новые могилки. Но Мамашу Брюзгу это не волновало. Все эти бледные и худые Джоны и Джейн из приюта были для неё на одно лицо; для старухи имело значение лишь золото, которое она за них получала.

Однако на седьмом году правления лорда Никчэма, когда главный советник получил от Мамаши Брюзги ещё одно письмо с просьбой выделить деньги, он решил устроить проверку приюта, обходившегося так дорого. Чтобы достойно встретить его светлость, Мамаша Брюзга надела своё лучшее платье из чёрного шёлка и теперь старалась, чтобы он не уловил идущий от неё перегар.

– Как вам эти бедные маленькие крошки, ваша светлость? – спросила она лорда, который разглядывал тощих и бледных детей, не отнимая от лица надушенного носового платка. Не дожидаясь ответа, Мамаша Брюзга наклонилась и взяла на руки маленького торфяндца с раздутым от голода животом. – Сами видите, сколько на них приходится тратить...

– Да-да, это понятно... – промычал Никчэм через носовой платок. Он терпеть не мог детей, особенно таких грязных, но ему было известно, что многие раздольцы буквально души не чаяли в маленьких сорванцах, поэтому нельзя было допускать, чтобы их умирало слишком много. – Хорошо, Мамаша Брюзга, считайте, что мы одобрили ваше прошение.