Имитация страсти

Постоянное присутствие в квартире такого хозяина – это совсем не то прозябание и алкогольное прокисание, какое я наблюдала в огромном особняке в Санта-Фе. Там его просто никто не видел. Здесь…

Кроме того, что сам Александр был постоянно напряжен, озабочен, на связи с разными службами и людьми, мы не могли на него не натыкаться в таком ограниченном пространстве. Он уже ходил по квартире, интересовался запасами в холодильнике, приготовлением еды, обедал и ужинал со мной и детьми. Вечерами он приходил в детскую, где я читала мальчикам книги, мы рисовали, смотрели фильмы, просто разговаривали обо всем. По ночам он являлся в мою комнату, которая и была теперь нашей супружеской спальней. Его кабинет был его крепостью. У меня такого уголка не было в этой квартире. У детей, в принципе, тоже. Никто из нас не мог запереть дверь перед хозяином.

Я научилась выпивать стакан водки перед сеансом супружеской любви. Только так удавалось получить хоть какое-то физиологическое даже не удовольствие, а успокоение на минуту, на час. Успокоение в волне гнева, протеста против униженности рабыни, не имеющей человеческого выбора. Есть такая шутка: зануде легче дать, чем объяснить, что ты его не хочешь. Кровавого бандита легче убить, чем отказать ему в том, что ему требуется именно в тот момент, когда он тебе особенно ненавистен.

И все же при таком нашем супружеском раскладе я старалась увести Александра поскорее из детской. Потому что детям еще не открылись расчет и взрослое благоразумие. Они еще не стали лицемерами и не смогут скрыть свою ненависть, если она возникнет. А до ее возникновения оставалась пара вечеров, несколько хамских насмешек отца, грубый окрик или, не дай бог, прикосновение.

Даже ласковый и добродушный Петя иногда смотрел на отца с недоумением, с неосознанным превосходством разумного существа над неразумным. Но он тут же поворачивался ко мне и все забывал в нашем горячем контакте на немыслимом уровне. Связь волчицы и ее самого любимого волчонка в окружении охотников.

С Колей все было сложнее. Вся моя преданность, открытость ему, желание постоянной поддержки в его интересах – все это, вместе взятое, не было причиной прощать что-то отцу. Коля был настолько старше Пети, причем далеко не только по годам, что сам факт того, что я уходила от них вместе с Александром, был для него доказательством моей вины, сговора, предательства.

В тот вечер мы с детьми пришли к ужину после многочасовой прогулки в парке Лосиного острова. На обратном пути попали в пробку почти на час. Дети устали, были голодными, у Пети слипались глазки, Коля, как всегда от переутомления, был немного взвинченным.

Я помогала Ферузе подавать на стол и думала лишь о том, как поскорее уложить детей спать. Очень надеялась на то, что Александр не придет к ужину. Так сначала и было. Мальчики уже доедали свои воздушные сырники, рецепт которых я отыскала накануне, а Феруза сумела по нему создать шедевр. Перед ними стояли чашки с горячим какао, которые я делала на козьем молоке. И тут дверь столовой распахнулась, и вошел Александр, продолжая на ходу громко говорить о чем-то по телефону.

Разговор был, если можно так выразиться, деловой. То есть о том, что нужно с чем-то справиться, что-то преодолеть, кого-то убедить, заставить. Суть, конечно, никому не ясна из посторонних слушателей, но текст состоит всегда из грубых, очень грубых и матерных слов и их образований. Александр не ругался, общаясь с домашними, но дело есть дело, тут он не намерен себя ограничивать и соблюдать дурацкий этикет.

Он продолжал разговаривать, плюхнувшись на свое кресло, показав Ферузе пальцем, что ему положить на тарелку, наливая себе в стакан виски. Потом на минуту прервался, начал есть, но ему опять позвонили, и он продолжал раздавать приказы и угрозы, умудряясь при этом пить и жевать.

Я посмотрела на детей. Петя допил свое какао, разомлел, прерывисто вздохнул и заерзал на стуле, как птенчик в гнезде, собираясь, кажется, уснуть. Коля, наоборот, явно не мог сделать следующий глоток. Он сидел весь напряженный, бледный, со страдальческим выражением глаз.

Я шепнула ему:

– Спокойно допивай. Я быстро отнесу Петю, вернусь, и мы уйдем.

Я так научилась рассчитывать время, каждую секунду, что чаще всего успевала уложиться в единственно возможную паузу до любого взрыва. И на этот раз быстро и по порядку умывала, переодевала Петю. Уложила, и надо было бежать в столовую. Но не сдержалась и лишнюю минуту погрелась в облаке родного, блаженного тепла и сладкого запаха детского сна. Пошептала что-то на ушко, погладила, завернула… Вернулась… А там – гроза.

Александр, по-прежнему погруженный в свои телефонные разборки, развернулся и положил ноги на спинку стула, на котором сидел Коля. Это его самая любимая поза, как у всех крутых, – ноги на столе или любом возвышении перед носом окружающих.

Коля продолжал сидеть на краешке, но был уже бледным до синевы. Рука, которая держала чашку, дрожала.

Мне оставалось буквально два шага до стола, до возможности взять чашку из рук ребенка, поднять его и увести. Не успела. Коля швырнул чашку через весь стол и закричал:

– Забери свои гадкие ноги! Забери сейчас же! Или я не знаю, что сделаю…

Сделать он смог одно: метнулся от стола, упал и забился в рыданиях. Александр бросил телефон и шагнул к нему с таким зверским видом, что даже Феруза издала громкий вопль. Я встала между рыдающим ребенком и крупными мужскими ногами и кулаками существа, который мог в минуты уничтожить пару таких же бандитов, как он сам.

– Только дотронься, – сказала я тихо. – Только попробуй сделать еще шаг, произнести еще одно ругательство. Ты не успеешь меня остановить. Ты ничего не успеешь.

Это был достаточно беспомощный набор угроз, осуществление которых вряд ли удалось бы. Если бы он принял их всерьез, то заткнул бы меня надолго, изолировав от телефона навсегда. Но он не принял, конечно, всерьез. И ломать, уничтожать меня, лишая себя контакта, который сам выбрал, пока не собирался. Но сам факт шантажа оскорбил Александра до глубины его ранимой и трепетной души убийцы. Рабыня из его постели угрожает ему предательством.

– Убери это сопливое дерьмо с пола и убирайся с ним сама. Ты стала слишком многое себе позволять, подобрашка с дороги. Даже лень объяснять, что может ждать тебя. Сама знаешь. Не такая тупая, как Василиса. Короче, с утра чтобы все были в форме. Я приму решение по поводу сына. Как ему стать человеком. И это будет без вариантов.





Решение отца




В ту ночь я очень ждала Александра в спальне. Я надеялась его как-то размягчить, разговорить, уговорить. Усмирив собственную ненависть, самый настоящий леденящий страх до дрожи, напряжение, натянутость каждого нерва, я была готова на самую отчаянную и откровенную имитацию страсти. Я надеялась задеть в нем хотя бы скотский инстинкт, который он в себе так дорого ценит.

За возможность его удовлетворения он всегда готов был дорого платить. Но не в этот раз. Он ко мне не пришел в ту ночь. Тут был какой-то утробный принцип самца: заставить сына, родную кровь, подчиниться, усмирить его, укротить навсегда, сломать достоинство, принципы и волю к свободе.

Александр не дал мне возможности что-то смягчить, на что-то повлиять. Я была всего лишь женщина, а это деталь, излишняя в мужских разборках.

Что для меня было понятно, что я принимала как единственную данность – так это то, что сильный мужчина с опытом криминального решалы принимает вызов ребенка на равных. И более того. Александр втайне от всех, кроме меня, болезненно справлялся с собственными комплексами неполноценности в сравнении с людьми, которым от природы даны культура, цивилизованное восприятие, способность позитивного общения друг с другом и вытекающее из всего этого отвращение к дикарству.

Справлялся по-своему: то есть находил способ кого-то унизить, кого-то просто убить. И тут он встречает этот страшный для него набор в собственном маленьком, болезненном ребенке. И жгучий протест направлен именно против него, отца, как носителя всего грязного, опасного и подлого.

Александр приготовился к настоящему бою. Это было очевидным, раз он отказался даже от возможности насиловать и истязать меня, утверждаясь в своей мужской силе победителя. Примерно это и есть для него секс со мной. Меня не стоит даже унижать или убивать, как Василису. Меня просто нужно употреблять, как неодушевленный предмет, куклу для расслабления, тело, душа в котором, не закричит, не заплачет от боли. Потому что по факту это не боль, а то, что мы по умолчанию называем любовью.

Александр на полном серьезе часто говорит о том, насколько сильнее он меня любит, чем Василису. И в наборе его зверских представлений это так и есть. Мои представления в расчет не берутся.

Я всю ночь со страхом ждала утра. Коля наверняка тоже.

Началось оно как обычно. Завтрак прошел почти мирно. Но после него, когда мы с детьми разбирали программу первого класса по арифметике, в дверь постучала Феруза и сказала, что Колю ждут в кабинете отца.

Мы вышли с ним вдвоем, дошли до двери Александра, я успела увидеть перед его столом тощую тетку в больших очках с папкой каких-то бумаг. И тут муж захлопнул передо мной дверь.

Я неподвижно простояла, глядя на эту дверь, наверное, около часа. Потом они вышли. Сначала тетка, явно довольная собой и суммой гонорара, за нею Александр, который вел перед собой Колю, крепко сжав его плечо.


Никогда не забуду, каким мне показался в тот момент мальчик. Я не увидела живого, объемного человека. Как будто Александр легко нес над полом вырезанную из бумаги фигурку без лица. Просто белое, смазанное пятно. Что они там с ним сделали? Они вынули из ребенка душу. И я решительно шагнула вперед. Александр не посмеет остановить меня при чужом человеке. Но сначала я улыбнулась ему:

– Саша, ты забыл представить мне нашу гостью. Очень хотелось бы познакомиться. Я – Ксения, мать Коли. Выпьете с нами чаю? У нас сегодня абрикосовый пирог.

– Даже не знаю, – оглянулась на Александра тетка. Голос у нее был сухой, негнущийся. – Да, конечно, я бы выпила чаю. Но господин Груздева сообщил нам, что мать Коли умерла.

– После ее смерти господин Груздев женился на мне. Именно я воспитываю его детей уже несколько лет. И да, я считаю себя их матерью. Тебе кажется иначе, Александр?

– Не кажется. Не начинай. Тут просто разговор формальный. Для протокола, как говорится. Ира, покажи ей свои документы. Николай, иди в свою комнату.

– Иди, мой дорогой, – я сжала ледяную руку мальчика. – Я скоро приду к вам.

Он ушел, а я повернулась к очкам на длинном носу.

– Мне показать вам наше брачное свидетельство, какие-то другие документы, подтверждающие мою личность?

– Не надо, – пожала она плечами.

– А мне надо. Покажите, пожалуйста, свое служебное удостоверение, другие документы, подтверждающее ваше право в чужом доме говорить с ребенком без его матери.

– Мачехи, – поправила она меня довольно злобно.

– О терминах могла бы поспорить, но не сейчас.

Александр насмешливо произнес: «Начинается концерт-спектакль», пошел к бару, налил себе стакан виски и оттуда распорядился:

– Ира, покажи ей все. Она думает, я бабу от трех вокзалов привел. Все серьезно, моя дорогая.

Из большого, потрепанного портфеля появились удостоверения поручения на бланках разного уровня, распоряжения за всякими подписями с печатями. Мой муж, кажется, серьезно подготовился к возможной помехе в моем лице. За одно утро ему настрогали пакет документов, который свалит любой суд, не говоря о полиции. А Ирка, она же Ирина Васильевна Осипова, оказалась заместителем председателя комиссии по делам несовершеннолетних нашего района. Она же – представитель в судах в интересах ребенка по заявлению одного из родителей, она же – психолог по теме: «без тренировки не выговоришь», она же – посредник между службой опеки и учреждениями психиатрической коррекции детей, она же…

Мне уже было понятно, что, если я потребую, это чучело вытащит из безразмерного портфеля справку о том, что она может без пропуска входить в Кремль и гадить на улицах, прошу прощения, конечно. Но я гораздо лучше Александра знаю, что такое бумажка в России, как под ворохом бессмысленных бумаг ни о чем с печатями можно похоронить чью-то жизнь, спрятать любое преступление.

Я очень постаралась сохранить спокойствие и по очереди сфотографировала весь этот бумажный мусор. Поблагодарила Ирку и невинно произнесла:

– Надеюсь, ваши полномочия покажутся убедительными специалистам правоохранительных органов, в частности, экспертам и прокуратуре. Большое спасибо за то, что ввели меня в курс дела. Я так понимаю, что на получение всех документов в отношении проверки состояния и положения Коли Груздева у вас было от силы три часа с начала рабочего дня. Если, конечно, вы работаете с восьми. И вот это направление в учреждение психиатрической коррекции моего сына я проверю, пожалуй, прямо сегодня. Зная стремительность решений моего мужа, не думаю, что у нас есть время на раскачку. Так выпьете чаю с пирогом?

– Нет, – фыркнула специалистка по самым важным вопросам и выскочила из квартиры.

Перед этим кивнула только Александру и произнесла:

– Значит, мы работаем. Ждем вашего звонка.

Когда за ней закрылась дверь, Александр подошел ко мне, не выпуская стакана из руки. Смотрел на меня внимательно, почти с интересом.

– Оторвалась? Я тебе не мешал. Ты была очень сексуальной в этой сцене, рядом с шипящей шваброй в очках. Отличная ролевая игра. А давай пойдем в твою комнату. Я соскучился.

– Извини, мне некогда. Нужно срочно поехать по адресу психушки, которую по твоей просьбе нашли для нашего ребенка. Полагаю, это такое же легальное учреждение, как весь твой бизнес.

– Психушка легальная, – рассмеялся он. – Или, по-твоему, я не могу купить все их службы с потрохами? Но не суть. Согласен с тем, что я принял неверное решение. Нет, я не хочу превратить сына в овощ, я, пожалуй, хочу, чтобы он начал понимать, что такое жизнь. Не сю-сю-мусю с мамкой Ксюшей, а настоящая мужская жизнь. Я в семь лет повесил кота и украл у пьяного отца всю его зарплату. Первый раз напился с большими ребятами. Потом вытерпел порку до костей. И ничего, встал на ноги, как видишь. Ладно, пошли. Один урок он получил, следующий будет серьезнее.

И мы пошли в свое гнездышко любви. Я заплатила за отмену одного приговора. Приняла к сведению анонс следующего. Не просто глаз нельзя спускать с мужа, каждый его вздох нужно ловить и анализировать. Вдруг получится что-то предупредить.

Не получилось.





Мужская жизнь




Пару дней Александр вел себя спокойно, общался с детьми естественно, даже добродушно. Больше, правда, развлекался с забавным Петей, с Колей аккуратно обходил острые углы. И как будто не было жуткой сцены с привлечением психиатрической опеки, которая отодвинула меня в ранг мачехи.

Однажды утром он встал рано, собрался, как на работу, и уехал. Мне ничего не сказал, поэтому я не выходила из дома. Ждала сюрприза. В три часа дня я поняла, что материал для диссертации на тему: «Выйти замуж за бандита» у меня есть. В квартире появился Александр, подвел меня и мальчиков к окну и показал новенькую роскошную спортивную машину. Конечно, красную и сверкающую.

– Как насчет совместной прогулки? Забьем багажник жратвой, погуляем, устроим пикничок. Последние летние деньки. И забудем все наши терки. Согласны, пацаны?

Даже Коля неуверенно кивнул. Петя запищал от восторга и прижал ладошки к открытому в изумлении ротику. Я бы, конечно, послала муженька вместе с его тачкой подальше. Он слишком быстро водит, он красуется и бахвалится за рулем. Вместе с детьми, в свободный день, с едой и, наверное, выпивкой – это плохая идея. Но возможность возразить была просто исключена. Дети не поняли бы меня.

И я просто постаралась все предусмотреть для комфортной прогулки и пикника. Машина летала, как по легким облакам, конечно, на предельной скорости. Петя радостно и испуганно визжал. Коля то казался счастливым, то бледнел от страха. Пикник устроили на обочине Серебряного Бора.

Александр умело разжег костер (у него все оказалось в багажнике) и поджарил на огне польские шпикачки.