Исчезновение Стефани Мейлер
Часть 63 из 110 Информация о книге
– А кто вам сказал, что заправщик что-то видел? – Это чистая случайность. Я однажды остановился залить бак, и мы поболтали. Он рассказал мне о том, что видел. И добавил, что поставил в известность полицию, но его свидетельство сочли пустяком. А мое любопытство со временем иссякло. – Это все? – спросил я. – Это все, капитан. Искренне сожалею, что больше ничем не могу вам помочь. Я поблагодарил Островски за сотрудничество и предложил подвезти его, куда ему удобно. – Вы очень любезны, капитан, но мне хочется немного пройтись. Такая дивная ночь! Он встал и откланялся. Но на пороге обернулся и сказал: – Критик. – Простите, не понял? – Эта ваша детская загадка, там, на доске, – горделиво ответил Островски. – Я уже давно на нее смотрю. И сейчас догадался. “Кто хочет писать, но не может писать?” Ответ: критик. Он кивнул на прощание и удалился. – Это он! – закричал я Анне с Дереком, до которых дошло не сразу. – Человек, который хочет писать, но не может и который находился в Большом театре в вечер убийства, – это Островски! Это он заказал Стефани книгу! Спустя несколько секунд Островски сидел в комнате для допросов и вел с нами куда менее приятный разговор. – Нам все известно, Островски! – гремел Дерек. – Вы уже двадцать лет каждую осень даете объявление в газеты филологических факультетов округа Нью-Йорк, ищете того, кто бы написал книгу про убийство в Орфеа. – Зачем вы давали объявление? – спросил я. – Пора рассказать все. Островский посмотрел на меня так, словно я не понимал очевидных вещей: – Ну знаете, капитан… Как вы себе это представляете? Чтобы великий критик унизился до детектива? Представляете, что скажут люди? – А в чем проблема? – Да в том, что есть жанры более уважаемые и менее уважаемые. На почетном месте всегда заумный роман, за ним – роман интеллектуальный, потом исторический, потом просто роман, и уже потом, совсем под конец, прямо перед розовым дамским романом, – детектив. – Это шутка? – рассердился Дерек. – Издеваетесь над нами, да? – Да нет же, тысяча чертей! Нет! Проблема именно в этом. С того вечера, когда произошло убийство, я заложник гениального детективного сюжета, но написать роман не могу. * * * Орфеа, 30 июля 1994 года Вечер убийства Когда спектакль “Дядя Ваня” закончился, Островски вышел из зала. Постановка неплохая, актеры играли хорошо. Уже в антракте он заметил, что публика в его ряду чем-то взволнована. Не все зрители досидели до конца. Причину беспокойства он понял, когда вышел в фойе Большого театра: здесь все бурлило, говорили о том, что только что были убиты четыре человека. С высоты театрального крыльца он окинул взглядом толпу, нескончаемым потоком двигавшуюся в одном направлении – к кварталу Пенфилд. Все хотели взглянуть, что там случилось. В воздухе чувствовалась взвинченность, почти исступление. Все новые люди вливались в человеческий поток, напомнивший Островски море крыс из “Гамельнского крысолова”. Достоинство критика не позволяло ему бежать туда, куда стремились все. Он не любил все модное, насмехался над популярностью и ненавидел любые коллективные восторги. Но атмосфера завораживала, и ему тоже захотелось отдаться течению. Он понял, что в нем проснулось любопытство. И в свой черед бросился в человеческую реку, которая текла по Мейн-стрит, принимая в себя ручьи из прилегающих к ней проулков, и упиралась в мирный жилой квартал. Островски шел быстро и вскоре добрался до Пенфилд-кресент. Повсюду стояли полицейские машины. На стенах домов плясали синие и красные блики маячков. Островски протолкался сквозь толпу, сгрудившуюся у полицейских заграждений. Стояла душная ночь тропического лета. Люди вокруг были взбудораженные, нервные, встревоженные, любопытные. Говорили, что это дом мэра. И что убили не только его, но и жену с сыном. Островски долго стоял на Пенфилд-кресент, не в силах оторваться от открывшегося ему зрелища, и думал о том, что настоящий спектакль был разыгран не в Большом театре, а здесь. Но кто напал на мэра? Почему? Его снедало любопытство. В голове роилась тысяча разных гипотез. Вернувшись в “Палас дю Лак”, он пошел в бар. Время было позднее, но возбуждение не давало ему уснуть. Что случилось? Почему его так взволновало обычное происшествие? Внезапно он понял. Попросил принести бумагу и ручку. Первый раз в жизни у него в голове был готовый сюжет. Захватывающая интрига: пока весь город празднует открытие театрального фестиваля, происходит ужасное убийство. Словно по волшебству: публика смотрит влево, а все происходит справа. Островски даже написал заглавными буквами: ПРЕСТИДИЖИТАЦИЯ. Какое название! Завтра же, прямо с утра, он сбегает в местную книжную лавку и скупит все детективы, какие там есть. И тут его вдруг осенило. До него дошла страшная вещь: если он напишет книгу, все скажут, что это низкий жанр, какой-то детектив. Его репутация будет подорвана навсегда. * * * – Поэтому я так и не смог написать эту книгу, – подытожил Островски двадцать лет спустя, сидя в комнате для допросов. – Я мечтал о ней, она не выходила у меня из головы. Я хотел прочитать эту историю, но написать ее сам не мог. Только не детектив. Слишком большой риск. – И вы решили кого-нибудь нанять? – Да. Просить какого-нибудь известного писателя мне было нельзя. Только подумайте, как бы он мог меня шантажировать, угрожая открыть всем мою тайную страсть к детективам. Я подумал, что менее рискованно нанять студента. Так мне и подвернулась Стефани. Я знал ее еще по “Нью-Йорк литерари ревью”, откуда этот кретин Стивен Бергдорф ее уволил. У Стефани было блестящее перо, чистый беспримесный дар. Она согласилась написать книгу, сказала, что уже много лет подыскивает хороший сюжет. Мы стали друг для друга подарком судьбы. – Вы регулярно связывались со Стефани? – Вначале да. Она часто приезжала в Нью-Йорк, мы встречались в кафе неподалеку от редакции. Она рассказывала, что ей удалось выяснить. Иногда читала мне отрывки. Но бывало и так, что она на какое-то время с головой уходила в поиски и не давала о себе знать. Поэтому я не особо беспокоился, когда на прошлой неделе не смог ей дозвониться. Я ей дал карт-бланш и тридцать тысяч долларов наличными на расходы. Все деньги и славу я оставлял ей, мне просто хотелось узнать развязку этой истории. – Потому что вы считали, что убийца не Тед Тенненбаум, а кто-то другой? – Совершенно верно. Я внимательно следил за развитием событий и знал, что, по свидетельству очевидца, его фургон стоял у дома мэра. А по описанию этого фургона понял, что видел его у Большого театра в вечер убийства, незадолго до семи вечера. В театр я пришел заранее, а внутри можно было сдохнуть от духоты. Я вышел покурить и, чтобы не стоять посреди толпы, отошел на соседнюю улицу. Там такой тупичок, где служебный вход в театр. И я видел, как проехала черная машина. Я обратил на нее внимание, потому что на зад нем стекле у нее странный рисунок. Тот самый фургон Тенненбаума, о котором все потом заговорили. – Но в тот день вы видели, кто сидел за рулем, и это был не Тед Тенненбаум? – Совершенно верно, – сказал Островски. – Кто же тогда был за рулем, мистер Островски? – спросил Дерек. – Шарлотта Браун, жена мэра, – ответил он. – За рулем фургона Тенненбаума была она. – 2. Репетиции Четверг, 17 июля – суббота, 19 июля 2014 года Джесси Розенберг Четверг, 17 июля 2014 года 9 дней до открытия фестиваля Ветеринарная клиника Шарлотты Браун находилась в промышленной зоне Орфеа, неподалеку от двух крупных торговых центров. Как обычно, она въехала на еще пустую парковку в 7.30 утра и поставила машину на закрепленное за ней место прямо у кабинета. Вышла со стаканчиком кофе в руках, явно в хорошем настроении. И настолько погруженная в свои мысли, что, хотя я стоял в паре метров, заметила меня, только когда я ее окликнул. – Добрый день, миссис Браун, – представился я, – капитан Розенберг, полиция штата. Она вздрогнула, подняла на меня глаза и сказала с улыбкой: – Вы меня напугали. Да, я знаю, кто вы такой. Тут она заметила за моей спиной Анну, прислонившуюся к патрульной машине. – Анна? – удивилась Шарлотта и вдруг испугалась: – О боже! Неужели Алан… – Успокойтесь, миссис Браун, с вашим мужем все в полном порядке, – сказал я. – Но нам надо задать вам несколько вопросов. Анна открыла заднюю дверь машины. – Я не понимаю, – пролепетала Шарлотта. – Скоро поймете, – заверил ее я. Мы отвезли Шарлотту в полицию, разрешили ей позвонить секретарше и отменить на сегодня прием, а также адвокату, как полагается по закону. Вместо адвоката она позвонила мужу, и тот немедленно примчался. Но Алан Браун не имел права присутствовать при допросе жены, хоть и был мэром города. Он попытался устроить скандал, но Гулливер привел его в чувство: – Алан, скажите спасибо, что они допросят Шарлотту здесь, быстро и незаметно, а не потащат ее в окружное отделение полиции штата. Шарлотта сидела с чашкой кофе в комнате для допросов и явно очень нервничала. – Миссис Браун, – начал я, – вечером в субботу, 30 июля 1994 года, вы уехали из Большого театра около девятнадцати часов на машине, принадлежавшей Теду Тенненбауму. Вас официально опознал свидетель. Несколько минут спустя эту машину видели перед домом Гордона, именно тогда, когда он и его семья были убиты. Шарлотта Браун опустила глаза. – Я Гордонов не убивала, – сразу отчеканила она.