Я спас СССР. Том I

Я зашел в здание, прогулялся по первому этажу. На меня нахлынула ностальгия по моей «прошлой» жизни». Сколько лет я отдал школе! Сколько учеников выпустил. Некоторые работают в правительстве, стали известными учеными…

Рассматриваю доску почета, выписываю фамилии. Особенное внимание – фронтовикам. Потом у завуча или директора можно будет уточнить детали. Закончив все на первом этаже, поднимаюсь на последний. Тут актовый зал. Пока пустой. Прохожу партер, поднимаюсь на сцену. Все готово к торжеству. Украшенный шариками и цветами задник, плакаты с поздравлениями. За кулисами слышу голоса и смех. Незаметно заглядываю и вижу в заставленном коробками помещении группу старшеклассников во главе с невысоким коренастым парнем в очках. Узкоглазое восточное лицо мне знакомо. Это же Юлий Пак! Предводитель диссидентов на Маяке, заместитель Буковского, который сейчас сидит в психушке. Вот так встреча! Пак держит в руках гитару и инструктирует учеников:

– …Все поняли? Повторим слова последней частушки? Мы ее не репетировали.

Ага, а вот и художественная самодеятельность подъехала. Послушаем.

– Давайте, Юлий Кимович, – дружно отвечают молодые парни. Девушек среди них нет.

Пак берет задорный аккорд, ученики запевают:

…Живет в песках и жрет от пуза

Полуфашист, полуэсер,

Герой Советского Союза

Гамаль Абдель на-всех-Насер…





Громкий хохот.

– Тише вы, черти! – Пак и сам смеется. – Не испугаетесь?

Ребята мотают головами.

– А теперь давайте «Лагерь».

Ученики запевают:

«Мы ходим строем в лагере,

Ребята, хоть куда,

Под зыкинские шлягеры

Ударники труда…»





Заканчивается песня рассказом о лагерном сортире и колючей проволоке.

Я аккуратно делаю шаг назад, спускаюсь в партер.

Вот же сука! Ради политики подводит пацанов под статью. Ладно, не под статью, но точно под проблемы. За такие частушки исключат из комсомола и не дадут характеристику для поступления в институт. И как же оперативно сработал! Недавно радио сообщило о Золотой Звезде Нассера. И тут же Пак подсуетился с капустником. На мероприятии будут дипломаты из ГДР – не замять. Скандал, пойдут слухи… Диссидентам только этого и надо. Ведь в Москву приезжает делегация из ГДР подписывать договор о дружбе. А в песне поется про стену с колючей проволокой. Очень толстый намек. И не просто скандал, а с международным оттенком.

Что же делать?

Предупредить директрису и Седова? Сорвать капустник?

Я выхожу в коридор, прислоняюсь лбом к стеклу окна. СЛОВО молчит как партизан – ни одной подсказки. Или то, что я сюда попал, – это и есть подсказка?

Хлопает дверь, в коридор выходит довольный Пак. Без гитары. Смотрит на меня, и на лице у него появляется узнавание.

– Как же, как же! Русин, правильно?

Спасибо, Господи!

Без замаха, резко бью левой в печень Паку. Тот со всхлипом складывается. Теряя очки, падает на пол. Прижимает руку к боку. Мой бок тоже отдает болью, но явно не такой сильной, как у диссидента.

– Правильно, Русин меня зовут. Пойдем-ка, певец ты наш. – Я хватаю диссидента за ворот пиджака, подбираю расколовшиеся очки и волоку к подсобке. Тут школьная техничка хранит свои швабры и ведра. Вынимаю из брюк ремень, рву пуговицы на брюках Кимовича. Все это время Пак хрипит, пытаясь скукожиться. Нокдаун в печень – страшная вещь.

– Сиди тут тихо, – я легко пинаю диссидента в бедро. – Вылезешь, когда все закончится.

Зыкинские «шлягеры» ему не нравятся… А двадцать миллионов погибших и не родившихся в результате развала СССР – тебе понравятся? Мало кто задумывался, но в 90-е страна практически повторно пережила по потерям Вторую мировую войну!

Возвращаюсь в актовый зал. Ребята уже вышли из-за кулис, ходят по сцене.

– Парни! – Я принимаю деловитый вид. – Юлий Кимович просил передать, что все отменяется!


На меня удивленно смотрят десять пар глаз.

– А вы кто? – наконец соображает высокий десятиклассник с большим кадыком.

– Я товарищ Юлия. По Маяку.

На лицах проступает понимание.

– Обстоятельства изменились. Он вам сам потом расскажет. Был вынужден срочно уехать. У вас все отменяется!



Красково, Подмосковье

Служба старшине нравилась. Синекурой ее назвать было бы неправильно. Дел хватало. Вот целый год проработал он участковым в Малаховке, и каждый день какое-то да происшествие. То обчистят карман у покупателя на местном рынке, то приезжий на станции лишится части багажа, то вечером поножовщина в каком-то дворе… А в выходные танцы на местной «Сковородке». Так завсегдатаи называли танцплощадку в парке. Вот там порой случались такие драки, с огромным количеством участников, потерпевших, что приходилось поднимать по тревоге комендантский взвод расположенного поблизости гарнизона.

Но в один прекрасный день произошло чудо. Куда-то пропали карманники, заявлений от потерпевших с вокзала вообще вторую неделю как не было. Во дворах вдруг присмирела шпана. А танцы на «Сковородке» хоть и мало напоминали бал в Смольном институте, но тихо было, как ночью в бане. Кавалеры приглашали дам, вежливо после танца благодарили и спокойно удалялись подпирать шпалеру танцплощадки.

Старшина, увидев наступление такой прямо-таки подозрительной тишины во вверенном ему околотке, сперва приписал себе заслугу в наведении порядка. Ведь без дела он не сидел, а всячески добивался соблюдения гражданами законности и норм социалистического общежития. Но с небес на грешную Землю его спустило начальство. Не умаляя его заслуг, кои не единожды были отмечены в приказах по райотделу, начальство заявило, что вся эта тишина итог того, что на одной из дач поселился широко известный в определенных криминальных кругах авторитетный гражданин уровня такого высокого, что просто даже знать, что такие люди существуют в природе, не каждому было дано. И местной шантрапе приехавшие из самой столицы на пальцах объяснили, что тихо должно быть в поселке, как в раю. Ибо уважаемый гражданин шума не любит, а отдохнуть необходимо, так как здоровье подорвано нахождением в местах, столь отдаленных и с такими ужасными климатическими условиями, что мама не горюй!

Местные, проявив уважение, подписались сохранять спокойствие, а кто не согласился по ряду причин… Ну всяко бывает. Человеком больше, человеком меньше. Такие мелочи столичных не интересовали.

Начальство, поведав Старшине о причинах такой метаморфозы в отдельно взятом регионе, настоятельно порекомендовало участковому с авторитетом познакомиться. Тем более что проверка паспортного режима входила в его прямые обязанности.

И вот в один прекрасный день утром старшина направился на Тургеневскую улицу узнавать, кого нелегкая принесла на его участок. Трусом он не был, но волнение определенное испытывал. И почему-то представлял гражданина, с которым ему предстояло познакомиться, в виде актера Михаила Пуговкина в образе незабвенного Сафрона Ложкина из фильма «Дело «пестрых». Хотя фотографии перед походом ему показали и схожести не было практически никакой. Из разговоров зная от своих коллег, на что способны уголовники, старшина даже переложил штатный пистолет в карман брюк из кобуры. Чтобы в случае чего достать оружие можно было быстрее.

И вот, дойдя до нужного участка, Старшина позвонил в звонок калитки сплошного забора. Сперва было тихо, но по прошествии пары минут калитка отворилась, и старшина увидел пред собой огромного роста мужчину. Длинные руки с ладонями такой ширины, что напоминали лопату, достигали почти колен, лицо заросло буйным волосом, и вообще фигурой мужчина походил на гориллу, которую старшина видел в зоопарке, будучи в столице.

– Василий Петрович? – поинтересовался старшина.

Гориллоподобный оскалился, что, по-видимому, должно было изображать улыбку, и затряс головой, показывая отрицание. «Немой, что ли?» – подумал старшина.

Тем временем великан, сделав приглашающий жест, провел старшину по дорожке ухоженного сада метров двадцать и показал на беседку. Даже как-то по-дружески подтолкнул его в нужном направлении.

Подойдя к беседке, старшина увидел пожилого седого мужчину, одетого в льняные брюки и светлую рубашку с длинными рукавами. Старик пил чай и читал газету.

Старшина представился и назвал цель посещения. Мужчина улыбнулся одними глазами, глубоко посаженными на землистого цвета лице. Жестом подозвал к себе гориллоподобного и приказал принести паспорта и домовую книгу. Чтобы скрасить участковому ожидание, предложил на выбор чай или кофе. Получив отрицательный ответ, даже как-то расстроился и, дабы проявить гостеприимство, рекомендовал отведать кефиру, молока, киселя, компота или любой другой напиток по вкусу. Старшина был непреклонен. Мужчина пожал плечами и указал милиционеру на стул. Старшину поразило, с какой непосредственностью гражданин с ним общается, и заметил для себя, что наколок на кистях рук у гражданина не было. Совсем. Что, по мнению участкового, совершенно не было типично для криминального авторитета такого уровня. Где же купола? Перстни?

Тем временем детина принес требуемые документы. Старшина внимательно изучил паспорта, записи в домовой книге. Также был ознакомлен с договором аренды дачи. Все предоставленные данные были признаны достоверными, паспорта не поддельными, и все положенные документы находились в идеальном состоянии. Придраться было не к чему, да и не хотелось. И старшина, посчитав свою миссию выполненной, стал прощаться. Мужчина, изобразив досаду от столь поспешного окончания визита, предложил старшине не чиниться и бывать почаще и снова уткнулся в газету.

Милиционер на деревянных ногах направился к калитке, но, не доходя несколько метров до выхода, был окликнут гражданином из беседки. «Мол, какие-то вещи Старшина забыл». Какое же было удивление участкового, когда подошедший детинушка с улыбкой раскрыл тряпицу, которую держал в руках, и на ней лежал его табельный «макаров» и служебное удостоверение. Старшина, ни слова не говоря, взял эти предметы и пулей попытался вылететь из раскрывшейся калитки, да на пороге столкнулся с молодым носатым человеком с папкой в руке, входившим на участок.

Споткнувшись, извинившись и поздоровавшись с парнем, старшина вылетел на улицу. Перевел дух, вытер платком пот со лба.

Вошедший юноша лет этак двадцати трех или двадцати пяти одет был так же в светлые брюки, как хозяин, и в тенниску. На предплечье правой руки имелась наколочка в виде паучка, тянувшегося вверх по паутинке к раскинутым сетям.

Молодой человек поздоровался с великаном за руку, обнялся с хозяином дачи.

– Что за цирк тут у вас, дядь Вась? – спросил новый гость.

– Да это, Слав, Андрюша развлекается, – ответил мужчина. – Давай присаживайся, наливай себе чаю. Я свеженького заварил. И рассказывай, что там нового.

Парень занял место за столом, налил себе чаю в большую красную чашку. Сделал пару глотков.

Затем раскрыл кожаную папку и из ее недр достал лист бумаги, причудливо свернутый в треугольник.

– Сегодня маляву принесли, дядя Вась. Говорят, всем ворам такую послали, кто в столице и Подмосковье обретается.

Хозяин дачи достал очки из очечника, развернул лист и стал внимательно читать. Сам процесс ознакомления много времени не занял. Мужчина снял очки, открыл портсигар и, прикурив от спички, поднесенной гориллоподобным Андреем, задумался.

– Ну что, Петрович, подписываемся? – с нетерпением спросил молодой.

– Подожди, Слав. Не суетись…

– Так люди же торопят.

– Я говорю, не кипиши! С каких это пор барыги «людьми» стали? А, Славик?

Произнеся слово «барыги», Петрович скривил в презрении губы.

– Ну, там кроме барыг еще три вора свои подписи поставили…

– А где ты там воров увидел? Хорошо. Одного я знаю. Правда, он в сучьей войне на сторону администрации встал, вором его можно назвать с натяжкой. Ну да бог с ним. А эти два грузина? Они кто? Почему я про них не слышал никогда? Где положенцами были? На какой крытой или зоне? Кто их «крестил»? Ты знаешь?