Как научить лошадь летать?

Американский фотограф Ричард Аведон написал: «Простите, осталось слишком мало времени».

Секретарь венгерского композитора Дьёрдя Лигети сообщил: «Он креативен и поэтому абсолютно загружен работой. Таким образом, по той же причине, по которой вы интересуетесь его творческим процессом, у него, к сожалению, нет времени помочь вам в исследовании. Он также попросил добавить, что он не успеет ответить вам лично, поскольку отчаянно пытается закончить “Концерт для скрипки”, премьера которого должна состояться этой осенью».

Профессор связался с 275 людьми. Треть ему отказали из-за отсутствия времени. Еще треть вообще не ответили на его письма. Мы можем предположить, что они так поступили также из-за нехватки времени и от того, что у них нет секретаря.

Время — исходный материал созидания. Исключите волшебство и миф, и останется только работа: над тем, чтобы стать специалистом посредством теоретических и практических занятий; по поиску решений и новых задач; с помощью метода проб и ошибок; над идеями и способами их совершенствования; по созданию. Творчество поглощает автора. Это процесс, длящийся целый день, каждый день. У создателя нет ни выходных, ни отпуска. Трудиться приходится не тогда, когда есть настроение. Это входит в привычку, становится навязчивой идеей, наваждением и призванием. Общая черта, которая связывает всех творцов, это то, как они проводят свое время. Несмотря на то что вы читали и что утверждают они сами, почти все проводят большую часть своего времени за работой. Историй успеха, достигнутого продолжительным трудом и бессонными ночами, гораздо больше, чем случаев мгновенной удачи.

Умение говорить «нет» таит в себе больше созидательной силы, чем сами идеи, инсайты и талант вместе взятые. Благодаря этому навыку мы можем сэкономить время, без которого не получилось бы творить. Математика времени довольно проста: у вас его меньше, чем вы думаете, а вам его нужно больше, чем кажется.

Нас не учат отказывать. Нас учат не отказывать. «Нет» — это грубость. «Нет» — это отпор, несогласие, легкая форма вербальной агрессии. «Нет» — это ответ наркотикам и незнакомцам с кон­фетами.

Но вернемся к венгерскому профессору, известному и заслуженному деятелю науки, который вежливо лично попросил уделить ему немного времени людей, уже добившихся творческих успехов. При этом две трети отказались от интервью, просто промолчав или же поручив другим людям сделать это за них, и сами не потратили на отказ ни минуты.

Создатели спрашивают не сколько времени займет то или иное действие, а сколько творческих сил будет потрачено зря. На это интервью, письмо, поездку в кино, ужин с друзьями, вечеринку, последний день лета. Сколько всего я не создам, если соглашусь? Набросок? Строфу? Абзац? Эксперимент? Двадцать строк кода? Ответ всегда одинаков: согласие стоит творчества. У нас и так мало времени. Надо купить продукты, заправить машину, уделить время семье, сходить на основную работу.

Люди, которые занимаются творчеством, отлично об этом знают. Они понимают, что весь мир — это «незнакомцы с конфетами». Умеют сказать «нет» и справиться с последствиями. Чарльз Диккенс в отказе на приглашение другу писал:

Люди постоянно говорят мне «лишь полчаса», «это всего один день», «только вечер», но они не знают, что невозможно порой приказать себе отвлечься строго на установленный промежуток в пять минут или что одни мысли о предстоящей встрече могут волновать разум весь день. Тот, кто предан искусству, должен смириться с необходимостью полностью посвятить себя ему и расценивать это как награду. Я буду опечален, если ты воспримешь это как нежелание увидеть тебя, но ничего не могу поделать. Я обязан продолжать свой путь во что бы то ни стало126.

Из-за отказов другие люди называют нас отчужденными, скучными, грубыми, недружелюбными, эгоистичными, необщительными, равнодушными, одинокими и награждают еще целым арсеналом оскорблений.



4

А теперь вымойте руки

Неудача обычно сопровождается неприятием.

В 1846 году множество женщин и младенцев погибли при родах в Вене. Причиной смерти стал послеродовой сепсис — медленно развивающееся смертельное заболевание. При центральном клиническом госпитале города было два роддома. Женщины и ново­рожденные умирали только в одном из них. Роженицы ждали у дверей больницы, умоляя, чтобы их не увозили в смертельно опасную клинику, а если им отказывали, рожали прямо на улице. И после уличных родов выживали больше младенцев и женщин, чем в том роддоме. Все смертельные случаи произошли по вине докторов. В другой же клинике роды принимали акушерки.

Центральный госпиталь также был университетской клиникой, где доктора обучались своему ремеслу, вскрывая трупы. Один из докторов, венгерский акушер Игнац Земмельвейс, задумался: не передается ли каким-то образом послеродовой сепсис от трупов к рожающим. Большинство коллег сочли его вопрос несообразным. К примеру, Карл Леви, датский акушер, писал, что «точка зрения Земмельвейса слишком неясно сформулирована, его наблюдения чересчур несистемны, а сам он очень неопытен, чтобы добиться настоящих научных результатов». Леви раздражало, что работа коллеги не подкреплена теорией. Акушер предполагал, что некий биологический материал переносится из морга в палаты с роженицами, но не знал точно — что именно. Леви счел это неудовлетворительным с «научной точки зрения».

Однако с клинической точки зрения у Земмельвейса было дос­таточно убедительных доказательств его гипотезы127. Во времена, когда доктора не мыли руки при входе в операционную или выходе из нее и так гордились кровавыми пятнами на своих халатах, что не стирали их, акушер убедил их мыть руки перед тем, как принимать роды, и это моментально дало эффект. В апреле 1847 года в смертоносном роддоме при Центральной больнице Вены во время родов скончались 57 женщин, что составило 18% от всех пациентов. В середине мая Земмельвейс ввел обязательное мытье рук. В июне погибли 6 женщин: уровень смертности сократился до 2% и совпал с показателями второго роддома, в котором не было таких проблем. Далее эти цифры не изменялись, а в некоторые месяцы такие случаи совсем отсутствовали. За следующие два года Земмельвейс спас жизни около 500 женщин и неуточненному количеству детей128.

Но и этого оказалось недостаточно, чтобы победить скептический настрой. Американский акушер Чарльз Мейс был типичным представителем негодующего научного сообщества. Он говорил студентам, что руки доктора не могут переносить заболевания, потому что доктора — джентльмены, а «руки джентльмена всегда чисты».

Земмельвейс не понимал, почему эта простая процедура перед родами спасала жизни, он всего лишь знал, что это работает. А если вы не знаете, почему это спасает жизни, зачем это делать? Джентльменам-современникам Леви, Мейса и Земмельвейса было недостаточно просто предотвращать смерти тысяч женщин и младенцев.

Вместе с неприятием идей Земмельвейса медицинским сообществом его настрой и поведение стали ухудшаться. Пока он не предложил ввести обязательное мытье рук, был восходящей звездой в госпитале. Через несколько лет после этого потерял работу, у него начали проявляться признаки психического заболевания. Его заманили в психиатрическую лечебницу, надели на него смирительную рубашку и регулярно избивали. Через две недели он скончался. На похороны пришло совсем мало людей. Без надзора Земмельвейса доктора в Центральной больнице Вены перестали мыть руки. Уровень смертности женщин и новорожденных подскочил на 600%.

Даже в такой эмпирической и научной области, как медицина, и даже притом что решался важнейший вопрос — жизни и смерти, а инновация заключалась в такой малости, чтобы просто попросить мыть руки, создатели могут столкнуться с неприятием.

Почему? Потому что возникает мощнейшая реакция сопротивления изменениям со стороны устоявшегося порядка. Когда вы привносите нечто действительно новое в мир, следует приготовиться к отторжению. Изменение мира обычно не совсем приятное занятие. Порой сложность созидания состоит не в том, чтобы придумать идею, а в том, чтобы сохранить ее, а еще лучше — вместе с ней спасти и себя.

Идея Земмельвейса поставила под сомнение древнейшую медицинскую догму. Со времен Гиппократа докторов учили гуморальной теории. По ней тело человека состоит из четырех видов жидкости (или гумора): черной желчи, желтой желчи, флегмы (слизи) и крови. Следы гуморальной теории сохранились в языке по сей день. На латыни черная желчь называлась melan chole. Про людей с избытком черной желчи говорили, что они страдают от меланхолии. Большое содержание желтой желчи, или chole, приводило к тому, что человек становился холериком. Чрезмерное количество крови, или sanguis, в организме делало ее обладателя оптимистом, или сангвиником. Флегма была признаком стоика, или флегматика. Крепкое здоровье служило признаком того, что все жидкости находятся в балансе. Согласно теории миазмов, заболевание или отклонение были следствием дисбаланса, который, в свою очередь, наступал от вдыхания «плохого воздуха». Болезни лечили кровопусканием. В XIX веке доктора использовали для этого пиявок. Такое лечение называлось гирудотерапией. Пиявка прикреплялась к коже пациента с помощью присосок на переднем и заднем концах тельца, а затем прокалывала кожу укусом трехзубой челюсти, по форме напоминающей пропеллер. Через укус она выпускала в тело человека анестетик и антикоагулянт, а затем пила его кровь. Насытившись, отпускала кожу и начинала переваривать полученную кровь. Процесс занимал до двух часов. Надо было набраться терпения. Если пиявку снимали до того, как она насытится, ее могло стошнить прямо в открытую ранку пациента.

Идея Земмельвейса о том, что послеродовой сепсис может быть принесен докторами из морга, поэтому заражение можно предотвратить мытьем рук, противоречила древней троице гуморов, миазмов и гирудотерапии. Как гигиена могла повлиять на состояние здоровья, если заболевания развивались спонтанно внутри тела пациента?

Когда Земмельвейс лежал при смерти, другой творец, Луи Пастер, нашел ответ на этот вопрос. Тогда как акушер указывал на число выживших женщин и ждал, что здравый смысл восторжествует, Пастер использовал четко продуманные эксперименты для развития микробной теории. Он предоставил неопровержимые доказательства того, что причиной многих заболеваний служат живые микроорганизмы. Пастер отлично понимал, что его теория может вызвать противоречия, а возможно, даже враждебное отношение, с которым столкнулись инициативные личности вроде Земмельвейса. Сторонники гуморальной теории боролись со слухами о существовании микробов на протяжении веков. Пастер тщательно подготовил доказательства, проявил упорство и в конце концов убедил почти всю Европу. Результаты клинической практики Земмельвейса лишь намекали на правду, но их было недостаточно, чтобы победить две тысячи лет веры в нечто иное. По словам лучших мыслителей, новой идее требуются гораздо более убедительные доказательства по сравнению со старой.

Дэвид Юм: «Мудрый человек соизмеряет свою веру с доказательствами».

Пьер-Симон Лаплас: «Вес доказательства невероятной гипотезы должен быть пропорционален степени ее невероятности».

Марчелло Труцци: «Необычной теории необходимо необычайно убедительное доказательство».

Карл Саган: «Невероятные утверждения требуют невероятных доказательств»129.

Господствующие идеи подкреплены тем, что давно существуют и хорошо знакомы, несмотря на то что позже наверняка будут казаться нам глупыми. Их могут изменить люди, готовые встретить неприятие доказательствами, терпением и выдержкой. Земмельвейс верил, что спасения сотен женщин для этого достаточно.

Одной из причин краха Земмельвейса стало то, что он не ожидал подобного агрессивного отторжения такой отличной идеи и был шокирован яростными и порой даже личностными нападками. Но инновация — это проникновение нового в старое, камень в ботинке устоявшегося порядка, а это порой приводит к угрозам в адрес создателей. Как следствие, созидание редко встречают с распростертыми объятиями.

И все же удивление Земмельвейса довольно типично. Одно из самых распространенных заблуждений относительно творчества заключается в том, что мир всегда радостно принимает хорошие идеи.



5

Улучшенные мышеловки

Размашистым беглым почерком, который соединял не только буквы, но и слова, Ральф Эмерсон писал в дневнике: «Если человек продает хорошее зерно130, или дерево, или доски, или свиней, делает лучшие по сравнению с другими мастерами стулья, ножи, распятия или церковные органы, к его дому будет протоптана широкая тропа, даже если он живет в лесу». К 1889 году, через несколько лет после его смерти, эти слова перефразировали следующим образом: «Если человек может написать лучшую по сравнению с другими книгу131, провести лучшую проповедь или сделать лучшую мышеловку, то даже если он построит себе дом в лесу, к его дверям будет вести хорошо протоптанная тропинка». Позже высказывание получило новую вариацию: «Сделайте лучшую мышеловку, и люди проложат тропинку к вашему дому»132. Именно в таком виде выражение стало знаменитым.

Эти слова послужили причиной не только неправильного представления о популярности новых вещей в целом. Многие восприняли фразу буквально, и в результате у мышеловок появилось невероятное количество патентов и модификаций. Ежегодно на авторство очередных мышеловок подавалось около четырех сотен заявок. Около сорока из них принимались. Общее количество патентов на это устройство достигло пяти тысяч133, из-за чего Ведомство по патентам и товарным знакам США ввело тридцать девять подклассов для этих ловушек, включая «прокалывание», «удушение или удавление», «электрооглушение» и «подрыв». Почти все патенты на них принадлежат независимым изобретателям. Практически каждый цитирует выражение, которое, по их мнению, принадлежит Эмерсону134. Но люди не проложили тропинки к их дверям. Из пяти тысяч патентов хотя бы какое-то финансирование получили неполные два десятка.


Афоризм вовсе не взывал к улучшению конструкции этого не­хитрого приспособления. Скорее, его автора вдохновила улучшенная мышеловка. Ральф никак не мог написать подобного выражения135, поскольку скончался за несколько лет до того, как появились массово выпускаемые устройства для ловли грызунов. Я отлично знаю эту историю, так как мой прадед жил во времена Эмерсона и зарабатывал на жизнь отловом крыс. Его основными «инструментами» были собаки: джек-рассел-терьеры — сравнительно новая в то время порода, которая была выведена специально для охоты на вредителей. Другими распространенными способами отлова грызунов считались кошки, которые вопреки своей репутации были менее эффективными, чем собаки. Также в ходу были ловля в клетки и утопление. В 1880-х годах все изменилось, когда изобретатель из Иллинойса Уильям Хукер создал первую мышеловку для массового производства136. И вскоре ремесло моей семьи также трансформировалось. Необходимость в крысоловах пропала, поскольку люди могли купить дешевые ловушки. Приспособление Хукера имело всем теперь знакомую конструкцию: перекладина на пружине, запускаемой рычагом, который активирует мышь, когда берет приманку. Это и есть «лучшая мышеловка», о которой говорится в перефразированном выражении Эмерсона 1889 года. Ее не надо придумывать снова, Уильям Хукер уже сделал ее.

Ловушка Хукера была усовершенствована спустя несколько лет137. Она стала дешевой, простой в использовании и эффективной. И сегодня мышеловки выглядят точно так же. Ежегодно в них попадает четверть миллиона грызунов, и именно такие приспособления превосходят по продажам конкурентов в соотношении два к одному, хотя стоят меньше доллара. Почти все мышеловки из пяти тысяч вариантов, запатентованных после модели Хукера, были отвергнуты.

Представление о том, что создателей воспринимают как героев, также неверно сегодня, как и тогда, когда Эмерсон якобы написал свое изречение. В действительности же Ральф говорил об «обычной» славе, а именно — об успехе человека внутри его сообщества, которому он предлагает ценные товары и услуги. Если бы он писал об этом сегодня, выражение звучало бы так: «Откройте лучшую кофейню в городе, и соседи выстроятся в очередь за чашкой вашего кофе». И это не призыв изобрести альтернативу кофе.

Ошибочное мнение, что мир ждет улучшенную версию мышеловки, не только привело к появлению большого количества ее модификаций, но и породило целую индустрию хищников. Конторы, которые называют себя «промоутерами изобретений», дают рекламу по телевизору, радио, в газетах и журналах, обещая оценить идеи, запатентовать и продавать производителям и розничным торговцам. Они берут первоначальный взнос за «оценку», которая почти всегда подтверждает, что идея может быть запатентована и коммерчески выгодна. Затем эти компании требуют тысячи долларов на юридические и маркетинговые услуги. Изобретателей заставляют поверить в то, что их идея была выбрана специально. Их убеждают, что компания по продвижению идей вложит в них время и средства, чтобы их открытие могло принести роялти. В действительности эти компании зарабатывают именно на авансовых платежах. В области маркетинга и помощи изобретателям они мало чего добиваются.

В 1999 году в США федеральные власти вмешались в эту ситуацию, чтобы защитить «самый ценный естественный ресурс нации — независимых изобретателей»138. Президент Клинтон подписал Указ о защите американских изобретателей, а Федеральная торговая комиссия подала иски против компаний-промоутеров изобретений, среди которых были National Idea Center, American Invention Associates, National Idea Network, National Invention Network и Eureka Solutions International. Федеральная торговая комиссия, полностью осознавая иронию своего выбора, назвала эту кампанию «Проект “мышеловка”».

Одна из компаний, Davison & Associates, пришла к соглашению с Федеральной торговой комиссией и выплатила компенсацию в 11 миллионов долларов, пообещав, что больше не будет неверно представлять свои услуги139. С тех пор она сменила название на Davison Design. В ее владения входит похожая на парк развлечений фабрика под названием Inventionland («Страна изобретений»), в которой даже есть замок, пиратский корабль и домик на дереве за фальшивой дверью в виде книжной полки на стене их офиса в городе О’Хара. В этой «Стране изобретений» работали так называемые Invention­­men («люди-изобретатели»). Среди их открытий числятся сковородка для приготовления фрикаделек, перекладина для хранения вьетнамок и одежда для собак. Многие придумки основаны на идеях самого Дэвисона140, хотя их и учитывают как «клиентские проекты».

Фабрика Inventionland — это как раз то место, которое поможет нам узнать правду об улучшенных мышеловках. По условиям соглашения с Федеральной торговой комиссией Дэвисон должен был предоставить информацию о том, какое количество его клиентов получают прибыль. Согласно отчету 2012-го, ежегодно в среднем 11 тысяч человек подписывают договоры с компанией. Из них заработать удается троим. За 23 года с момента ее открытия в 1989-м прибыль получили 27 человек. Иными словами, приблизительно по одному в год. Сколько они заработали? Дэвисон должен был предоставить данные о расценках. Количество клиентов умножили на ставки и получили продажи в 45 миллионов долларов в год141. По словам Дэвисона, продажи клиентских проектов составляют 0,001% от прибыли компании и 10% роялти, которые получают их клиенты. Если это действительно так, то Дэвисон зарабатывает 450 долларов в год с роялти, а все его клиенты ежегодно в сумме получают 4050 долларов на фоне 45 миллионов долларов, потраченных ими на услуги организации, что составляет меньше доллара на каждые вложенные 10 тысяч долларов.

Дэвисон предлагает заключить сделки по более чем 60 тысячам идей в год. Одно это уже должно насторожить изобретателя и может развеять миф о лучшей мышеловке. К сожалению, тот, кому с самого начала нравится ваша идея, либо очень любит вас, либо что-то от вас хочет. Чего всегда следует ожидать, так это неприятия. Сделайте улучшенную мышеловку, и люди не проложат тропинку к вашей двери. Вы должны проложить дорогу к людям.



6

Самый убедительный контраргумент

Неприятие может быть болезненным, но это отнюдь не худшее, что может произойти. Гастон Эрвье 22 февраля 1911 года стоял на первом уровне Эйфелевой башни, держась за ограждение. Он находился на высоте почти 61 метр над Парижем. Люди, которые наблюдали за ним снизу, казались меньше ногтя.

Эрвье был изобретателем парашюта и аэростата. В 1906-м он участвовал в экспедиции, которая должна была достичь Северного полюса на аэростате. В 1909-м он придумал парашют как средство торможения аэростата. Эрвье поднялся на Эйфелеву башню, чтобы проверить новый аварийный парашют для пилотов. Он уточнил направление ветра, нервно вздохнул и начал испытание. Купол открылся сразу после того, как изобретатель оторвался от платформы. Шелк, наполнившись воздухом, принял форму полусферы, а затем спокойно опустился на землю. Фотограф голландской еженедельной газеты Het Leven запечатлел момент плавного приземления фигуры в тени северо-западной арки Эйфелевой башни, окруженной толпой наблюдателей на фоне дворца Трокадеро.

Однако здесь таилась уловка. Вместо того чтобы совершить прыжок с парашютом самостоятельно, Эрвье использовал 70-килограммовый манекен. Большинство сочли это разумным, но существовал по крайней мере один человек, принявший это за оскорбление. Франц Райхельт был австрийским портным, и он занимался созданием собственного варианта парашюта. Он обвинил Эрвье в шарлатанстве142 и через год, 4 февраля 1912 года, сам поднялся на Эйфелеву башню, чтобы провести испытания своего изобретения.

Райхельт сделал все возможное, чтобы его попытка была освещена должным образом143. Фотографы, журналисты и операторы из новостного агентства Pathé News ждали его в полном сборе. Он попозировал для фотографий, скинул свой черный берет, а затем сделал заявление, которое многих застало врасплох. Он отказался от страховки и манекена. По словам мастера, он настолько уверен в эффективности устройства, что лично совершит прыжок144.

Гастон Эрвье, который приехал к Эйфелевой башне, чтобы понаблюдать за экспериментом Райхельта, пытался отговорить его. Он утверждал, что этот парашют не сработает по техническим причинам. После жаркого спора Райхельт развернулся и направился к лестнице. Поднимаясь, обернулся и обратился к Эрвье со словами: «Мой парашют послужит самым убедительным контраргументом вашим возражениям».

Эрвье одолел 360 ступеней до первого уровня башни с парашютом и манекеном, а Райхельт двигался с пустыми руками — его парашют уже был на нем, как в реальной ситуации на настоящем пилоте перед прыжком с терпящего крушение самолета. Описание концепции портного появилось в газетах на следующий день: «Мое изобретение кардинально отличается от схожих устройств. Одна его часть изготовлена из водонепроницаемой ткани, другая — из чисто­го шелка. Водонепроницаемая часть служит пилоту одеждой и так же облегает тело. Часть из шелка — это парашют, который складывается за спиной пилота наподобие рюкзака».

Райхельта ждали наверху два его помощника. Они установили на стол стул, чтобы испытатель мог подняться над ограждением первого уровня и совершить прыжок. Больше минуты он стоял одной ногой на стуле, а другой — на ограждении и смотрел вниз, оценивая направление ветра и совершая последние приготовления. В Париже было морозно, и изо рта изобретателя выходил пар. Затем он сошел с ограждения и устремился в пустоту.

Фотограф Het Leven ждал под северо-западной аркой, чтобы сделать в точности такие же снимки, как в день испытания Эрвье, только на этот раз с живым человеком.

На фотографии действительно запечатлен живой человек, но это не единственное ее отличие от предыдущей фотографии. Если на снимке эксперимента Эрвье мы видим идеально раскрытый парашют, то на фото Райхельта изображено размытое пятно, похожее на сломанный зонтик. Сломанный зонтик — это отважный портной. Его «парашют» не сработал. Изобретение представляло собой костюм, который должен был позволить человеку планировать, как белка-летяга. Рукава и брюки были соединены шелковой тканью, а над головой возвышалась конструкция, похожая на капор. Разогнавшись за четыре секунды145 до скорости в 95 километров в час, Райхельт упал в облаке изморози и пыли, оставив за собой 15-сантиметровую траншею. Он умер от удара о землю.

На изготовление современных парашютов берется 65 квадратных метров ткани, и сам купол следует раскрывать только на высоте не ниже 76 метров. Парашют Райхельта по площади был меньше 33 квадратных метров, а воспользовался им изобретатель на высоте 57 метров. Для успешного прыжка ему не хватило ни поверхности ткани, ни высоты. Именно поэтому Эрвье пытался его остановить.

И он был не единственным146, предупреждавшим Райхельта о том, что его костюм-парашют не сработает. Эксперты старейшего французского аэроклуба Aéro-Club de France забраковали его изобретение, написав: «Поверхность устройства слишком мала. Вы разобьетесь».

Портной проигнорировал все предупреждения, а вместе с ними реальность. Как скажет 70 лет спустя американский физик Ричард Фейнман, «чтобы создать эффективную технологию, необходимо считаться с реальностью, а не с мнением общества, поскольку природу обмануть невозможно»147.

Опуская драматический финал этой истории, отмечу: случай Райхельта типичен для многих начинающих изобретателей. Мы узна­ем о некоторых победных открытиях, но никогда — о том, как творцы терпят поражение. Истории вроде той, что произошла с Игнацем Земмельвейсом, чудом доходят до нас. Они оставляют неизгладимое впечатление, потому что в них скрыта драматическая ирония: ведь мы знаем, что изобретатель в конце концов окажется прав. Потому-то создатели и кажутся нам героями, а те, кто не принимает плоды их труда, — злодеями. Однако противники изобретений почти всегда искренни в своих мнениях. Они стремятся остановить неверные и опасные мысли. Они уверены в своей правоте и часто не напрасно. Если бы Райхельт успешно приземлился, его история была бы совершенно другой. Он бы стал героем, Эрвье превратился бы в завистника, а Aéro-Club de France — в кучку отсталых обструкционистов. В этой истории изменился бы только финал. Мотивы противников Райхельта были бы прежними.

Неприятие ценно.



7

Рефлекторное неприятие

Как уже отмечалось выше, Джуда Фолкман сталкивался с непри­ятием на протяжении многих лет. Ему не давали гранты, его статьи отказывались печатать, аудитории, перед которыми он выступал, были настроены враждебно. Он проходил через судебные тяжбы, понижения в должности, выслушивал завуалированные издевки и оскорбления. Но у него была харизма. Джуда вдохновлял исследователей, всегда уделял время пациентам и каждый день говорил жене, что любит ее. Фолкмана отвергали не потому, что он был плохим человеком, а потому, что у него были неожиданные идеи. Его не принимали, потому что это естественная реакция на нечто новое.

Почему? Потому что мы нуждаемся в новом и вместе с тем в равной степени боимся его.

В 1950-х психологи Джейкоб Гетцельс и Филип Джексон провели исследование в группе старшеклассников148. У всех учащихся уровень IQ был выше среднего, но Гетцельс и Джексон обнаружили, что у более креативных студентов он ниже, чем у тех, кто менее склонен к творчеству149. Школьники должны были написать краткую автобиографию. Вот текст одного из испытуемых с высоким показателем IQ:

В моей биографии нет ничего интересного или необычного, поэтому я не вижу особого смысла говорить о себе. Тем не менее попытаюсь выдать определенное количество информации, раз это от меня требуется. Я родился 8 мая 1943 года в Атланте, штат Джорджия. За редким исключением в моем роду были в основном шотландцы и англичане. Ближайшие родственники почти всю жизнь прожили на Юге США, хотя некоторые из Нью-Йорка. Я провел в Джорджии только первые шесть недель своей жизни, а затем семья переехала в город Фэрфакс штата Вирджиния. Мы прожили там четыре года, со мной за это время не приключилось ничего особенного.

Другой очень креативный учащийся написал:

В 1943 году родился я. С тех самых пор я без остановки существую. Мои родители — это мои мама и папа, что, как я понял с годами, вполне удобно. Отец работает терапевтом и хирургом — по крайней мере, так гласит вывеска на двери его кабинета. Конечно, он больше не трудится, ведь папа в том возрасте, когда мужчина должен наслаждаться оставшимся у него временем. В позапрошлое Рождество он покинул место своей службы — больницу Mercy Hospital. Ему подарили перьевую ручку в знак признательности за 27 лет работы.

Различия между этими двумя отрывками — типичный пример разницы, которую в ходе исследований обнаружили между детьми с высоким IQ и учащимися с творческими наклонностями. Креативные были веселыми, игривыми, менее предсказуемыми и более необычными, чем дети с высоким уровнем интеллекта. В этом нет ничего удивительного. Что поразило исследователей, так это учителя, которым нравились умные ребята, а креативные — нет. Гетцельс и Джексон были шокированы. Они ждали совершенно иных результатов, ведь их эксперимент выявил, что у творчески одаренных были порой даже более впечатляющие успехи в учебе, чем у обладателей высокого IQ, вопреки разнице в показателях этого теста на 23 балла. Если вы верите в тесты на уровень интеллекта, как учителя той школы, вы бы решили, что талантливые дети выдали нетипичные результаты. Однако несмотря на то что они были звездными учениками, которые превзошли ожидания, учителям они все равно не нравились. Они предпочитали менее творческих, но чья успеваемость соответствовала их ожиданиям.

Результаты исследования не были из ряда вон выходящими. В последующие годы эксперимент много раз повторяли150, но итоги всегда оставались неизменными. Подавляющее большинство педагогов (98% опрошенных)говорят, будто творчество настолько важно, что ему следует обучать детей ежедневно151. Но проверка показала, что почти всегда они отдают предпочтение менее креативным ученикам.

Эффект Гетцельса — Джексона можно заметить не только в школах, но и во взрослой жизни152. Ответственные лица и авторитетные представители бизнеса, науки и правительства в один голос утвержда­ют, что ценят креативный подход, но на практике совершенно не выделяют творческих людей.