Как научить лошадь летать?

3

Очевидные факты

Когда Робину Уоррену вручали Нобелевскую премию191, он процитировал Шерлока Холмса: «Нет ничего более обманчивого, чем очевидные факты».

То, что в желудке не может быть бактерий, было «очевидным фактом», как и то, что врачи-реаниматологи должны извлекать проволочный направитель катетера, а на рентгеновских снимках легких не должно быть горилл.

Радиологи — специалисты замечать что-то необычное. Годы учебы и практики помогают им обнаруживать то, что невидимо для остальных. Они могут диагностировать заболевание192, посмотрев на снимок грудной клетки всего пятую долю секунды — это же время требуется для произвольного движения глаз. Если бы мы с вами посмотрели на рентген легкого, в поисках изъянов изучили бы его целиком. Так же поступают и радиологи-новички. Однако по мере того как у них накапливается опыт, они все меньше передвигают взгляд от одной точки к другой, пока не становится достаточно и одного взгляда на определенные участки на несколько мгновений, чтобы получить нужную информацию.

Это называется выборочным вниманием, и это отличает высокий уровень компетентности. У слова «эксперт» такой же корень, как и у латинского слова experientia («опыт»). Английский писатель Олдос Хаксли писал в собрании эссе 1932 года Texts and Pretexts («Тексты и предлоги»): «Опыт обусловлен разумом и интуицией, тем, что вы слышите и видите нечто важное, фокусируете внимание в нужный момент, понимаете и делаете соответствующие выводы».

Нидерландский шахматист и психолог Адриан де Гроот провел исследование проблемы опыта193. Он показал шахматную комбинацию игрокам разного уровня, включая гроссмейстеров и чемпионов мира, и попросил их вслух проговорить, как они выбирают следующий ход. Де Гроот ожидал от них двух вещей. Во-первых, игроки более высокого ранга сделают более удачные ходы. Во-вторых, будут тщательнее продумывать стратегию. Но то, что он услышал, удивило его.

Первым, что он заметил, был тот же круг решения задачи, который использовали студенты при обдумывании теста со свечой, компания Apple — при создании iPhone, а братья Райт — при конструировании самолета.

Начальный шаг эксперта по шахматам заключается в том, чтобы оценить задачу. Один из гроссмейстеров рассуждал следующим образом: «Это сложно — вот мое первое впечатление. Потом подумал, что, судя по моим показателям, дела у меня не очень, но позиция хорошая».

Следующий шаг — это размышления над ходом: «У меня есть много возможностей. Атаковать ладьей пешку, например».

Каждый ход оценивается сразу после того, как гроссмейстер его придумал: «Нет, это полет фантазии. Не стоит того. Нет смысла так ходить. Хотя, может быть, не такой уж и безумный вариант».

Де Гроот понял несколько вещей. Во-первых, необычные задачи решаются с помощью медленно разворачивающихся мыслительных циклов, которые легко проговариваются. Во-вторых, каждый игрок возвращается и заново оценивает некоторые решения. Это нельзя назвать нерешительностью, потому что любая новая оценка глубже предыдущей.

Что удивило де Гроота — как отличался ход решения у игроков разного ранга. Он ожидал, что гроссмейстеры предложат лучшие ходы, и действительно так случилось. Он полагал, что причиной этому будет более тщательный анализ, но все оказалось совсем не так. Шахматисты высокого уровня обдумывали меньшее количество ходов и гораздо реже заново оценивали их по сравнению с другими игроками. Один гроссмейстер оценил ход дважды, а затем переключился на другой вариант и разыграл именно его. Этот ход оказался лучшим. Такое мышление было характерно для всех гроссмей­стеров: притом что они обдумывали немного ходов меньшее количество раз, четверо из пяти гроссмейстеров, участвовавших в исследовании, выбрали наилучшие возможные варианты. Пятый гроссмейстер сделал чуть менее удачный ход. Гроссмейстеры вообще не рассматривали ходы, которые не входили в пятерку лучших. Игроки с более низким рангом обдумывали шаги, которые могли быть лишь на 21-м месте в рейтинге возможных. Чем менее опытным был игрок, тем больше вариантов он подбирал, дольше оценивал и в итоге выбирал один из неудачных.

Лучшие решения появились в результате меньших раздумий, а более продолжительные размышления вели к худшим результатам. Можно ли это считать доказательством существования гения и озарения? Руководствовались ли гроссмейстеры в своих решениях вдохновением?

Нет. Слушая размышления гроссмейстеров, де Гроот заметил нечто странное. Возьмем типичный комментарий: «Первое впечатление: изолированная пешка. У белых есть большая свобода в действиях».

Сравним его с рассуждениями мастера, опытного игрока всего на один ранг ниже, о той же комбинации: «Первое, что я замечаю, — слабый королевский фланг у черных, особенно KB6. Только после этого наблюдаю общую картину позиций. Затем вижу, что в центре сложная ситуация: есть возможность размены со слоном, оставшимся без защиты, на K7. Еще позже замечаю, что моя пешка на QN2 находится под ударом».

«Находится под ударом» — значит, фигура оказалась незащищенной и может быть взята; это именно та незащищенная пешка, о которой гроссмейстер сказал в первую очередь. Не нужно разбираться в шахматах, чтобы понять, что гроссмейстер моментально пришел к выводу, для которого мастеру потребовалось время. Де Гроот выдвинул гипотезу, что комментарии гроссмейстеров «отражают лишь малую часть того, что они в действительности восприняли. Испытуемый не проговаривает большей доли того, что видит».

Эксперты не думают меньше остальных. Их мышление более эффективно. Благодаря опыту мозг исключает плохие решения так быстро, что они даже не успевают достичь сознания.

Де Гроот доказал это в ходе другого своего эксперимента. Нидерландский гроссмейстер Макс Эйве (чемпион мира), мастер (сам де Гроот, в качестве руководителя эксперимента выступала его жена), кандидат в мастера и игрок-разрядник в течение пяти секунд смотрели на фигуры. Затем их попросили воссоздать комбинацию и продумать ход. Для Эйве это была легкая задача, он справился с ней без проблем. Де Гроот, мастер, расставил почти все фигуры правильно, но поспорил с женой, поскольку решил, что она неправильно распределила фигуры в задаче. «Конь черных действительно на KВ2? Вот это интересно!» Кандидат в мастера смог запомнить три четверти фигур на доске, а разрядник — меньше половины.

Был ли гроссмейстер Эйве гением? Была ли у него фотографическая память? Нет. Как и полагал де Гроот, то, как Эйве справился с задачей по воссозданию позиций фигур, доказывало, что его мыслительный процесс совершал быстрые круги:

«Первое впечатление: невероятно скверная позиция, мощная прессингующая атака белых. Порядок, в котором я увидел фигуры, был такой: король на K1, конь на Q2, белый ферзь на QB3, ферзь на K2, мои пешки на K3, вражеские — на K4, ладья белых на Q8, белый конь на QN4, ладья на QN5 — забавная позиция, ладья ничего не решает здесь, — конь на KB2, слон на KВ1, ладья KR1, пешки на KR2 и KN3. Я не особо обращал внимание на другую сторону, но полагаю, что на QR2 есть еще одна пешка. Остальные белые расположены следующим образом: король на KN8, ладья на KB8, пешки на KB7, KN7, KR7, а также на QR7, QN7».

В течение пяти секунд, которые были отведены на изучение доски, Эйве видел фигуры в порядке их приоритета, понял логику расположения и начал размышлять над своим ходом. В его мыслях не было ничего необычного, но он думал очень быстро и смог достичь такой скорости благодаря опыту, который позволил ему увидеть схожесть с другими играми и связь между фигурами. Он не вспомнил позиции фигур, а пришел к ним логически. К примеру, воссоздал комбинацию, которую де Гроот посчитал ошибочной, с помощью логического умозаключения и без сомнения: «Другая фигура на KВ2 — король был притеснен — так что, должно быть, это конь».

Расположение фигур на доске напомнило ему о другой игре — «это смутно напоминает Файна — Флора», — и совпадения способствовали тому, что у Эйве появилось ощущение, словно он «был уже знаком с подобной ситуацией». Благодаря опыту он сумел моментально найти решение.

Гроссмейстеры не сразу получили свое звание. Когда они были мастерами, то и играли на соответствующем уровне, оценивая каждый ход большее количество раз. Когда они были кандидатами в мас­тера, то, как и положено кандидатам, еще больше времени тратили на анализ ходов. Именно потому, что за свою карьеру гроссмейстеры обдумали такое количество ходов и накопили внушительный опыт, они могут избирательно обращать внимание на си­туацию во время игры. Первое впечатление кандидата в мастера вовсе не первое, а последнее из миллионов.

Творчество — это мышление. Внимание — это то, о чем мы думаем. Чем больше у нас опыта, тем меньше приходится задумываться; неважно, речь о шахматах, рентгеновских снимках, живопи­си, науке или о чем-то еще. Компетенция — залог эффективности. Специалистам нужно пройти меньше циклов решения задач, потому что они не задумываются над маловероятными ответами.

Таким образом, термин «выборочное внимание» — это то же самое, что и «очевидные факты». Как напомнили нам Робин Уоррен и Шерлок Холмс, очевидные факты могут быть обманчивы. Из-за слепоты невнимания мы сможем увидеть только их. Развитие компетенции чрезвычайно важно, но она может помешать заметить неожиданное.

Стать специалистом — это лишь первый шаг на пути к тому, чтобы стать креативным. Второй же шаг, как нам предстоит узнать, удивит, повергнет в замешательство и, возможно, даже покажется пугающим, поскольку нужно стать новичком.



4

«Шошин»

В 1960 году двенадцать пожилых японцев американского происхождения стояли у терминала Международного аэропорта Сан-Франциско194. Прошло 19 лет с тех пор, как военно-морские силы Японии напали на Тихоокеанский флот США в Перл-Харборе. После атаки эти мужчины и женщины были взяты под стражу и содержались в конюшнях Сан-Бруно195. Три года спустя американское правительство освободило их, выдав каждому 23 доллара и билет на поезд, и вскоре сбросило атомные бомбы на Японию. Заключенные исповедовали дзен-буддизм и были прихожанами буддийского храма Сокодзи196 в Сан-Франциско, который открылся в заброшенной синагоге неподалеку от моста Золотые Ворота в послевоенное затишье. Во время заключения они продолжали выплачивать ипотечный кредит. В аэропорту японцы встречали нового священника.

В лучах восходящего солнца197 совершил посадку серебристо-белый самолет Pacific Courier компании Japan Air, прилетевший из Гонолулу, где он заправлялся после 24-часового перелета из Токио. Пассажиры начали спускаться по трапу. Лишь один невысокий мужчина в рясе и сандалиях, надетых на носки, выглядел полным сил. Это был Сюнрю Сузуки, священник.

Сюнрю прибыл в Америку на заре 1960-х. Дети войны прибли­жались к своему совершеннолетию, враждебное отношение к Япо­нии сменилось интересом, и молодые жители Сан-Франциско стали посещать храм Сокодзи, чтобы больше узнать о дзен-буддизме. Сузуки неизменно отвечал всем: «Я начинаю медитацию в 5:45 утра198. Пожалуйста, присоединяйтесь».

Это было приглашение к участию в медитативной практике, которая на японском носила название «дзадзен», а на санскрите — «дхьяна». Жители Индии и Восточной Азии на протяжении тысячелетий медитировали в молчаливом созерцании, но в Америке об этой традиции почти никто не знал199. Те американцы, которые пробовали медитировать, сидели на стульях. Сузуки же просил своих учеников садиться на пол200, скрещивать ноги и держать спину ровно, а глаза — полузакрытыми. Если ему казалось, что участник медитации заснул, он бил его кейсаку201 — специальной палкой для наказаний.

В 1960-е количество его последователей росло. В 1970 году американские ученики Сузуки издали книгу с его учениями. Годом позже, чуть больше десяти лет после его прибытия в Америку, он скончался. «Сознание Дзен, сознание начинающего»[31] — это маленькая, скромная и вдохновляющая книга, сродни ее автору. Он был первым голосом буддизма в Америке202. Эта работа до сих пор переиздается.

Сознание начинающего, или по-японски «шошин», было осно­вой учения Сузуки. Он описывал эту концепцию очень просто: «В сознании новичка существует множество возможностей, тогда как в сознании эксперта — всего несколько».

Согласно учению дзен, простые слова могут иметь глубокое содержание. Сознание начинающего — это сознание не новичка, а мастера. Начинающий обладает внимательностью, свободной от слепоты невнимания, присущей эксперту; он замечает абсолютно все, не делая при этом предположений. Сознание начинающего не имеет мистических или духовных свойств, оно практично. Это Эдмон Альбиус, смотрящий на цветок, Уилбур и Орвилл Райты, наблюдающие за полетом птицы, Василий Кандинский, изучающий холст, Стив Джобс, анализирующий мобильный телефон, Джуда Фолкман, держащий опухоль, Робин Уоррен, исследующий в микро­скопе бактерии. Они обращали внимание на то, куда смотрят, а не на то, о чем думают.

Один из первых монахов дзен-буддизма в США Ньоген Сензаки объяснил сознание начинающего короткой историей (называемой коан)203:


Однажды университетский профессор спросил японского учителя дзен по имени Нан-ин, что такое дзен.

Нан-ин подал гостю чай. Налил полную чашку, но не оста­новился.

Профессор наблюдал за тем, как чашка переполняется, и, не в силах больше молчать, воскликнул: «Чай переливается. В чашке больше нет места!»

Нан-ин ответил: «Подобно этой чашке, ваш разум переполнен предубеждениями и домыслами. Как я могу объяснить дзен, пока вы сперва не опорожнили вашу чашку?»

Американский писатель Дэвид Уоллес выразил ту же мысль шуткой204:

Две молодые рыбки встречают более взрослую, которая плывет в противоположном направлении. Она кивает им и говорит: «Доброе утро, ребята. Как вода?» Молодые плывут какое-то время дальше, а потом одна рыбка смотрит на другую и спрашивает: «Что такое вода?»

Созидание — это внимание. Оно заключается в том, чтобы замечать новые задачи, улавливать неочевидное, находить слепые зоны невнимания. Если, возвращаясь к своему открытию, вы почувствуете, что оно все это время было у вас прямо перед носом, то, скорее всего, так и было. Ответом на вопрос «почему это не пришло мне в голову?» будет «сознание начинающего».

Или, как написано в книге Сузуки «Сознание Дзен, сознание начинающего», «настоящий секрет мастерства состоит в том, чтобы всегда оставаться новичком».

Чтобы увидеть неожиданное, откажитесь от каких-либо ожиданий.



5

Структура

Пока Сюнрю Сузуки проповедовал восточную философию в Сокодзи, Томас Кун преподавал западную философию по другую сторону залива Сан-Франциско, в Беркли. В то время Кун старался справиться с крупным разочарованием в своей жизни205. Несмотря на 16 лет в Гарварде, три ученые степени в области физики и членство в прес­тижном университетском Обществе стипендиатов, ему отказали в статусе пожизненного профессора. Он отправился в Калифорнию, чтобы начать карьеру заново.

Проблема Куна состояла в том, что он передумал. Он специализировался в области физики, но во время работы над докторской диссертацией заинтересовался философией, которую принялся увлеченно изучать, хотя у него и отсутствовал всякий опыт в этой дисциплине. Также он преподавал студентам курс истории науки. Он был не просто ученым, философом или историком, а некой комбинацией всех трех областей знания. В Гарварде не вполне представляли, что с ним делать, и, как он вскоре понял, похожая ситуация сложилась в Калифорнийском университете, куда его взяли сначала в качестве профессора философии, а затем и истории. Очевидно, что ученым он больше не был. Остальное же шло как в тумане.

Изменения в жизненном пути Куна206 начались с прочтения трактата Аристотеля «Физика». Согласно общепринятому мнению207, этот труд стал основой для развития физики как дисциплины, но Кун был с этим не согласен. К примеру, Аристотель писал:

Все перемещающееся движется или само собой, или другим. Ясно, что во всех [вещах], которые движутся сами собой, движимое и движущее находятся вместе; ведь им самим присуще непосредственно движущее, следовательно, в промежутке [между движимым и движущим] нет ничего. А в том, что приводится в движение другим, дело должно обстоять четверояким образом, так как существуют четыре вида пере­мещения, вызванного другим: притягивание, толкание, несение, вращение. К ним сводятся все движения в отношении места[32], 208.

Это не неточная ньютоновская физика или недоработанная ньютоновская физика; это в принципе не ньютоновская физика. Чем больше Кун читал о древней науке, тем глубже осознавал, что она никак не связана с дальнейшим развитием научного направления. Наука — это не непрерывный процесс, а нечто иное209.

Так, Кун задался вопросом: как следует относиться к этим древним теориям? Можно ли считать, что они были ненаучны, а людей, которые ими оперировали, нельзя называть учеными? Перестала ли ньютоновская физика быть наукой, если ее заменила физика Эйнштейна? Как бы иначе в науке одни теории сменялись другими, если бы ученые не отталкивались от теорий прошлого?

К 1962 году, после 15 лет изысканий, Кун нашел ответ, который сформулировал в монографии «Структура научных революций»[33]. Он предложил концепцию, согласно которой научный прогресс двигался посредством череды революций, а в их ходе, в свою очередь, полностью менялась система мышления. Кун назвал эту систему «парадигма». Она стабильна какое-то время, и ученые пытаются доказать то, что эта парадигма в себя включает, но в конце концов появляются исключения. Сначала такие исключения расцениваются как вопросы без ответов, но когда число ответов растет, а вопросы оказываются достаточно важными, наступает кризис парадигмы. Кризис продолжается до тех пор, пока не появляется новая парадигма. Затем цикл начинается заново. Согласно представлениям Куна, каждая новая парадигма совсем не улучшенная версия предшественницы. Наоборот, она полностью отрицает прежнюю. Именно поэтому невозможно понять ученых вроде Аристотеля в контексте современного сознания: они работали в рамках парадигм, которые уже свергнуты научными революциями.

Несмотря на непростую тему, книга Куна210 была продана тиражом больше миллиона экземпляров и до сих пор остается одной из самых цитируемых в мире. Американский популяризатор науки Джеймс Глик называл ее «самым влиятельным философским трудом второй половины ХХ века»211.

Парадигмы представляют собой разновидность избирательного внимания. В результате куновских «научных революций» происходят изменения в видении ученых. По словам самого Куна, «в ходе революций ученые обнаруживают новые и разные вещи, когда смот­рят, используя знакомые инструменты, в местах, уже известных212. То, что до революции в научном мире считалось уткой, после нее становилось кроликом».

«Открытие» Робином Уорреном бактерии H. pylori, случившееся после выхода в свет книги Куна, может служить самым явным примером, как ученые видят то, что ожидают, а не то, что действительно происходит. После Уоррена исследователи вновь посмотрели на знакомые изображения и поразились тому, что не замечали этого раньше. Собственная компетентность — система убеждений, опыта и предположений, которые Кун называет парадигмой, — ослепила их.



6

Разница между взором и разумом

Смотреть — не значит видеть. Знание также влияет на то, что мы видим, как и наблюдение влияет на то, что мы знаем. Не в метафорическом или метафизическом смысле, а во вполне буквальном. Люди, говорившие по телефону, не заметили клоуна на одноколесном велосипеде. Радиологи не увидели гориллу. Целые поколения ученых не разглядели бактерию H. pylori. Это произошло не потому, что разум обманывает нас, а потому, что разум и есть обман. Способность видеть и верить развилась в человеке, потому что понимание устройства мира помогло виду выжить и размножиться. Позже появились сознание и креативность, мы захотели испытать больше ощущений, но как только этих ощущений стало хватать для выживания и размножения — успокоились. Может, нам и хочется верить, что мы живем в устойчивом и объективном мире и наши чувства и разум полностью и безошибочно воспринимают его, а то, что мы воспринимаем, — реально, и, может, нам нужно верить в это, чтобы сохранить рассудок и чувствовать себя в безопасности ради продолжения своего существования. Но это совсем не так. Если мы хотим достаточно разобраться в мире, чтобы начать его менять, нужно понять, что наши ощущения не сообщают полной картины этого мира. Во время своего выступления в Институте биологических исследований Солка в 2006 году американский астрофизик Нил Тайсон сказал213:

Все так хвалят человеческий глаз, но любой, кому доводилось видеть всю широту электромагнитного спектра, понимает, насколько мы в действительности слепы. Мы не видим электро­магнитные поля, ионизирующее излучение или радон. Мы не можем уловить запах и вкус угарного газа, углекислого газа или метана, но если мы их вдохнем, то погибнем.

Мы знаем, что они существуют, так как придуманы инструменты, чтобы их улавливать. Но вне зависимости от того, пользуемся ли мы органами чувств или датчиками либо всем сразу, наше восприятие всегда будет в пределах того, что мы можем уловить и как это понимаем. Первое ограничение очевидно: мы, например, знаем, что глаза не могут видеть без источника света. Но второе — понимание — совсем не явно. Существует разница между оптическим восприятием и разумом. Не вся информация попадает в мозг.

Творческий процесс предполагает открытие этой границы между глазами и разумом, перестраивая наше понимание таким образом, что мы начинаем видеть не замеченное раньше. Это необязательно должно быть что-то грандиозное или невероятное. Дэвид Уоллес использовал шутку про рыб в качестве преамбулы к довольно приземленной идее:

После работы ты садишься в машину и едешь в битком набитый людьми супермаркет. Там чудовищно яркое освещение и повсюду звучит заезженная музыка. Вам совсем туда не хочется. Кто все эти люди? Только посмотрите, какие они в большинстве своем отвратительные, тупые, медлительные, какие у них мертвые глаза и нечеловеческий вид; как они раздражают громкими разговорами по телефону. Только представьте, как невыносимо и на личном уровне несправедливо все это. Эти мысли — мой режим «по умолчанию». Так автоматически я воспринимаю скучные, раздражающие и переполненные людьми моменты жизни.

Однако существуют и другие варианты восприятия подобных ситуаций. Вы можете иначе взглянуть на эту толстую, чрезмерно накрашенную дамочку с пустыми глазами, которая только что накричала на своего ребенка, стоя в очереди. Может быть, обычно она совсем не такая. Может, она не спала три ночи кряду, держа руку мужа, умирающего от рака костей. Если вы научитесь быть внимательными, сумеете воспринимать многолюдный потребительский ад не просто как значимое, а как сакральное событие. Вы сами решаете, что имеет значение, а что нет214.

Когда мы выбираем, что наделять значением, а что нет, мы также решаем, что сами видим. Уоллес предлагает альтернативную парадигму для восприятия очереди в продуктовом магазине. Внешность дамы остается прежней, но он видит ее иначе. Его второе предположение, что у ее мужа рак костей, скорее всего, ошибочно, но и первое впечатление может оказаться столь же неверным. Уоллес направляет свое выборочное внимание, чтобы сосредоточиться на чем-то другом. Он может это делать, поскольку осознает, что его восприятие «по умолчанию» не единственный способ смотреть на мир. Это его выбор. И эта возможность определять, как воспринимать обыкновенные вещи — «не просто как значимое, а как сакральное событие», — позволила ему стать одним из величайших писателей своего поколения.

Сознание начинающего и компетентность кажутся противоположными, но на самом деле это не так. Западная философия приучила нас видеть вещи в противопоставленных парах: черное и белое, левое и правое, добродетель и зло, инь и ян (в отличие от изначальной концепции китайской философии инь и ян215), новичок и эксперт. Такая парадигма называется дуализмом. Необязательно видеть вещи именно так. Мы можем воспринимать их не как противопоставленные, а как взаимосвязанные. Сознание новичка связано с компетенцией, а не противопоставлено ей, потому что величайшие мастера понимают ограничения существующей парадигмы и знают, как они возникли. Например, в науке некоторые рамки обусловлены доступными инструментами и технологиями. Робин Уоррен обладал достаточной компетенцией как патолог, поэтому знал, что догма о стерильности желудка возникла до появления гибкого эндоскопа и может быть неверным предположением, сформировавшимся из-за неразвитости технологий. Джуда Фолкман знал, что предположения относительно опухолей основаны на анализе образцов, а не операций. Братья Райт выяснили, что коэффициент Смитона для расчета отношения размера крыла и подъемной силы использовался с XVIII века и мог оказаться ошибочным. Самое трудное испытание вашей компетенции состоит в том, насколько глубоко вы разбираетесь в своих предположениях.

В действительности новичков не существует. Мы начинаем выстраивать парадигмы с самого рождения. Некоторые достаются нам по наследству, каким-то мы учимся, а к неким приходим сами. Создавая что-то, мы словно рыбки из шутки Дэвида Уоллеса, плавающие в океане предположений, которых сами еще не осознаем. Последний шаг к компетентности — это первый шаг к сознанию начинающего: понять, что и почему вы предполагаете и когда следует отказаться от своих предположений.



7

Марсианский волшебник