Колода предзнаменования

– Конечно.

– Ну, я увидела там не только гниль, – произнесла она с тяжестью на сердце. – Но и Зверя. И с тех пор он, э-э… не дает мне покоя.

Джастин с долгую минуту смотрел на нее, единственным звуком был шелест листьев и треск костра.

– Как он выглядел?

До чего детский вопрос – они задавали его друг другу десятки раз, когда были юными и Серость считалась кошмаром, в который можно попасть только во сне, а не в реальном мире. Когда монстр казался чем-то любопытным. Потому что чувство собственной важности, мысль, что они единственные, кто может защитить город, дурманила голову. Даже сейчас она крылась на задворках сознания Харпер, но порождала уже не тот вопрос, что в детстве. «Что мы будем делать, если нет никакого монстра, с которым нужно бороться?»

Харпер представляла, что у чудища из Серости тысяча глаз, тонкие паучьи лапы и огромные острые зубы, с которых капала слюна. Но теперь, глядя в лицо Джастину, она гадала, почему вообще когда-либо думала, что Зверь может выглядеть как-то иначе.

– Ты не хочешь этого знать, – прошептала девушка.

Джастин нахмурился.

– Я справлюсь.

Слова застряли у нее в горле.

– Ну, – наконец выдавила она. – Полагаю, Вайолет не случайно увидела Роузи. Зверь показывает человека, который ранил нас больше всего.

Харпер увидела тот момент, когда он понял, – боль пронзила мигающий свет от огня и оставила глубокую рану; ей даже не потребовался меч. И тогда она поняла, что не должна была говорить правду. От этого Джастин начал смотреть на нее как на какую-то сломленную вещицу, которую нужно починить, и ее это рассердило.

– О… – тихо произнес он. – Ясно. Мне… нужно идти.

Джастин встал и поплелся к деревьям. Харпер натянула куртку на плечи и села ближе к огню, чтобы согреться. Она думала, что если не будет пить, то разговор пройдет легче, но дело было не в алкоголе. Проблема крылась в ней и Джастине.

Ей хотелось пробежаться пальцами по его мягким светлым волосам… а затем сжать их в кулаке и опустить его на колени. Ей хотелось прильнуть губами к его шее – к тому же месту, к которому она бы прижала меч. Ей хотелось, чтобы он смотрел на нее как во время их ссоры на фестивале – с восторгом, страхом и желанием, которое соответствовало ее собственному. Ни один из них не знал, что делать с этими чувствами, и все же ни один из них не давал им утихнуть.

Харпер не плакала с тех пор, как ушла из дома, но внезапно все это стало слишком: ее отец, болезнь, брат с сестрой. Она уткнулась лбом в колени, чувствуя боль в культе, и позволила слезам свободно политься из глаз.





13




Айзек не помнил, когда он последний раз так напивался. Вернувшись домой из архива, он достал из-под раковины пыльную бутылку виски, которую они с Джастином попросили купить для них какого-то студента. Он планировал выпить всего один шот, просто чтобы избавиться от дрожи в руках и воспоминаний о лезвии кинжала. Но один шот превратился в три, и вскоре он сидел в обнимку с бутылкой, включив музыку на телефоне в жалкой попытке заглушить свои мысли.

Нож у горла. Двойственный взгляд Габриэля. Кровь, стекавшая по шее, пока он плелся по лесу и не находил в себе сил, чтобы позвать на помощь.

Виски сменилось красным стаканчиком, квартира – лесом, и наконец Айзек достиг своего рода алкогольного забвения. Он по-прежнему парил вне своего тела, но в этом было что-то умиротворяющее; словно он смотрел, как сам играет в «Монстра в Серости» и пьет слишком много «Шотов Джастина», с экрана телевизора. Он был ураганом собственного сотворения.

Айзек зашел в дом Готорнов с Мэй и Вайолет, но потерял их на обратном пути. Поляна находилась где-то неподалеку, вот только найти ее не удавалось. К сожалению, ночью все деревья выглядели одинаково, и мир кружился, то размываясь, то обретая четкость. Айзек знал, что не может потеряться. В конце концов, он прожил в этой дыре всю свою жизнь. Даже когда он пьян в стельку, этот лес знаком ему не хуже собственной спальни.

Вонь обугленной плоти. Раскаленная паника в груди. Глаза Габриэля, горящие в ночи, как темные угли…

Его плечо сжала чья-то рука, и Айзек развернулся, держа мерцающие ладони наготове.

Волосы Джастина казались пепельными в сиянии луны. Айзек часто заморгал, пытаясь сосредоточиться. Его друг что-то говорил, но слова заглушали пронзительные далекие крики.

Он знал, что эти звуки ненастоящие. Знал, потому что это были крики Калеба и Исайи с той ночи, когда они погибли.

– Что? – прохрипел юноша.

Хватка Джастина усилилась.

– Я спросил, в порядке ли ты.

Его ладони остыли. Красный стаканчик наполовину расплавился, и между пальцев засочились пластик и алкоголь. Айзек выпустил его, и тот упал на сухие листья.

– Да. – Слово прозвучало так, будто его произнес кто-то другой. – Просто я пьян.

– Я видел тебя пьяным, – в голосе Джастина слышалась тревога, которую Айзек много лет воспринимал за проявление заботы. – Это что-то другое.

– Ла-а-адно. Я очень пьян.

– Айзек… ты дрожишь.

Рука Джастина опаляла ему плечо. Живот юноши больно скрутило. Больше всего ему хотелось опереться на друга и рассказать ему, что происходит. До чего легко было бы расклеиться и позволить Джастину собрать его заново. Так было всегда – с тех пор, как Айзек очнулся после своего ритуала со скованными руками и ногами. Джастин сидел рядом, с округленным от шока глазами, и прижимал два пальца к его шее.


– Что случилось? – прошептал он. Айзек закрыл глаза и сделал вид, что не услышал вопроса.

После ритуала он притягивал к себе внимание, как маяк, куда бы он ни пошел. Но когда с ним был Джастин, подтекст этого внимания менялся. Город привык видеть их вместе, и Айзек тоже. Джастин всегда был рядом, когда он в этом нуждался, и все было хорошо до того дня, когда Айзек понял, что влюблен в него.

Он всегда знал, что Джастин не испытывает к нему таких чувств. Не мог испытывать. Поэтому он пытался избавиться от них посредством людей, которые считали его плохим парнем и хотели сделать что-то запретное и опасное, чтобы пошептаться об этом с друзьями на следующий день.

Это не сработало, потому что проблема крылась не в физической близости, а в различных видах потребности, переплетенных вместе, в зависимости, от которой Айзек чудом ушел.

Сейчас, будучи пьяным и изнуренным, он хотел вернуться обратно. Но вместо этого он заставил себя смахнуть руку Джастина.

– Я же сказал, что в порядке, – грубо ответил Айзек. – Так что оставь меня в покое.

Его ладони снова нагрелись от силы, и что-то высвободилось в его разуме. Он потерял контроль. Воспоминания давили на него, крики братьев становились громче. Шрам на шее пульсировал. Его ноги дрожали, сердце колотилось, и внезапно ему снова стало четырнадцать. Среди деревьев мигали фонарики, торжественные лица родных расплывались и обретали четкость. Его обнаженная спина терлась о грубый камень алтаря, и он не мог пошевелиться… даже когда увидел блеск кинжала в руке Габриэля и понял, что он предназначен ему.

«Ж» – значит «жертва».

Айзека охватила паника, и он побежал от Джастина, ломая кусты. Его сила с содроганием ожила. И прямо как в ночь своего ритуала, он подчинился ее сокрушительным объятиям.



Все началось как обычно – с прилива непреодолимой боли и ярости, которую нужно было выпустить. И закончилось все как обычно. Он лежал ничком на земле, покрытой сажей и пеплом, в окружении доказательства своей уничтожающей силы.

Когда Айзек обрел ее, подобные срывы случались гораздо чаще. Несколько раз он терял контроль на публике, но с огромным трудом ему удалось побороть жар в ладонях, чтобы люди не смотрели на него так, словно он бомба замедленного действия, а не просто мальчик, отчаянно пытающийся держать себя в руках.

Затем был случай в Закусочной, когда его и без того плохая репутация ухудшилась.

А теперь это: очередная катастрофа. Очередная ошибка.

Айзек перекатился на бок и застонал. Последнее, что он помнил, это как он бежал в лес… подальше от Джастина.

Джастин. «Черт!» Рядом были люди – вдруг он зацепил их? Айзек попытался нащупать телефон. Не найдя его, присел на корточки и прищуренно всмотрелся во тьму, надеясь, что скоро глаза привыкнут. Мало-помалу перед ним начали вырисовываться очертания. Все деревья в радиусе десяти шагов погибли, сгорев до покрытых сажей пней. Повсюду были раскиданы ветки, но ни одного тела. Айзека одновременно охватило облегчение и тошнота, поскольку он знал, что могли сделать с человеком силы Салливанов. Вонь опаленной плоти и волос, клочки одежды и осколки костей… Ничего этого тут не было.

– Черт, – прошептал он, мучаясь от чувства вины. Может, он никого и не убил, но все равно сжег целую поляну. Уничтожил часть леса просто потому, что не смог сдержать воспоминания там, где им место – в своей голове.

На дворе по-прежнему была ночь, но Айзек уже протрезвел, так что прошло какое-то время – может, несколько часов. Живот скрутило. Он никогда прежде не просыпался после срыва в одиночку. Его всегда ждал Джастин.

– Эй! – крикнул он, неуверенно поднимаясь на ноги. – Есть тут кто?

Его слова бесцельно прокатились эхом по поляне. Айзек попытался привести мысли в порядок. Наверняка он не мог отойти далеко от дома Готорнов. Айзек взглянул на луну, чтобы сориентироваться, – если он пойдет на запад, то выйдет либо к дому Джастина с Мэй, либо на главную дорогу.

Он начал было идти, но смог сделать лишь шаг, прежде чем по нему прокатилась столь сильная волна тошноты, что он упал обратно на колени. Его дыхание стало затрудненным, кожа покрылась испариной; мир закружился, ладони впились в пепел на земле. Использование силы всегда истощало, а в паре с еще не выветрившимся алкоголем – это перебор. Айзек застонал и закашлялся, но был слишком обезвожен, чтобы что-то вышло.

Не основатель, а жалкое подобие. Он заслуживал сгнить здесь, как одно из зараженных деревьев.

Айзек не знал, сколько он там сидел, дрожа всем телом, прежде чем через деревья пробился свет. Подняв голову, он осознал, что это луч фонарика, прыгающий из стороны в сторону.

– Эй? – выдавил он. Затем прочистил горло и крикнул еще раз: – Эй! На помощь!

От деревьев послышался шелест, и спустя секунду перед ним показалась Вайолет. Айзек прищурился от света телефонного фонарика. Когда его глаза привыкли, он заметил пятна грязи на бархатном платье. Ее колготки порвались, в алых волосах спутались ветки.

– Айзек. – Ее лицо выражало что-то непонятное, что он видел лишь раз – в тот день в ее спальне, когда она рассказала ему о Роузи. Будто ей было больно смотреть на него, но она не хотела отворачиваться. – Ты ранен?

– Не больше, чем того заслуживаю.

– Хорошо. – Вайолет присела перед ним, беспечно размазывая грязь на колготках, и приподняла его лицо за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Его горло сдавило, живот сжался, но уже от иного жара, иного страха. Она протянула ему бутылку воды. – Вот, выпей.

Айзек никогда не пил ничего слаще. Когда он осушил всю бутылку, Вайолет поднесла телефон к уху.

– Да, – устало произнесла она. – Он цел. Можешь идти домой… я сама разберусь.

– Джастин? – просипел Айзек.

Она кивнула.

– У него выдалась плохая ночь.

– Черт… Простите.

– Думаешь, это единственное, за что тебе нужно извиниться? – недвусмысленным тоном поинтересовалась Вайолет.

И тогда Айзек ощутил что-то новое – ярость. Джастин ни за что бы не стал так разговаривать с ним.

– Я понимаю. Ты злишься на меня, я все испортил, ничего нового.

– Вот что ты говоришь себе? – тихо спросила она. – Что ты просто в очередной раз облажаешься и все испортишь?