Колода предзнаменования

14




С приезда в Четверку Дорог Вайолет постоянно казалось, будто она постепенно вверяла людям частички себя. Харпер увидела ее давно погребенную тоску по отцу, Джастин – ее одиночество, Джунипер – ее скорбь по Роузи.

Но Айзек видел все, и, наконец, она узнала, почему он так хорошо ее понимал. Вайолет не питала иллюзий насчет трагедии, которая таилась на задворках ее жизни, словно какой-то безымянный призрак. Даже до того, как она прибыла в Четверку Дорог и узнала, что это настоящий монстр, а не просто череда неудач, она понимала, что это ненормально – потерять почти всю семью к семнадцати годам. Но горе Айзека – это нечто совсем другое. Оно было пугающе необъятно – горе не только по тем, кто умер в ту ночь, но и по всему, во что он верил, по всему, кем он был.

Все обвинения и слова утешения были сейчас не к месту. Поэтому Вайолет обнимала его и ждала, когда он будет готов выйти из леса. Они держались за руки всю дорогу домой, но это не было обещанием чего-то большего. Скорее, необходимостью, будто лес поглотит их живьем, если они отпустят друг друга.

Солнце уже встало к тому времени, как они дошли до двери в его комнату в ратуше. Джунипер наверняка придет в ярость из-за того, что дочь не ночевала дома. Вайолет уже развернулась, чтобы отправиться навстречу своей судьбе, как вдруг Айзек издал тихий, испуганный звук и прошептал:

– Можешь остаться?

Она так и сделала.

В тесной спальне царил бардак. На тумбочке и полу валялись книги вперемешку с одеждой, которая выпала из небольшого шкафа в углу. Айзек свернулся на матрасе и направил отсутствующий взгляд в противоположную часть комнаты. Не зная, что делать, Вайолет села на край его мятой синей подстилки.

Почувствовав под собой что-то странное, она переместилась вбок и, нахмурившись, достала «Хоббита».

– Как ты можешь спать с этим?

Айзек убрал подушку, показывая под ней небольшую библиотеку из книг в мягком переплете.

– В детстве я часто прятал их, чтобы читать по ночам. Наверное, это вошло в привычку. Как у тебя – таскать с собой папку с нотами.

Вайолет ошарашенно уставилась на него.

– Ты заметил?

– Первые несколько недель в школе ты постоянно смотрела на нее, вместо того чтобы писать конспект. В нашем классе всего-то пятьдесят человек – было трудно не заметить.

Вайолет фыркнула. Они ненадолго замолчали, и она принялась рассматривать комнату, пытаясь сопоставить знакомый ей образ Айзека с тем, что она видела. К стенам были небрежно прибиты потрепанные постеры инди-групп, которых Роузи шутливо называла «музыкой для грустных мальчиков», рядом с ними висела увеличенная обложка «Великого Гэтсби» – самая знаменитая, с лицом на синем фоне. Глаза женщины были перечеркнуты, и подпись внизу гласила: «СПРАВЕДЛИВОСТЬ ДЛЯ ЗЕЛЬДЫ».

Узнавать кого-то лучше было ей в новинку. Роузи всегда была рядом – она знала ее как свои пять пальцев. Но впустить кого-то в свою жизнь, позволить им увидеть твои слабые и сильные стороны – это сложно. И утомительно. Но и полезно. Потому что у них с Роузи не было выбора. А у этих людей есть, и они выбрали ее.

Взгляд Вайолет наткнулся на фотографии над кроватью, рядом с небольшой настольной лампой, которая определенно была пожароопасной. Они напоминали снимки из фотокабинки – Айзек сидел между Мэй с ее светлыми волосами и Джастином с его широкой улыбкой. С каждой фотографией Айзек выглядел все менее несчастным.

Больше всего ее внимание привлек последний снимок. Ее желудок ухнул в пятки – Айзек смотрел на Джастина, пока тот смотрел в камеру. Тоска на его лице была настолько очевидной, что Вайолет отвернулась.

– Ох… – тихо сказал Айзек. – Нужно снять их.

Вайолет знала об их ссоре с Джастином и что Айзек питал к нему сильные чувства. До нее дошли слухи, что прошлой весной Айзек непринужденно признался в своей бисексуальности прямо в классе, с уверенностью, которой ей так не доставало при обсуждении собственной ориентации.

– Мы уже достаточно обсудили на сегодня, – сказала она. – Нам необязательно говорить о тебе и Джастине.

Айзек фыркнул.

– Тут все равно не о чем говорить. Я просто огромная бисексуальная катастрофа.

– Ага, та же история, – не подумав, кивнула Вайолет.

Глаза Айзека расширились, и Вайолет встала перед выбором: либо закрыть тему, либо продолжить. Она подумала об их недавнем разговоре, до чего приятно было открыть Джунипер правду, и остановилась на втором варианте. От одной мысли, что ей придется так открываться перед всеми в своей жизни, она уже утомилась. Теперь ей было ясно, почему Айзек сделал это на публике.

– Да, я тоже би. И у меня бывало, что я влюблялась в девчонок гетеросексуальной ориентации. Отстойно, когда тебе нравится кто-то, кто не может ответить взаимностью.

– Это так. Но… спасибо, что рассказала мне. Надеюсь, ты знаешь, что я никогда не выдам тебя.

– Знаю, – кивнула Вайолет. – Особенно после того, как ты поведал мне всю свою подноготную. У меня есть на тебя грязь, Салливан.

– Моя жизнь – сущий кошмар, я знаю.

– Как и у всех нас.

Смешок Айзека больше походил на кашель.

– Джастин всегда говорил, что опасно играть с основателями в «Кому живется отстойнее». Нам всегда проигрывают.

– Это хоть менее опасно, чем наша игра на выпивание?

– «Монстр в Серости» не опасна, – возразил он, слегка улыбаясь. – Конечно, в ней нужно размахивать молотком…

– И пить какую-то адскую смесь!


– Для этой игры требуется талант, ясно? – Айзек ненадолго замолчал. – Ты пытаешься меня отвлечь, не так ли?

– Зависит от того, получается ли у меня.

– Может, чуть-чуть.

Айзек лежал на боку, пряди падали ему на лоб. Волосы, выбритые на затылке, отросли и превратились в неряшливую, милую темно-каштановую копну. Он выглядел более уязвим и юным – совсем не как парень, который мог уничтожить половину леса, если бы захотел.

– Думаю, хуже всего в ситуации с Джастином то, – наконец сказал он, – что он отнесся ко всему с пониманием. Ему было больно, но… он не гомофобный придурок. Он уважает мои границы и прислушался ко мне.

Вайолет вскинула бровь.

– Ты бесишься, что парень, в которого ты влюблен, отнесся к тебе с уважением?

– Был влюблен.

Они встретились взглядами, и Вайолет робко произнесла:

– Был? В смысле в прошедшем времени?

– Ну, я всегда буду к нему неравнодушным. Но… все изменилось, когда я решил отстраниться от него. Теперь я вижу то, чего не замечал раньше. Он нашел меня прямо после ритуала, и, наверное, долгое время я пытался возместить ему тот момент. Будто, если я спасу его достаточное количество раз, мы будем квитами.

– Не то чтобы я эксперт по отношениям, но не думаю, что они так работают. Это не вопрос жизни и смерти или сведения счетов.

– Ты права, – кивнул Айзек. – Черт, Вайолет, я не хочу взваливать на тебя все свои проблемы. Мне и так кажется, что я требую от тебя слишком многого.

– Мы друзья. – Вайолет вспомнила, как совсем недавно Харпер говорила ей точно те же слова. – Друзья просят друг друга о помощи. Не нужно за это извиняться.

Уголки его губ приподнялись.

– Ладно.

Она чувствовала, что между ними образовывается связь. Не такая, как ее со Зверем – нет, это другое. Что-то более запутанное. Дружба – это тоже своеобразный ритуал, осознала Вайолет, только люди связывают себя друг с другом словами, а не кровью. И у нее тоже есть своеобразная сила – это чувство принадлежности, непредсказуемая внутренняя химия, которая помогает решить впустить кого-то в свою жизнь.

Вайолет оставалась с Айзеком, пока его глаза не сомкнулись и не начали видеть сны, после чего прокралась к выходу и пошла домой.



Когда Мэй очнулась, то оказалась лицом к лицу с гнилым боярышником, жутким похмельем и разъяренной матерью.

– Ты тоже это почувствовала, – сказала Августа. Мэй устало кивнула.

– А ты отключилась?

Ее мать помотала головой, и ее глаза загорелись от любопытства.

– Это… очень сильно отразилось на тебе. Интересно, почему.

Мэй подумывала рассказать о тумане, голосе, крови, сочившейся из линий на ее ладонях. Но Августа четко дала понять, что не хочет обсуждать вероятность, что Мэй может быть сильнее нее, так что девушка прикусила язык.

Августа справлялась со стрессом от боярышника тем, что увеличила количество патрулей и дольше работала в участке. Мэй же справлялась с этим тем, что договорилась о еще одной встрече с отцом. Она хотела рассказать обо всем увиденном и спросить о том, что сказала ей Харпер: что, по ее мнению, зараза – не вина Зверя. Что Серость тоже заражена. Мэй сочла эту теорию почти невероятной. Каждый раз, когда в Четверке Дорог случалось что-то плохое, виноват был Зверь.

Эзра снова уехал в Сиракузы, чтобы просмотреть особую коллекцию университетской библиотеки – вдруг там есть какая-то информация, которая им поможет. Но он вернулся по просьбе дочери. Он хотел собственными глазами увидеть дерево, что было довольно трудно осуществить, но спустя пару дней выдалось утро, когда Джастин пошел на собрание команды по бегу, а Августа сидела в участке.

Ежась от морозного осеннего воздуха, Мэй встретилась с Эзрой у дома Готорнов. Она спрятала руки в карманы пальто и повела его за угол, жалея, что не прихватила перчатки. Эзру, похоже, погодные условия ничуть не смущали – он выглядел невозмутимо, как настоящий профессор, в твидовом пиджаке и клетчатом шарфе. Поправив очки, он присмотрелся к боярышнику у края леса – Мэй опасалась подпускать его ближе к месту заражения. Не хотела, чтобы он заболел.

– Фотографии, которые ты прислала, не показали ситуацию в полной мере, – тихо сказал Эзра. – Боярышник меняется.

Не обращая внимания на чесотку в ладонях, она несчастно смотрела на серебряные жилки, ползущие вдоль дерева, резко впиваясь в широкий ствол.

– Он не меняется, а умирает. Я видела, как это произошло, и все равно ничего не смогла сделать.

– Ты упоминала какую-то странность, видение, – с очевидным любопытством напомнил Эзра. – Расскажи мне о нем.

Мэй пустилась описывать голос в своей голове, туман, кровоточащие ладони. После первоначальной вспышки вены немного замедлились; почки, которые она так же видела на деревьях у ритуального места Салливанов, не открывались, но и не исчезали.

– Интересно, – сказал Эзра. – Думаешь, это видение возникло из-за твоей связи с колодой Предзнаменований?

Мэй замешкалась.

– Я как-то не думала об этом.

– А стоило бы. Ты сильная, Мэй, ритуал позволил тебе обрести такую связь, которая другим основателям даже не снилась.

– Да, насчет этого… – Мэй много думала о своей беседе с Августой перед вечеринкой. – Я говорила с мамой о своей силе, как ты меня и просил. Она сказала, что после Хетти Готорн никому не удавалось менять будущее.