Колода предзнаменования

17




Айзек нашел брата в гостинице Четверки Дорог – дешевом старом доме, который в какой-то момент разделили на номера. Держалась она в основном на чистой силе воле.

Лия Рэйнс, чья семья владела этим местом, сидела за стойкой администратора с откровенно скучающим видом и печатала что-то на телефоне. Когда Айзек подошел к ней, она чуть не выронила его из рук.

– Не понимаю, чему ты так удивляешься, – устало сказал Айзек. – Ты знаешь, кто тут живет.

Лия сглотнула.

– Да. Он вернулся, чтобы помочь с болезнью? Остальные члены твоей семьи тоже вернутся?

Все всегда знали, что творилось в его жизни. Это один из худших минусов звания основателя.

– В каком он номере? – проигнорировал ее вопрос Айзек.

– Это неважно, – Лия явно была разочарована, что ей не подкинули новые крупицы информации. – Он во дворе. Любит читать у нас на веранде.

– Культурный человек, стало быть.

Пальцы Лии вспорхнули над экраном мобильного, как только Айзек открыл дверь во двор и спустился на веранду. Через тридцать секунд вся школа Четверки Дорог будет знать о встрече братьев Салливан. Но ему было наплевать.

Примирение с Джастином было не единственной проблемой, которую он решился закрыть. Пора было обсудить с Габриэлем его роль в том злополучном ритуале и услышать, что он может сказать в свою защиту.

Когда Айзек подошел, его брат, сидевший в кресле-качалке, поднял голову и закрыл потрепанную книгу, после чего спрятал ее в рюкзак, прислоненный к перилам. На улице было прохладно, но Габриэль не стал надевать куртку. Его футболка лишь частично прикрывала татуировку на бицепсе – деревья, чьи корни закручивались вокруг рук; они до жути напоминали те, что пытались закопаться ему под кожу.

– Айзек, – Габриэль почесал затылок. – У нас снова какая-то чрезвычайная ситуация, с которой тебе нужна моя помощь?

– Нет, – Айзек пересек веранду в два широких шага. – Мне нужна правда, Габриэль.

– Как драматично, – его губы изогнулись. – Ты знаешь правду. Я здесь из-за мамы.

– Речь не об этом. Я говорю о своем ритуале.

Габриэль замер, и долгие несколько секунд Айзек слышал только легкий шелест листвы в лесу и тихий скрип половиц под ногами. Затем, наконец, его брат заговорил:

– Долго же ты с этим тянул. Хорошо, что я взял подкрепление.

Габриэль поднял рюкзак в воздух и постучал по нему. Айзек узнал звон бутылок.

– Мне не нужна выпивка. – Его живот скрутило от воспоминаний о собственном срыве.

– Так она не для тебя. – В голосе Габриэля слышалось что-то опасное. – А для меня.

Раздался какой-то шум и, повернувшись, Айзек увидел лицо Лии в окне этажа над ними, ее глаза округлились от любопытства. При виде него она быстро закрыла шторы.

– Я не хочу, чтобы это слышал весь город.

– Тогда давай поедем туда, куда даже они не последуют.

Габриэль привез их к краю руин. Никто не упоминал, что это их конечная цель, но Айзек в точности понял, куда они поедут, как только его брат завел машину. День уже близился к вечеру, когда они сели на упавшее дерево неподалеку от заднего двора. Куртка Айзека развевалась на осеннем ветру. Габриэль надел фланелевую рубашку и достал две банки пива из рюкзака.

– Точно не хочешь? Это все равно почти вода. Или, по крайней мере, так думают люди в Потсдаме. Эх, колледж…

Айзек посмотрел на красно-белую этикетку. В другом мире Габриэль бы принес ему пиво для вечеринки, а не предлагал выпить банку на пепелище их родного дома.

– Уверен, – твердо сказал он.

В Четверке Дорог было легко забыть, что за ее пределами существовало что-то еще. Но, в отличие от Джастина и Мэй, Айзек решительно настроился уехать отсюда, когда придет время колледжа – если, конечно, ему удастся найти учебное заведение, после которого он не будет двадцать лет выплачивать задолженность по студенческому кредиту.

– И как тебе колледж? – спросил он, потому что эта тема была легче. – Люди там все время пьют?

– Ну, не все время, – ответил Габриэль. – Зависит от того, где ты учишься. И кто твои друзья.

– Что ты им сказал?

– Кому?

– Своим друзьям… обо всем этом.


Габриэль посмотрел на развалины, и его губы сжались в мрачную линию. Его профиль был острым и худощавым, щетина на подбородке – жесткой и неровной.

– Я солгал. Сказал, что моя семья мертва и я не хочу об этом говорить.

– Это не такая уж и ложь.

– Но не такая уж и правда. – Габриэль замолчал и сделал глоток пива. – Я уехал только потому, что подал документы в колледж еще до того, как все полетело к чертям. Первые пару семестров я просто… злился. Не ходил на занятия. Пил. Принимал любые наркотики, которые мне давали, и нарывался на драки. У меня появилась репутация.

– Я тоже был зол. – Айзек по-прежнему злился и не знал, как с этим справиться. Его гнев теплился в месте, которое казалось слишком чувствительным, чтобы к нему прикасаться. – Но ты, похоже, совладал с собой.

Габриэль взглянул на пепел вокруг.

– Так и есть.

– Что же изменилось?

– Я встретил девушку.

Айзек закатил глаза.

– Ну, пошло-поехало.

Он невольно завидовал, что его брат влюбился в человека, который мог ответить ему взаимностью.

Вот только Габриэль не выглядел счастливее.

– Мы встречались два года. Я ходил на терапию. Вернулся в русло. А затем, потеряв бдительность и, наконец, доверившись ей, я попытался рассказать часть правды. Оставляя все самое странное за кадром, естественно.

– И она поверила тебе?

Габриэль скривился, будто от боли.

– В какой-то я мере я даже жалею об этом. Она сказала, что все это слишком для нее, потому что я явно не смирился со своим прошлым, и ушла.

– Черт… Мне жаль.

– Все нормально. – Его тон намекал на обратное. Габриэль допил пиво, аккуратно поставил пустую банку в рюкзак и достал следующую. – Это дало мне понять, что, если я хочу существовать в том мире, мне нужно вернуться. Маме нужна была помощь, но и мне тоже. Я не могу выбросить из головы твой ритуал.

Его слова распалили в Айзеке глубокую, необузданную ярость.

– Ой, да пошел ты! – горько произнес он.

Габриэль часто заморгал.

– Что, прости? Я просто пытаюсь объяснить тебе свою точку зрения. Мне казалось, ты этого хотел.

– О да, я просто в восторге! Так чудесно слушать о твоей психологической травме от того, что ты пытался хладнокровно убить меня.

Габриэль застыл.

– Вот что, по-твоему, произошло?

Горло Айзека сдавило, и он повернул голову, чтобы посмотреть на брата.

– Это и произошло.

– Позволь мне рассказать, что я помню. О том дне. О случившемся.

У Айзека начали дрожать руки, и он сделал глубокий вдох. Он не был готов услышать правду, но знал, что уходить уже поздно.

– Ладно.

– Нам до последнего не рассказывали, – начал Габриэль, – что кто-то должен умереть. Я прошел свой ритуал; Калеб, Исайя и дядя Саймон приковали меня к алтарю и пустили на него мою кровь. Это было больно. Когда все закончилось, мне сказали, что я хорошо справился и продолжу наследие Салливанов. Я предполагал, что у всех одинаковый ритуал, и не задавал много вопросов, что было им на руку. Меня предупредили, чтобы я ничего тебе не рассказывал, так что, когда ты спрашивал о нем, я просто качал головой. Я гордился этим ощущением принадлежности. Мне всегда хотелось быть как Калеб или Исайя – было бы круто все разрушать, – и поначалу я разочаровался, что мне достался дар целителя. Но вскоре я стал чувствовать себя важным. Все хотели, чтобы я патрулировал с ними, потому что мой дар был полезен на случай травм или если Салливан потеряет контроль. Годами все шло хорошо… пока маме не сказали, что выбор пал на тебя. Не знаю, кто принял это решение. Мы больше… Мы были больше других семей, и, если ты помнишь, всем заведовали дядья.

– Я помню, – ответил Айзек. – Я им никогда не нравился.

Они считали его слабым и странным и постоянно подначивали играть с братьями и Джастином, надеясь, что они окажут на него хорошее влияние. Айзек никогда не хотел стать таким, как они: мужчинами, которые слишком много пили и слишком мало думали. Какое-то время мама ставила их на место, но это утомляло, и, в конце концов, она сдалась.

– Они были придурками, – как бы невзначай сказал Габриэль. – В общем, не знаю, помнишь ли ты, но мама пыталась сбежать с тобой перед тем, как все случилось.

– Помню, – тихо ответил Айзек.

– Я не понимал, что происходит, но знаю, что было после того, как вас поймали. Маму заперли в комнате, словно пленницу, и постоянно за ней следили. В ночь ритуала Калеб выпустил ее, потому что это был единственный раз, когда дядья потеряли бдительность, и затем они попытались освободить тебя. Но Калеб не сказал нам с Исайей, что за ритуал тебя ждет, – наверное, считал нас уже потерянными случаями, – поэтому ни один из нас не осознавал, что тебя собирались убить, пока мне не вручили нож.