Колода предзнаменования

Голос Габриэля задрожал, и Айзек попытался воспротивиться, блокировать воспоминания, но они все равно никуда не девались. Они бурлили прямо под поверхностью – потеря, которая слишком велика, чтобы ее избегать; рана, которая слишком сильна, чтобы ее исцелить.

– Они сказали… Они сказали, что я должен не просто пролить твою кровь, а убить тебя. Это сделает нас сильнее. Я послал их ко всем чертям. А затем дядя Саймон выхватил у меня нож и в мгновение ока прижал его к твоему горлу. Повсюду была кровь; я думал, ты умрешь, мы все так думали… все начали кричать… а затем проснулась твоя сила. Тогда прибежали мама с Калебом, а дальше… – Габриэль выдержал паузу. – Все как в тумане. Может, оно и к лучшему.

Шрам Айзека пульсировал, по его горлу поднималась желчь.

– Это был не ты… – прошептал он. – Все эти годы… я думал, что ты гнался за мной, потому что хотел закончить начатое.

Его брат покачал головой.

– Нет. Я побежал за тобой, потому что хотел исцелить тебя.

Все элементы пазла сложились воедино: медальон Габриэля, лежавший рядом с ним, когда он очнулся. Айзек думал, что сорвал его с брата в ходе борьбы, но что-то в этом всегда его смущало. Айзек коснулся линии на своем горле и вспомнил слова Джастина. Что крови было слишком много. Что рана была слишком глубокой. Но он все равно выжил… и доселе ни разу не задавался вопросом, почему.

– Тогда почему ты уехал? Ты исцелил меня… и бросил в лесу.

– Я побежал за помощью, – ответил Габриэль. – Но Готорны нашли тебя раньше. А после этого все произошло слишком быстро. В следующие несколько дней все, кто пережил ту ночь, разделились – не хотели быть поблизости, когда ты выйдешь из больницы. Им было стыдно. Я же не мог смотреть на себя в зеркало и не думать о своей бестолковости – я должен быть целителем, но не смог спасти Калеба, Исайю или маму. Я предпочел оставить тебя на попечении Готорнов, чем ответить за все, что натворил.

– Но ты спас меня, – прошептал Айзек с колотящимся сердцем. Он столько лет бежал и прятался, а вот же она: правда. Габриэль никогда не хотел причинить ему вреда. – Ты спас меня, а я даже не знал.

– Потому что я сбежал. К черту все… я рад, что ты уничтожил дом! Мы были не семьей, а культом. Последние несколько лет я много думал об этом и пытался понять, почему наш ритуал требует жертв, а у других – нет? Почему мы делали это годами? Почему остальные жители города позволяли нам убивать детей на протяжении сотни лет? Какого хрена?! В смысле… как наши дядья вообще могли жить с этим? Как мама могла завести детей, зная, что с нами произойдет?

– Я не понимаю и вряд ли когда-нибудь пойму, – ответил Айзек. – Иногда мне снятся кошмары о том, что они вернулись. Вот что я подумал, когда увидел тебя. Что все это плохой сон.

– Неважно, если они вернутся, – решительно заявил Габриэль. – Все закончится здесь, на нас. Больше никаких жертв. Никаких кровавых обрядов ради силы. Мне плевать, что они могут нам дать, – это того не стоит.

– Согласен, – сказал Айзек, и его слово унес внезапный порыв ветра. Его запястье отяжелело от медальона Габриэля. Юноша поддел пальцами и снял треснутый камень, который засиял в свете солнца. – Наверное, мне стоит его вернуть.

– Не думаю, что заслуживаю его.

– Ты основатель. – Айзек протянул камень, словно бросая вызов. – И заслужил его.

– Ладно. Если ты настаиваешь.

Но Айзек видел, как это важно для него, пока Габриэль осторожно надевал медальон на запястье.

Все это время он ошибался. Он попытался взглянуть своему страху в лицо и обнаружил, что никакого монстра нет – просто человек, который напуган не меньше его. Единственный человек, который может понять всю необъятность предательства, с которым он столкнулся в ту ночь.

Если бы Айзек был храбрее, если бы Габриэль был готов, они бы давным-давно помирились. Он тосковал по упущенному времени, когда они страдали в одиночестве, не имея сил, чтобы исцелиться и забыть о прошлом. Но, вопреки всему, они справились.

Еще не поздно. Не для него и не для Габриэля.

– Насчет мамы, – сказал Айзек, представляя, как Майя лежит в больнице. – Ты действительно думаешь, что она никогда не проснется?

На лице Габриэля ясно читалось сожаление.

– Сомневаюсь, Айзек…

Тот отодвинулся и впервые позволил себе задуматься о возможности, что все это время он уже скорбел по ней и – как и все остальное, что касалось его семьи – не мог отпустить.

Вдруг он заметил уголком глаза какое-то движение.

– Эй? – Айзек встал на ноги.

Что-то снова заворошилось, и он пошел в ту сторону. Габриэль последовал за ним. Как только они раздвинули кусты, Айзек все понял.

Почки, висевшие над алтарем Салливанов, расцвели жуткими пульсирующими цветами в форме рук.

И тогда новообретенная надежда Айзека ускользнула от него с той же легкостью, с какой струйки дыма из цветков поднимались над деревьями, мерцая и переливаясь в лучах солнца.

Вайолет дежурила на шпиле, когда все произошло. Она нервничала из-за письма, мысленно повторяя его текст снова и снова, пока бессмысленно листала ленту на телефоне. Как вдруг раздался какой-то шум, и она резко выпрямилась, а телефон упал с ее колен на пол чердака. Орфей встал и тревожно замяукал. Алая пряжа на его ухе вздрогнула.

– Да, я знаю, – сказала Вайолет, глядя туда же, куда и он.

Спустя секунду из круга поднялись корни, уничтожая символ основателей внутри.

Она ждала нападения, но не подозревала, что оно будет таким агрессивным. Корни в мгновение ока начали извиваться по половицам. Некоторые искали опору на стенах, стягивая бархатные занавески с окон. Корни в центре круга стремительно увеличивались, а саженцы, прораставшие из них, были полностью покрыты этими отвратительными, похожими на руки почками. От вони у Вайолет заслезились глаза.

– Мерзость, – пробормотала она, когда ее кроссовки коснулась лужа серебристой жидкости, вытекающей из корней.

Она присела и вытянула руки, крепясь духом, когда на задворках ее разума натянулась знакомая связь.

– Даже не пытайся, – сказала она, глядя на деревья, которые пытались захватить ее чердак. Ее дом. Орфей потерся о ее ногу в знак поддержки и зашипел на ростки, извивающиеся у стены.

Нить в ее разуме подрагивала и стонала. Вайолет замечала этот звук прежде, но впервые расслышала за ним что-то еще. Голос, тихо произносящий непонятные слова. Но не так важны были слова, как интонация. Она была безошибочно человеческой.


– Я не понимаю, – прошептала Вайолет.

Ростки корчились, и на долю секунды она увидела человеческие тела в складках их странной коры; руки, шеи и торсы, выгнувшиеся от боли. Вой на задворках ее разума усилился, стал визгливым от паники, и в уголке ее глаза выступила слеза. Вайолет знала, что она будет переливчатой, как гниль.

Почему все происходило так быстро? Что изменилось? Вайолет пыталась подавить панику, пока почки раскрывались и источали дым, который сливался и закручивался в крошечное торнадо в центре шпиля.

Девушка глубоко вдохнула и ощутила прилив силы. Затем дернула за эту связь, о которой никогда не просила, эту способность, которой не понимала полностью, и, собрав волю в кулак, приказала остановиться.

Вот какой нашли ее Джунипер с Харпер: с вытянутыми руками, затрудненным дыханием и капельками пота на лбу, пока она пыталась сдержать заразу.

– Это не сработает, – предупредила Вайолет. Ее мысли сбились в кучу, корни расплывались перед глазами. Голос в ее голове нарастал: сначала один, затем три, а теперь целый хор, напоминавший скулеж умирающих животных. – Когда я остановлюсь…

– Она продолжит распространяться, – ласково закончила Джунипер. – Ты не можешь сдерживать ее вечно, Вайолет. Ты должна отпустить.

– Нет!

– Я могу помочь, – Харпер с воинственным видом присела рядом, выдохнула и, потянувшись к кругу, сомкнула ладонь на корне.

В ту же секунду из ее пальцев начал вытекать камень. Он извивался вдоль корней и вверх к росткам, превращая раскрывшиеся почки в дюжину крошечных, жутких статуй. Когда она отошла, все осталось неподвижным, и крики в голове Вайолет затихли до шепота.

– Спасибо, – хрипло сказала она и с облегчением упала на колени, передергиваясь всем телом. Почки выпустили серый туман в комнату, но он уже рассеивался. Вайолет надеялась, что их иммунитет основателей выдержит под напором этого нового витка болезни.

– Тебе спасибо, – ответила Харпер. – Ты сдержала ее.

– А ты – остановила, – Вайолет улыбнулась. – Ты обрела контроль над своими силами!

Но Харпер оставалась серьезной.

– Ненадолго.

Вайолет уже видела, как из-под слоя рыже-бурого камня начинали появляться серебристые жилки.

– О… – прошептала она, и ее охватил ужас. – О нет.

– Думаю, у нас есть как минимум один день. Но это временное решение. Шпиль…

– Падет.

– Да.

Джунипер помогла дочери спуститься по лестнице. Вайолет не хотела оставлять корни без присмотра, но стоило признать – ей нужен был отдых. Она села в гостиной и накинула плед на плечи, нервно попивая горячий чай, пока Харпер смотрела на экран мобильного. Джунипер осталась наверху, чтобы забаррикадировать люк.

– Беда не только у нас, – мрачно сказала Харпер. – Что-то происходит в доме Готорнов. И на руинах Салливанов.

– Черт! – Вайолет застонала и сильнее укуталась в плед, пытаясь согреться. – Нужно идти. Мы обязаны остановить это…

– Мы не можем быть в трех местах одновременно, – ласково, но твердо урезонила ее Харпер. – Сиди спокойно и пей свой чай.

Вайолет нахмурилась.

– С каких пор ты стала такой строгой?

– У меня четверо младших братьев и сестер, – сухо парировала Харпер. – Я всегда была строгой.

У нее завибрировал телефон, и глаза девушки расширились. Вайолет наклонилась, увидела имя на экране и подавила изумленный смешок.

– Джастин Готорн записан у тебя как «Тьфу»?

– Ну, ты же сразу догадалась, кто это. – Харпер постучала по экрану, и спустя секунду через громкую связь прозвучал его голос – с некоторыми перебоями, но вполне разборчиво.

– Харпер?

– Я тут. Что случилось?

– Я у озера. Я прибежал сюда… ай, неважно. Суть в том, что зараза добралась и до него.

– Что?!

– Она вот-вот… она… – юноша испуганно вскрикнул, и звонок резко оборвался.

– Джастин? – Харпер лихорадочно застучала по экрану. – Джастин! Это что, шутка? Я убью его.

Вайолет снова почувствовала холод паники в груди. Раз гниль охватила еще одно ритуальное место и эти почки начали раскрываться, то случилось что-то ужасное. Если зараза начнет передаваться по воздуху, то любой, кто вдохнет ее, заболеет. Они сдержали ее на чердаке, но если почки расцветут на озере…