Колода предзнаменования

– Он не манипулировал мной. Я его пригласила. – Мэй запылала от стыда при мысли о том, с какой легкостью он уговорил ее вмешаться в будущее и тем самым ускорить распространение заразы. Отчаянное желание получить чье-то одобрение и любовь затмило ее разум и привело к глупым попыткам спасти весь город. Она злилась на Джастина, потому что тот вечно играл в героя, хотя сама была не лучше – вот только ее игры привели к куда более катастрофическим результатам. – Я работала с ним. Доверяла ему.

– Да, ты пригласила его, – кивнула Августа. – Но только потому, что я не знала, как рассказать тебе правду. Я надеялась, что тебе никогда не придется нести это бремя… Но теперь я вижу, что все эти тайны только навредили нам обеим. – Она помедлила. – Помнишь, что я говорила тебе? О том, что твой отец питал нездоровый интерес к Четверке Дорог? Как только вы родились, его интерес был сосредоточен только на вас с Джастином. У Эзры была теория насчет того, как повторить первоначальный ритуал основателей, который запер Зверя, только на этот раз он должен был убить его. Но есть подвох: для этого требуется связь иного рода. И, по сути, вы стали его первым экспериментом.

– Так ты знала о ритуале? – у Мэй закружилась голова. – Ты знала, что я его прошла?

– Нет. Эта идея привела меня в такой ужас, что я выставила твоего отца за дверь. Но каким-то образом он всегда находил путь обратно. Присылал вам подарки, делал нелепые широкие жесты, и, в конце концов, я прощала его.

У Мэй скрутило желудок. Она помнила, что Эзра постоянно то пропадал, то появлялся в их жизни, помнила игрушки, которые он им покупал. Она всегда считала свою мать жестокой из-за того, что она продолжала его прогонять.

– Ты никогда мне этого не рассказывала. Почему?

– Потому что ты любила его, – просто ответила Августа. – Он твой отец, и даже если наши с ним отношения не сложились, я считала несправедливым лишать их и тебя. Но до того дня, как ты пришла ко мне с вопросами о способности менять будущее, я думала, что он пренебрег ими.

– Но последние семь лет ты не позволяла ему вернуться, – медленно произнесла Мэй. – Что изменилось?

Лицо Августы побледнело.

– Кое-что произошло в день, когда он уехал. Мы поссорились… и ссора зашла слишком далеко.

И тогда в голове Мэй вновь возникло то старое воспоминание. Крики. «Не ходи вниз, Мэй!» Джастин стоял перед ней, словно щит, и когда она выбежала в коридор…

На щеке ее матери была красная отметина.

Мэй затошнило.

– Он ударил тебя, – прошептала она.

Августа ошарашенно подняла взгляд.

– Я думала, ты не видела этого.

– Не видела. – Постепенно разум Мэй сложил картинку целиком. Она слышала их ссору. Джастин поднялся на второй этаж и просил ее не спускаться, а когда она ослушалась, то как раз застала момент, когда Эзра быстро вышел за дверь с сумкой в руке. Мэй даже представить не могла, до чего больно было ее матери смотреть, как дочь бежит за отцом и молит забрать ее с собой. – Но мне стоило догадаться. Само собой, что после этого ты не хотела, чтобы он возвращался. Мне так жаль. Мне так жаль…

Ее голос сорвался, и затем в ней ничего не осталось, кроме слез.

Мэй чувствовала, как ломалась, ускользала в забвение, пытаясь примириться с семьей, которую не связывало ничего, кроме взаимных обид. Неудивительно, что Джастин помчался за ней в лес. Он долгие годы хранил этот секрет вместе с матерью.

– Ты не знала, – прошептала Августа, и Мэй упала в ее объятия. Мать прижала ее к себе, словно ребенка, и гладила по волосам, пока она плакала.

– Это неважно, – выдавила Мэй, изо всех сил цепляясь за нее. – Он победил.

– Нет, – Августа отстранилась, и Мэй уставилась на мать круглыми глазами. – Он совершил большую ошибку. Твой отец думал, что может сломить тебя, и ты последуешь за ним куда угодно. Но этого не произошло, не так ли?

Впервые за долгое время Мэй видела в матери не препятствие и не врага. А ее настоящую. Эгоистичную, напуганную, злую. И все же Августа боролась до последнего, чтобы защитить своих близких.

Отец Мэй ошибался насчет них с Джастином. Может, он ошибался и насчет дочери.

– Не произошло, – прошептала она.

– У меня есть план, как положить этому конец, – ласково произнесла Августа. – От тебя требуется только слушать меня.

В груди Мэй заворошилась тревога. Отчасти ей хотелось вернуться в объятия матери и кивнуть. Но это приведет лишь к тому, что она снова станет инструментом, только в руках другого родителя. Может, ее мать и не чудовище, но ей нельзя полностью доверять.

– Я единственная, кто видел папу в действии. И единственная, у кого хватит сил с ним бороться. Мне нужно, чтобы ты послушала меня, если мы хотим его одолеть, ладно?

Всю свою жизнь Мэй искала одобрения у других – будь то Августа или Ричард, или жители Четверки Дорог. Но на самом деле важно было только то, чтобы она сама понимала, на что способна.

У нее была сила, чтобы навсегда прервать этот порочный круг. Она знала об этом, но только сейчас позволила себе по-настоящему поверить, что ее собственного голоса достаточно, и ей не нужно признание других.

Мэй с Августой встретились взглядами, не моргая и отказываясь давать слабину.

– Ладно, – наконец сказала Августа, и уважение в голосе матери было усладой для ее ушей. – Что ты задумала?





23




Джастина заперли в спальне Айзека. Сделать это было сложно – он кричал и корчился в такт корням, пульсирующим на его спине.


Джастин не нападал на них, как боялась того Вайолет, но она все равно волновалась за его душевное состояние и убрала из комнаты все, что он теоретически мог использовать во вред себе или другим. Когда они закончили, там почти ничего не осталось, кроме матраса, на котором он лежал, уставившись в потолок.

– Дела… плохи, – пробормотал он.

Он часто выпадал из реальности – иногда в его глазах виделся Зверь, иногда Джастин. Вайолет было это слишком хорошо знакомо.

– Ты должен бороться, – сказала она другу. – Это по-прежнему ты. Это по-прежнему твой разум. Клянусь тебе.

– Мне… жаль, – прохрипел он. – Хотел… изменить положение. Но не так.

– Я знаю, – искренне ответила Вайолет. – Ты спас меня, когда Церковь взяла меня в плен. А теперь мы спасем тебя, ясно?

Выйдя из спальни, она начала расхаживать взад-вперед по кухне, умирая от усталости. Орфей потерся о ее ногу, пытаясь утешить хозяйку, но тщетно.

Все менялось слишком быстро; у Вайолет почти не было времени переварить то, что рассказала ей Джунипер… или побеспокоиться о ней. Теперь же, когда она позволила себе задуматься об этом, то чуть не свалилась с ног от тяжести всего происходящего. Девушка понятия не имела, где ее мать, в порядке ли она. Свои последние секунды вместе – перед тем, как их разделили корни – они провели за ссорой.

Вайолет было грустно от того, что Джунипер не рассказала ей правду раньше, но она также понимала, почему та врала. Ради собственного блага она убеждала себя, что вскоре у них появится шанс обговорить все лично.

А пока что ей нужно было сосредоточиться. Джастин болел, Ричард заполучил Мэй в свои лапы. Они должны спасти их, но эта битва будет не из легких.

Что-то ей подсказывало, что, так или иначе, это битва станет для нее последней.



Харпер не знала, как попрощаться. Она попросила о нескольких минутах наедине с Джастином и тратила их на то, что самым жалким образом сжимала меч и пыталась подавить слезы рядом со своим недопарнем. Но вид того, как он кривился от боли на матрасе Айзека, был невыносимым. Ей часто приходило в голову, что их жизни в опасности. Но эта опасность еще ни разу не подкрадывалась так близко. Они были такими хрупкими, и Харпер ненавидела то, что ее радостному мгновению у озера так быстро пришел конец. Что в конечном итоге ей не удалось его спасти.

Светлые волосы Джастина липли ко лбу, влажная кожа посерела от заразы. Никто не потрудился одеть на него свитер, так что Харпер видела каждый корень, извивающийся под его руками и закапывающийся глубже в живот.

– Придурок! – прошептала она, глядя на его приоткрытые губы. – Ты должен был рассказать нам, что болен! Мы бы хоть попытались тебе помочь…

– Харпер. – Его глаза с трепетом открылись. Голос был слабым, но определенно принадлежал ему. – Мне послышалось, что ты меня оскорбляла.

Харпер шла в спальню с таким настроением, будто направлялась в морг, и морально готовилась увидеть здесь только тело, пустую оболочку. Вместо этого она нашла Джастина – содрогающегося от боли, но все же в своем уме – и это было чуть ли не хуже.

– Зато сработало, – мягко произнесла она. – Ты очнулся.

– Это было… нелегко, – его глаза то сосредотачивались на ней, то смотрели мимо. – Но стало немного легче… когда ты пришла.

– Мы остановим заразу, – пылко сказала она. – И поможем тебе.

– Не… – Джастин закашлялся и поднял дрожащую руку ко рту. На ней заблестело что-то серое. – Не давай обещаний, которые не сможешь сдержать.

Харпер мимолетно осознала, что проиграла битву своим слезам – не переливчатым или алым, а самым обычным, – и от этого ей стало только больнее.

– Тебе станет лучше, – Харпер повысила голос. – С тобой все будет хорошо.

– Ты такая красивая, когда упрямишься, – пробормотал Джастин. – Я когда-нибудь говорил тебе об этом?

Харпер шмыгнула.

– Кажется, гниль добралась до твоего мозга.

– Не-а, – уголки его губ приподнялись в легкой улыбке. – Я считал так… годами.

Прежде чем она успела ответить, его глаза подернулись пленкой, а тело забилось в конвульсиях. Когда все прошло, перед ней лежал уже не Джастин. Он рывками поднялся в сидячее положение и посмотрел на нее безжизненными глазами.

«Двойка Камней, – прошипел голос Зверя в голове Харпер. – У вас кончается время».

– Убирайся из его тела! – рявкнула она, доставая меч.

«Тут… намного безопаснее… чем в Серости…»

– Проваливай!

Кипя от ярости, Харпер выставила меч перед собой, пока кончик не коснулся шеи Джастина. Корни быстро уползли от того места, где сталь соприкасалась с кожей. Ей хотелось вырезать их, но она знала, что тем самым убьет Джастина.

Зверь недовольно взвыл, но когда его тоненький голос затих, в глаза Джастина вернулся блеск. Его лицо вытянулось от удивления, и он поднял взгляд на Харпер.

– Что, – слабо произнес он, – пытаешься… прикончить меня?

Харпер спешно спрятала меч в ножны.

– Не смешно, Джастин! Ты знаешь, что я не хочу причинять тебе боль.

– Забавно… – его губы дрогнули. – Ты отказалась драться со мной под трибунами, но принесла оружие к моему смертному одру.