Колода предзнаменования

Ричард Салливан был настоящим монстром Четверки Дорог. И эта смерть – от рук тех, кого он предал – была именно тем, чего он заслуживал.

Она моргнула, и основатели исчезли, их тела растворились в тумане, который серыми веревками опоясывал символ. Зверь бормотал что-то неразборчивое ей на ухо, его голос то затихал, то становился громче. Внезапно ветер взъерошил ей волосы; туман закружился, и Мэй откинула голову, изумленно глядя на огромную трещину по центру белого неба Серости.

Ее охватило головокружение, и она подозвала остальных. Они сели на краю дрожащего символа, держась друг за друга, пока весь мир разваливался.

Голос Зверя запел в разуме Мэй, и каким-то образом она поняла, что слышит его последний раз.

«Спасибо», – прошептал он, а затем ветер с ревом, криком, завыванием унес его прочь.

Мэй открыла глаза. Их четверка сидела в центре городской площади и прижималась друг к другу, защищаясь от бури, которая, наконец-то, прошла.

Они отстранились и круглыми глазами посмотрели на мир.

Пенек исчез. Небо над их головами было облачным и прекрасным, воздух – морозным и свежим, без всякой вони гнили.

Мэй встала и воззрилась на деревья, которые по-прежнему окольцовывали символ, их серебристые вены уже начинали пропадать.

Что-то падало сверху – белые хлопья. Мэй инстинктивно вытянула руку, чтобы поймать их, и ахнула, когда те растаяли на ее ладони, мокрые и холодные. И тогда ее охватило облегчение, понимание, что все действительно закончилось.

Потому что с неба падал не пепел. А снег.





25




Больше всего Вайолет удивило то, как быстро вернулись жители. Она боялась, что после эвакуации Четверка Дорог навеки превратится в город-призрак, но нет. Люди были упрямыми, когда дело касалось дома, даже если дом – это место, где кора деревьев по-прежнему напоминала плоть, если смотреть под нужным углом, и иногда на городской площади загадочным образом веяло гнилью.

Ее также удивило, как сильно она скучала по своим силам. Они были частью ее жизни всего несколько месяцев, и хоть Вайолет никогда о них не просила, она привыкла к ним и до сих пор остро чувствовала их отсутствие. Как и многое другое в Четверке Дорог, они сжились с ней.

В течение недели школа и магазины на главной улице снова открылись. Зараженным, включая Джастина, стало лучше. Вайолет знала об их успехах, поскольку сама продолжительное время лежала в окружной больнице, где все врачи не уставали удивляться, что столь суровые колотые раны почти не принесли вреда ее жизненно важным органам. Вайолет просто улыбалась и кивала.

К ней приходили посетители – Джастин, который тоже лежал в больнице и умирал от скуки, Харпер, Мэй и Айзек. Перебивая друг дружку, они посвящали ее в происходящее в городе.

Но самыми ценными для нее были визиты Джунипер. Когда Вайолет впервые очнулась в больнице, вид матери, сидящей у койки со сморщенным от беспокойства лицом, принес ей невероятное облегчение.

– Прости за нашу ссору, – сказала Джунипер после того, как ввела ее в курс дела; во время битвы Джунипер, Августа, Габриэль и Сет с Митси были схвачены Ричардом, но он не причинил им серьезного вреда. Теперь Вайолет понимала едва скрытую панику в голосе матери. Они лишь недавно помирились, и ей было трудно ссориться с Джунипер и не волноваться, что это вернет их отношения к тому, что было раньше. – Я так рада, что ты цела! Придя к дому Готорнов, я чуть не побежала тебя искать, когда поняла, насколько опасно снаружи.

– А я – тебя, – ответила Вайолет, вспоминая, как Харпер с Айзеком не дали ей пойти на такой риск. – Ты тоже прости меня за мою реакцию. Просто мне было трудно принять то, что ты скрыла от меня столь важное о Четверке Дорог.

– Я сожалею, что мне не хватило храбрости рассказать тебе правду раньше. Но теперь все в прошлом.

Вайолет замешкалась.

– Не совсем.

Отдых в больнице дал ей время все обдумать. Зверя и Ричарда не стало. Правда, которую Джунипер так долго скрывала, могла предаться забвению, если они ей позволят рассыпаться с той же легкостью, как переливчатый пепел.

Но к этому времени Вайолет поняла: самую большую опасность для Четверки представлял не Зверь и не Серость. А их бесчисленные секреты.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Джунипер.

– Я хочу, чтобы мы открыли жителям правду, которой они всегда заслуживали. О том, что на самом деле произошло с основателями.

– Вайолет, – Джунипер поджала губы. – Ты знаешь, что мы не можем этого сделать.

– Почему?

– Потому что кто-то другой может повторить ошибку наших предков. Вам вчетвером хватило доблести отказаться от силы. Но мир не такой.

– Я знаю, – ответила Вайолет. – Но к этому нужно стремиться. Нашим предназначением всегда было охранять лес, верно? Я не вижу причин для перемен в этом отношении. Но мы не можем оберегать его при помощи вранья. Мы должны быть честными, рассказать, как облажались наши предки. Даже если это выставит нас в плохом свете. Даже если люди не смогут нас простить.

Джунипер была права: в мире полно людей, таких же как Ричард. Таких же, как Церковь Четверки Богов. Но Вайолет надеялась, что в нем также много людей, как она, Айзек, Мэй, Харпер и Джастин. Если они правильно подадут эту историю.

– Будет нелегко, – продолжила Вайолет, сжимая руку матери. – Нас могут возненавидеть. Но если это поможет предотвратить повторение нашей истории, то оно того стоит.

– Ох, Вайолет, даже не знаю, от кого тебе досталась эта храбрость.

– А я знаю, – тихо произнесла она, глядя на женщину, которая прошла сквозь ад и каким-то чудом вышла с другой стороны.




Вайолет три дня залечивала свои раны и еще одну ночь провела под наблюдением врачей, прежде чем ее отпустили домой. Как ни странно, Августа Готорн отнеслась к ее предложению благосклоннее, чем Джунипер. К тому времени, как Вайолет вернулась в школу, Августа выступила с публичным заявлением и описала факты произошедшего, после чего быстро ушла с поста шерифа Четверки Дорог.

Это объявление вызвало нежелательный интерес – косые взгляды, слухи, странные сообщения. Вайолет изо всех сил старалась их игнорировать. Ей стоило сосредоточиться на делах поважнее – например, на собственном восстановлении. Но от ее внимания не ускользнуло, что Августа стала проводить гораздо больше времени в поместье Сондерсов.

Поэтому ее ничуть не удивило, что через неделю после возвращения из больницы мать села с ней и толкнула неловкую речь об изменениях.

– Я понимаю, что год выдался трудным, – начала Джунипер, – и я обещала быть с тобой честной, так что, чтобы между нами все было полностью прозрачно…

– Я знаю, что вы с Августой снова вместе, – перебила Вайолет, чем заслужила тяжкий вздох и довольно унылый взгляд со стороны Джунипер. – Что? Ты думала, я не замечу, что она практически переехала к нам?

– Я не хочу, чтобы ты чувствовала себя неудобно, – сказала Джунипер, смущенно выкручивая руки. – Я понимаю, что у нас сложная история, и вы с ней не всегда ладили…

Вайолет много об этом думала в последнее время. Мэй открыла им всю правду о прошлом Августы, и пусть это не оправдание, но она позволила взглянуть на женщину с другой стороны. Джунипер с Августой многое потеряли. В глубине души Вайолет радовалась, что они нашли друг друга. Через несколько месяцев она все равно уедет в колледж и не будет мешать счастью, ради которого они обе так отчаянно боролись. По крайней мере, до тех пор, пока Августа будет следить за своим поведением.

– Мама, все нормально, – ласково произнесла Вайолет. – Просто скажи ей, чтобы она перестала для нас готовить, потому что она в этом ужасна.

И на этом тема была закрыта.



Впрочем, было кое-что еще, чего Вайолет старательно избегала. Кое-что, что она хорошо наловчилась отодвигать на задворки сознания. Но так не могло продолжаться вечно, и это «кое-что» настигло ее вскоре после разговора с Джунипер об Августе. Она сидела за пианино и подбирала последние ноты для «Серой сонаты». Изначально Вайолет планировала, что ее последняя часть будет громкой и яростной, с акцентом на миноре, прежде чем мелодия перейдет в тревожную тишину. Но теперь, узнав историю целиком, она решила изменить тональность. Вернуть аккорды в мажор, всего на секунду, а затем снова сыграть в миноре.

Она не хотела, чтобы все это забылось. Но она надеялась, что все это будет прощено.

Орфей дремал на диване рядом со скамьей. Вайолет беспокоилась о нем, но хоть связь между ними и исчезла, он был в полном порядке. Той магии, что они отдали лесу, было определенно достаточно, чтобы поддерживать в нем силы – он принадлежал Четверке Дорог и явно наслаждался своей второй жизнью, в которой стал постоянным господином и повелителем поместья Сондерсов.

Вайолет игралась с последовательностью аккордов, думая о последних секундах в Серости, когда мир разрушился вокруг нее, как вдруг в музыкальную комнату зашел Айзек. Раны на ее боку заболели, пока она смотрела, как ноябрьское солнце лилось через окно и подчеркивало остроту его носа, изгиб скул, то, как его волосы отрасли в спутанное гнездо кудряшек за ушами.

– Привет, – тихо сказал Айзек. – Думаю, нам нужно поговорить.

Сердце Вайолет пропустило удар.

За последние месяцы они с Айзеком многим поделились друг с другом. Но прежде она уже путала его порядочность с романтическими чувствами и не собиралась повторять эту ошибку.

Поэтому Вайолет решила отдалиться от него. Забыть о нем. Разумеется, она сердечно поблагодарила его брата за спасение ее жизни и была вежливой с Айзеком. Но еще отстраненной. Только таким образом можно было избежать позора в конце всего этого.

– Ты мог и позвонить, – ответила она.

– Ты игнорируешь мои звонки и сообщения. Я был вынужден прийти лично – Айзек подошел к скамье и заглянул Вайолет за плечо. – Ты закончила сонату?

– Вроде того, – Вайолет нахмурилась. – Она по-прежнему нуждается в тщательной доработке.

– Это все равно лучше, чем что-либо, что я смог бы написать. – Он стоял так близко, что край его фланелевой рубашки задевал ее плечо. – Как проходит твое восстановление? Тебе уже лучше?

– Врачи говорят, что, вероятно, от ран останутся шрамы, – Вайолет отодвинулась от него и поправила папку с нотами. – Но я буду в порядке.

– Шрамы – это не так уж плохо, – сказал Айзек, присаживаясь рядом с ней. Вайолет заметила, что он перестал прикрывать свой шрам на шее, но пыталась не подавать виду. Не то чтобы он демонстрировал его, но уже и не скрывал. – По крайней мере, это лучше, чем альтернатива.

– Ты имеешь в виду смерть, – сухо ответила она. – Говори прямо, Айзек. Думаю, к этому времени мы вместе с ней хорошо знакомы.

Он грустно улыбнулся.

– Вообще-то, поэтому я и пришел.

– Чтобы поговорить о смерти?

– Нет. Чтобы поблагодарить тебя. За последние несколько месяцев ты заставила меня переосмыслить то, как я справлялся со своей травмой. Думаю, это изменило меня к лучшему. И еще я хотел сказать, что понимаю… почему ты меня избегаешь.

Вайолет с ужасом повернула к нему голову. Ее щеки залились румянцем.

– Правда?

– Да. Я столько всего взвалил на тебя… Ты прекрасно отреагировала, но, само собой, тебе нужно время, чтобы все осмыслить. То, что со мной произошло… людям нелегко с таким справиться. В смысле даже я еще не понял, как с этим справиться. Я нашел психотерапевта и уговариваю Габриэля пойти со мной. Но впереди меня ждет длинная дорога. В общем, – он пожал плечами. – Что-то я увлекся. Суть в том, что я понимаю, почему ты отстранилась.

Он был так очарователен и глуп в своем заблуждении, что Вайолет не сдержалась. У нее вырвался смешок.

– Черт возьми, Айзек! Ты думаешь, я избегаю тебя из-за твоего тяжелого прошлого? Ты ведь помнишь, какое у меня прошлое? Я рада, что ты осознаешь, насколько ужасно то, что ты мне рассказал, и ищешь помощи. Но я также понимаю, насколько большим шагом для тебя было вообще мне открыться.

– О… Просто я думал… В смысле, я не хотел быть для тебя обузой.

– Ты не обуза, – Вайолет села к нему лицом. Она не хотела ранить его своим поведением, но теперь видела, что просчиталась. – Нет абсолютно ничего, чем ты мог бы меня отпугнуть. Клянусь тебе.

– Ничего? – тихо произнес он и внезапно посмотрел на нее с неким напряжением, которое очень напоминало нервозность.