Комната лжи

«Первый шаг – признать ответственность, – говорит мама. – Делать вид, что ничего не произошло, как мы? Нет, это никому не поможет. Ничего не решит. Согласен?»

Наверное, я согласен, так что киваю и от этого еще сильнее начинаю плакать. А вот о чем я думаю, но не говорю вслух – признание ответственности тоже не помогает. Я пытался. Без толку.

Мама продолжает: «Следующая ступень – найти способ возместить ущерб, исправиться. Понимаешь, что это значит? Доказать, что ты сожалеешь. Мне кажется, если ты ничего не делаешь, никогда не сможешь идти дальше. Так и будешь все это чувствовать, никогда не избавишься от боли, которую испытываешь».

Как-то так я себя и чувствовал. Словно нет пути вперед, и нет пути назад, и я заперт у себя в голове.

И ты. Ты все время тут. Думаешь, что я тебя ненавижу, что я злюсь, тогда как единственный, на кого я злюсь – на самого себя. Это не твоя вина, что ты меня не понимала. Я виноват, что не смог заставить понять. Я провалился, как во всем, за что брался, за всю свою никчемную жизнь.

«Все так запуталось, – внезапно продолжает мама. – Все! Я не понимаю, Джейк. Я ничего не понимаю. Что случилось, что ты натворил…»

Она качает головой, утирает слезы. Но я вижу, она в ярости. Я совершенно точно знаю, что она винит меня.

«Элисон, – говорит она, заталкивая гнев поглубже. – Я знаю, она уехала, но если бы была возможность прямо сейчас передать ей, насколько ты сожалеешь».

Она многозначительно смотрит на меня. И тут я замечаю. Выход, о котором говорила мама. Я понимаю, что она пытается мне сказать. Она ведь даже сказала это вслух: Не знаю, смогла ли бы я с этим жить. Она продолжает:

«Как бы то ни было, что бы ты ни выбрал – это должно быть твое решение. Понимаешь, Джейк? Ты понимаешь, что я пытаюсь тебе сказать?»

Тут мне приходит в голову еще кое-что, одна из глупостей моего папы. Действие громче слов, так он говорит, раньше я этого не понимал.

Я накрываю мамину руку своей, кажется, к ее удивлению. Она отдергивает руку, и это только утверждает меня в моих мыслях. Приносит облегчение, понимаешь? Будто кто-то сжимал руки у меня на горле, а теперь я наконец-то могу дышать.

Я сажусь. Говорю:

– Я все понял, мама. Правда. Я понимаю, что ты хочешь мне сказать.

А мама, у нее все лицо сморщилось. Она меня обняла, и я позволил, потому что знал, что это в последний раз.

Вот причина. Так я понял. Под конец все сделалось очевидным. Мои чувства, мои чувства к тебе: я покажу. Как моя мама показала мне.

С любовью навсегда,

Джейк





20


Сюзанна не может оторвать глаз от письма Джейка, буквы начинают сочиться кровью. Она смахивает упавшие слезы, еще сильнее смазывая буквы, но надеется, что сын как-то почувствует ее нежность.

– Ты убила его, Сюзанна. Ты сказала ему сделать это, и он послушался.

– Что? Нет!

– Да! Взгляни на письмо, попробуй отрицать это! Попробуй отрицать, что это ты подала Джейку идею.

Сюзанна снова вглядывается в слова на листке. Не может оторвать взгляд. Как не может не плакать, не может не признать, что Адам прав. Если он ошибается, то зачем она все эти годы пыталась это скрыть? Почему никогда никому не рассказывала о своих словах, даже мужчине, которого должна была любить – и любила когда-то, кому Джейк был так же дорог, как и ей.

– О Джейк, мой мальчик.

– Ты убила его, Сюзанна, – повторяет Адам. – Моего отца! Моего настоящего отца! Он мертв, и все из-за тебя!

– Но… я… а твоя мама? Я думала, ты пришел из-за того, что случилось с твоей мамой?

Адам смотрит на нее с нескрываемым отвращением.

– Мама? Мне плевать на маму. Разве я этого не говорил? Она не хотела меня. А потом взяла и умерла и оставила меня наедине с ним. Так какого черта меня должно интересовать, что случилось с ней?

Жестоко, безжалостно и безупречно логично.

– Я пришел из-за Джейка, Сюзанна. Все это, с самого начала, было о Джейке. Он единственный во всем мире, кому я мог быть нужен. Кто мог бы любить меня, как положено родителю. Он был моей единственной надеждой. Но ты лишила меня этого.

– Но он был мальчишкой. Просто мальчишкой!

Сюзанне кажется невероятным, что для кого-то ее сын может быть не просто ребенком, ее поражает, как далеки ее взгляды и Адама. Словно они смотрят на одно и то же с противоположных сторон. Для Сюзанны Джейк – вечный мальчик. Прекрасный, потерянный, сломанный мальчик, выбросивший свой шанс повзрослеть. Для Адама он – мужчина, отец, которым он никогда не был.

Теперь Сюзанна это видит. Она понимает каждый вопрос Адама, каждую его реплику. То, что он говорил о любви Джейка к его матери, о том, как она ему была дорога. И предположение Адама, что на самом деле не было никакого изнасилования. И пожар, его одержимость мыслями о том, чья это была идея, кто первым бросил спичку, как Элисон удалось выбраться из горящего кабинета. Адам повторял все то, в чем Сюзанна обвиняла газеты, ровно то, что все мы делаем, когда правда оказывается слишком жуткой или горькой и неудобной. Он смотрел на события иначе, манипулировал фактами, чтобы построить и перестроить рассказ так, как ему захочется. Более того, он придумал себе отца: родителя, о котором мечтал и которого у него никогда не было.

Что до Сюзанны…


По мнению Адама – в его рассказе – Сюзанна лишила его отца, определив всю дальнейшую судьбу Адама.

И оказывается, не только по мнению Адама.

– Ты знаешь, что я прав, – говорит Адам. – Разве нет? Я вижу, что знаешь. Ты всегда знала, что Джейк умер из-за тебя. Поэтому ты и сбежала. Тебе пришлось. Ты не смогла жить с тем, что натворила. Не смогла жить со стыдом.

У Сюзанны было столько причин для побега. Себе она говорила, что все из-за Нила. После смерти Джейка ее муж вынес их личное горе на суд прессы. Даже позволил им опубликовать его фотографию.

Им руководило горе, Сюзанна это знала. Он злился, рвался в бой и хотел, чтобы весь мир узнал о трагической судьбе, постигшей их сына. Только версия Нила в его интервью подтверждала каждую ложь, какая проникала в газеты. Снятие анонимности не только заново разожгло ненависть к жертве их сына, но еще и подвергло будущее их дочери опасности, что, по мнению Сюзанны, было непростительно.

Особенно когда Нил пообещал повторить. Позднее, после случая с плевком.

– Я тут подумал, журналисты все время просят еще интервью. Надо об этом рассказать, показать, что ненависть еще живет в обществе. Ради Джейка. И Эмили… газеты предлагают неплохие деньги, мы сможем дать ей хорошее образование. И съездить в отпуск. – И вот это уже нельзя простить, решила Сюзанна.

А Нил: она внезапно поняла, что рядом с ним ее удерживает только парализующая тяжесть горя-вины, вины-горя, и она надеялась, что еще один младенец поможет ей вернуть былые чувства. Вспомнить, как она любила Нила, когда они только познакомились. Она была очень молодой, оба они были молоды, но его внешность, его непринужденность… тогда Нил был ровно таким, каким нужен был Сюзанне. И она надеялась, что рождение Эмили спасет их, вернет их к тому периоду, когда только родился Джейк. Ей даже удалось убедить себя, что пропасть между ней и Нилом появилась из-за Джейка и никак не связана с тем, что они взрослели в противоположных направлениях, сосуществуя из выгоды и привычки. Но когда появилась Эмили, любовь к дочери перевернула чувства к Нилу с ног на голову. Сюзанна осознала, что ребенок не призван спасти их брак. Ей надо спасать себя.

А потом этот плевок. Еще один повод для побега.

Неважно, как Нил и газеты пытались все представить, были те, кто знал, что на самом деле случилось. Та женщина назвала Сюзанну мразью. Потому что она предатель: она предала женщин, общественные устои. Сюзанна знала, она не одна такая, так же, как и бесчисленная толпа «фанатов», кто, спасибо Нилу, точно знал, по какому адресу присылать свои отравленные дары для Джейка.

Возможно, если бы речь шла только о ней и Ниле, Сюзанна приняла бы внимание мира как кару. Она долго мирилась с тем, какой ее рисуют в газетах. Как говорил Адам: они ее не любили. Холодная, замкнутая, не желающая критиковать Элисон, не готовая оплакивать сына на камеру. Но проблема в том, что речь не только о них двоих. Сюзанне надо защитить Эмили, дать дочери будущее, не отравленное призраками произошедшего.

Так что у Сюзанны были причины бежать. В конечном счете, разве в глубине все не так, как сказал Адам? Разве не стыд заставил Сюзанну сбежать? Более того, спрятаться. Разве настоящая причина не в том, что Сюзанна не могла больше жить с прежней собой? Адам с самого начала спросил ее: ты отрицаешь ответственность за то, что сделал Джейк? За то, как все закончилось? Сюзанна думала, что он говорит об изнасиловании, пожаре, но на самом деле он имел в виду самоубийство. А что ответила Сюзанна?

Я ответственна.

Я.

За то, что случилось с Элисон, что случилось со школой, что случилось с Джейком. Сюзанна обвиняет себя во всем.

Наконец Адам видит, что она все поняла.

– Ты сидишь тут и плачешь, – заявляет он и плюет на нее, – словно слезы могут все исправить. Сидишь тут, прячешься в норке и думаешь, тебя никто не найдет. Но я нашел тебя, Сюзанна! Я нашел!

Сюзанна вынуждена выслушать, как именно он ее отыскал. Сначала искал намеки в Интернете, подсказки от фанатов Джейка и тех, кто поставил себе целью узнать. Ходил слух, что она работает психологом-консультантом, его запустил некто, утверждавший, что был ее пациентом, и это, по словам Джейка, было слишком удачно – слишком идеально – чтобы не проверить. Консультант? Как предсказуемо ничтожно. Дальше все было легко. Он не знал имени, но у него был город, а все консультанты обязаны регистрироваться в центральной организации, обслуживающей регион, – если они, конечно, хотят получать клиентов, и в итоге все свелось к простому методу исключения. Оказалось, Сюзанна справедливо опасалась Интернета. Но ей следовало знать, что если закрыть глаза, опасность не исчезнет.

О, Эмили. Где ты? Что Адам сделал с тобой?

– Думаешь, этим все исправила, – продолжает Адам. – Правда? Тем, что ты делаешь. Делаешь вид, что помогаешь, и думаешь, что этим сотрешь весь вред, который причинила в своей прошлой жизни. Как ты там раньше сказала? – Его голос делается высоким. – Я живу не для себя! Я все устроила так, чтобы жить не для себя.

Он смотрит на нее взглядом, полным ненависти, которая раньше только мелькала искрами.

– Все еще не понимаешь? Не видишь, что все это только вредит. Ты лицемерка, Сюзанна, – издевается он, дразня ее имя, новую личность. – Просишь других рассказывать тебе свои секреты, а сама скрываешь собственную ложь. О том, кто ты такая. Что ты сделала.

Адам встает так резко, что стул отлетает в сторону. Ударяется о столик, один из стаканов с водой опрокидывается и падает на пол. Звук выводит Сюзанну из оцепенения, подобно ледяной воде.

– Что ты делаешь? – в панике восклицает она. Сильнее вжимается в кресло.

Адам держит нож на уровне груди Сюзанны. Поправляет пальцы на рукоятке.

– Ты виновна, Сюзанна, – объявляет он. – Я сказал, что обвиню тебя, и вот мой приговор: виновна по всем статьям.

– Подожди, я..

– Поздно, – отрезает он. – Что бы ты ни сказала сейчас, слова опоздали на восемнадцать лет. Ты виновна, и на этот раз ты заплатишь за все.





21


Рут выпила слишком много вина. В итоге они с Алиной решили распить бутылку на двоих, а такое всегда плохо кончается – по крайней мере, для Рут, – потому что Алина редко пьет больше одного бокала. Сегодня она выпила два, но все равно две трети бутылки достались Рут, и это для нее не проблема, она не пьянеет, она все равно способна сесть за руль – только вот это уже нарушение закона.

Хорошо, что они заказали тарелку закусок. У Рут и так уже девять штрафных баллов, правда, за превышение скорости и проезд на красный, не за вождение в пьяном виде, но она все равно играет с огнем, и она не представляет, как жить, если потеряет права. Разве что спать прямо в зубоврачебном кресле, потому что как иначе ей успевать утром на работу? Но с едой есть шанс, что если ее проверят, цифры будут в пределах допустимого. Боже, да эти куриные наггетсы были такие сухие, что наверняка впитали в себя весь алкоголь. Если бы Рут хотела, она, наверное, могла бы и еще бокал выпить.

Но это будет ошибкой. Она и так уходит позже, чем планировала, и хотя она неплохо провела время, дольше она Алину уже не вытерпит. Будь здесь Сюзанна, все было бы иначе. С ней Рут действительно перепила бы, потому что вечер напоминал те, когда вино пьется как обычная вода. К сожалению или к счастью, Сюзанны здесь не было, и поэтому Рут удалось вырваться.

Она гадает, как у подруги сложилось с тем клиентом. Сложилось – ха! Двусмысленность очевидна, если она могла быть в их отношениях. Двусмысленность или оговорка по Фрейду? Сюзанна бы знала. Так же, как точно знала, что делает, когда выгнала Рут и Алину. Рут потом в пабе еще пошутила с Алиной, что хотя этот клиент и не Леонардо ДиКаприо, за молодого Джонни Деппа вполне сойдет. «Сдвоили сеанс», бог ты мой, говорит Рут сама себе. Ее подруга флиртовала, просто-напросто клеилась, да и почему нет? Она знает, что Сюзанна слишком серьезный профессионал и никогда не ведет себя неподобающим образом со своими клиентами, но можно же один раз позволить себе случайную безобидную фантазию.

Рут улыбается, нетвердо ковыляя к машине. Она и правда пошатывается. Один бокал, Рут. Два – максимум. Сколько раз надо себе это повторять?

И вот, смотрите, она идет не по той улице. Перед клиникой есть парковочное место, которое она обычно считает своим, но сегодня она приехала позже обычного, и место уже было занято. Так что ей пришлось оставить машину за углом, а значит, выйдя из паба, надо было повернуть налево, как пошла Алина, а не направо в сторону входа.