Кровь на Дону

Дружина вошла на хутор первой, и тут же из дворов навстречу выехал десяток ратников. Воины выхватили сабли, но десятник отряда поднял руку:

— Не стоит, братья, — и взглянул на Савельева: — Приветствую тебя, князь Дмитрий Владимирович, и передаю приветствие от воеводы Петра Семеновича Серебряного-Оболенского!

Князь подъехал к старшему отряда:

— Приветствую и тебя, воин!

— Помощник князя Серебряного, сын боярский и сотник Астраханского гарнизона Калачев Андрей Михайлович, — представился десятник и, достав из-под доспехов свиток, протянул воеводе: — Вот, Дмитрий Владимирович, грамота князя Серебряного.

Ознакомившись с грамотой, Савельев вернул ее, спросил:

— Зачем Петр Семенович послал тебя сюда?

— Это не для всех. Разговор поначалу с тобой и сотником казаков, затем только с тобой.

— Добре, — кивнул Дмитрий и окликнул сына Гордея Бессонова: — Влас!

— Тута я, воевода.

— Подыщи-ка быстро чистую хату для нас, да чтобы хотя бы ящик с лавками был.

— Так хата рядом. Справа. Я уже посмотрел ее. Там и лежанка у печи, и стол, и лавки. Только из красного угла иконы сняты.

— Ничего. Пройдем? — взглянул на гонца Савельев.

— Да.

— Гордей! — позвал он на этот раз своего помощника.

— Я, князь!

— Займись обустройством дружины и сотни. Понятно, места в хатах для всех не хватит, используй клети, сараи, бани. На крайний случай, вокруг городьбы можно шалаши поставить, деревья есть.

— Сделаем, князь.

Савельев, Малюга и Калачев прошли в большую хату. Помолились на красный угол, сели на лавки.

— Слушаю тебя, Андрей Михайлович, — обратился к гонцу воевода.

— До того, как передать слова Петра Семеновича, я должен знать планы дружины совместно с сотней, — ответил тот.

— На что они тебе?

— Дабы привести их в согласие с планом князя Серебряного.

— Добре, — кивнул Савельев. — Мы нанесли три удара по Карандару и переволоке, на начальном этапе работ басурман от Дона. По моим расчетам, уничтожено около полутора сотен турок и крымчаков, последних больше, пожгли все суда, что стояли у Карандара, причал, десятка полтора хат. После чего, по договоренности с князем Серебряным, отошли сюда. Но у меня есть план еще одного удара, на этот раз по Самаку, который должен на длительное время разладить действия турок и крымчаков на переволоке и переброску судов по реке.

Сын боярский сотник Калачев, вопреки ожиданиям князя и сотника казаков, не выказал ни удивления, ни восторга. Лишь кивнул:

— Петру Семеновичу уже известно о том, как вы побеспокоили басурман, и он доволен.

— Но откуда? — удивились Савельев и Малюга, прошел-то всего день. Даже гонец не успел бы сообщить князю о деяниях на переволоке.

— Когда вы на рассвете громили Карандар, сюда вышел гонец, — спокойно ответил Калачев. — Когда вы подходили к Галурмаку, я уже отправил его к князю. А он недалеко отсюда. Извините воеводы, но где именно, сказать не могу.

— Понял, — проговорил Савельев.

Калачев же продолжил:

— Мне надо знать план четвертого удара, и пошто ты, Дмитрий Владимирович, уверен, что он внесет серьезный разлад в работу на переволоке?

— Я не хотел бы раскрывать план, Андрей Михайлович, — подумав, сказал князь.

— Ты не доверяешь мне?

— И это тоже. Без обид только.

— Ну, какие могут быть обиды. Однако, думаю, без раскрытия плана князь Серебряный запретит выход на переволоку.

— Да скажи ты ему, Дмитрий Владимирович! Свой же! — не выдержав, выкрикнул Малюга.

— Ладно, — согласно кивнул Савельев. — План таков…


Он говорил, гонец и Малюга, который не был посвящен в замысел воеводы особой дружины, слушали. Слова князя подтверждали обозначения на развернутой карте.

— В итоге я и планировал получить должный и серьезный результат. После чего вернуться сюда.

— Мне нужна копия твоей карты, князь. Вернее, те обозначения, что относятся к планируемому четвертому удару по Самаку, — попросил гонец.

— Влас! — позвал Савельев.

Сын Гордея Бессонова объявился тут же. Рука на рукоятке сабли.

— Слухаю, князь.

— Возьми карту, Влас, сядь в уголок и на чистом свитке начерти то, что нанесено от этого хутора до Самака. А, впрочем, все срисовывай, а то запутаешься. Понял?

— Понять-то понял, только справлюсь ли? — почесал тот затылок.

— Справишься. Делал же то?

— Делал.

Влас забрал свиток и, сев на стул за печкой, засопел от напряжения.

Пока он чертил, явилась Лидуха:

— Дозволь спросить, воевода?

— Спрашивай, мастерица ты наша, — улыбнулся Савельев.

— Я насчет трапезы. Готовить али как?

— Провизии в обозе сколько осталось?

— О, того недели на две хватит точно, а коли экономить, то и на месяц.

— Готовь, Лидуха. Горбун тебе в помощь.

— Слушаюсь.

Женщина ушла.

— Что за баба? — спросил гонец.

— Из станицы. Зародилась любовь меж ней и моим ратником, вот и взяли в дружину.

— Баба-то проверенная?

— У атамана Лунина других нет. Ни казаков, ни казачек.

— Сам проверял?

— Считаешь вправе допрашивать меня? — бросил острый взгляд на гонца князь.

— Я не допрашиваю, извиняй, но сам понимаешь, о том спросит воевода Серебряный.

— Проверял.

— Ну, и добре.

Влас закончил работу, положил оба свитка на стол, стер со лба пот рукавом рубахи. Нелегко далась ему такая работа. Это не с басурманами на смерть биться.

Гонец довольно долго сверял свитки. Наконец положил копию за пазуху.

— Назад когда собираешься? — спросил у него Савельев.

— Вот доведем разговор до конца, потрапезничаем, отдохнем и вечером, по темноте и прохладе, двинем. А сейчас, извиняй, сотник, мне треба говорить с князем наедине.

Малюга молча поднялся и вышел.

Влас, поняв, что то же требуется от него, посмотрел на князя:

— Могу идти, Дмитрий Владимирович?

— Да, Влас, но будь у хаты. И чтобы близко к ней никого не было.

— Уразумел, сделаю.