Ледяное сердце

От страха и от его внезапной близости сердце у Кайи ушло в пятки. Эйгер отстранился и в этот момент вошла Гарза, сказала Хозяину что-то тихо, он кивнул и вышел за служанкой, бросив на ходу:

— Жду тебя завтра, маленькая веда. В это же время.





Глава 17. И кое-что о ведах




— Расскажи о своей матери, — велел Эйгер после сдержанного привествия.

В это утро он был непривычно молчалив. Когда Гарза привела Кайю в обеденный зал, Хозяина ещё не было. Он пришёл немного позже, отодвинул кресло и сел спиной к камину. Кроме приветствия больше ничего не произнёс. Стрелка часов медленно двигалась по кругу, и маятник покачивал девочку на полумесяце, а Кайя едва могла усидеть на месте. Сегодня она очень надеялась на то, что Эйгер, как и в прошлые разы, уйдёт раньше, оставив её одну. Потому что ей нужно было остаться одной. Ненадолго.

Этой ночью во сне она снова бродила по замку. Она снова была полосатой кошкой. И сегодня она даже придумала ей имя — Райда. Райда — это надежда.

Помоги мне выбраться отсюда! Как мне открыть дверь?

Она шла обычным путём, тем самым, каким ходила в обеденный зал, а затем, легко вспрыгнув на подоконник, обошла по карнизу комнату снаружи и забралась в маленькое слуховое окно, оказавшись за боковой дверью обеденного зала, той, в которую обычно уходила Гарза. А дальше по лестнице вниз спустилась на один пролёт и оказалась у развилки: один коридор налево, второй — направо, прямо в стене — ниша с деревянной дверью, внизу — щель, в которую она и пробралась.

В маленькой комнате было темно, но она всё видела прекрасно. На стенах висели ключи. Много ключей. Возможно, от всех дверей в замке…

Но эта дверь заперта? Как мне сюда попасть?

Райда вернулась обратно и вспрыгнула на каменный фриз, украшающий коридор на высоте человеческого плеча — там, в углублении, в камне Гарза и прятала ключ от этой двери.

— Что? — Кайя вздрогнула от его вопроса.

— Расскажи о своей матери.

— Мне нечего рассказать, я совсем её не помню, милорд, — поспешно ответила Кайя.

— Ну отец же тебе что-то о ней рассказывал? — спросил он настойчиво.

— Совсем мало. Только то, что она была доброй, и я на неё похожа. И ещё он очень сильно её любил.

— Ты сильно на неё похожа?

— Да, милорд.

— Ничего удивительного в том, что ты появилась на свет!

Кайя метнула короткий взгляд в его сторону.

Что это значит?

И тут же отвела глаза — как и всегда, тёмная маска, за которой не видно выражения лица, чёрные волосы спадают на плечи, перчатка…

Что за этой маской?

Почему-то сейчас ей впервые подумалось о том, каково оно — его настоящее лицо? Ей бы хотелось его увидеть. Но мысль эта была пугающей.

— Ты удивлена?

— Я не поняла, милорд, что вы хотели этим сказать.

— Я хотел сказать, — терпеливо объяснил он, — что если ты сильно похожа на свою мать, то она, видимо, была очень красива, и мне понятно, почему генерал Альба не смог устоять. И мне даже жаль его… в некотором смысле.

Кайя смутилась и покраснела. Ей нечасто приходилось слышать о том, что она красива. В Обители такое говорить было просто некому. Конечно, это говорил отец, но для отцов все дочери красивы. А комплименты на балу — всего лишь законы вежливости и хорошего тона, комплименты — часть светских ритуалов. Но вот то, как сейчас это произнёс Эйгер, было одновременно и приятно, и пугающе. Слишком прямо и слишком откровенно.

— Из какого прайда она была?

— Я не знаю, милорд. Знаю только, что она была ведой.

— И что с ней случилось?

— Она умерла, когда мне было два с половиной года.

— Как?

— Заболела.


— Заболела? Веда? Интересно, чем же? — она услышала явную насмешку.

— Я не знаю, милорд.

— А твой отец не рассказывал об этом?

— Нет, милорд.

— А ты не спрашивала?

— Нет, милорд.

— И он не рассказывал, как с ней познакомился?

— Сказал, что встретил её в лесу.

— В лесу? Хм, ну где же ещё встретить веду, если не в лесу! А что ещё?

— Больше ничего, милорд.

— Что, совсем ничего?

— Совсем ничего.

— Или тебе было не интересно об этом спрашивать? — он явно начинал злиться.

Не интересно?!

Конечно, ей было интересно! Но каждый раз она видела, как эти воспоминания причиняют отцу нестерпимую боль, и она боялась спрашивать.

Почему она вообще должна об этом кому-то рассказывать!

И на неё снова нахлынула злость. И ненависть. С каждым днём она все сильнее чувствовала, как в её душе к постоянному чувству страха добавляется ещё одно, совсем новое — ненависть. В своей жизни она почти не знала, что это такое. Да, в Обители к ней иногда относились несправедливо, её иногда наказывали ни за что, она дралась с другими послушницами из-за того, что её называли полукровкой или дразнили за высокий рост, но это были просто обиды. Настоящей ненависти не было. А вот теперь она начинала понимать, что это такое. Когда знаешь, что будет хуже, но не можешь остановиться и всё равно говоришь, и когда становится безразлично, какие будут последствия.

— Не интересно, милорд, — ответила она коротко, надеясь, что этот ответ отобьёт у Эйгера желание расспрашивать дальше.

Она не будет обсуждать с ним это. Он не будет копаться в самой глубокой ране в её сердце. Ни за что. Никогда!

— А вот это уже как раз очень интересно. Разве тебе не хотелось знать, кем была твоя мать?

— Нет, милорд. Я её не помню, так что нет, не хотелось.

— Вот и опять ты врёшь мне, маленькая веда, и хотелось бы знать — почему? — голос его стал громким. — Может, это связано с каким-нибудь грязным семейным секретом?

Грязный секрет?!

Она молчала. Ведь что бы она ни сказала, он взбесится и будет кричать. Потому что он всегда кричит, когда ему врут, а она соврала. И как, интересно, он это чувствует? Вот только если она будет молчать, он тоже взбесится. Выход был только один — сказать правду. И он тоже взбесится, но ответ его, скорее всего, удовлетворит.

И, собравшись с духом, она ответила:

— Я вру вам, милорд, потому что это не ваше дело, что мне рассказывал мой отец о моей матери, — произнесла она негромко, не глядя на него, — и я не хочу обсуждать это с вами. И если в вас есть хоть капля порядочности, хоть какие-то крохи хороших манер, вы не станете дальше меня об этом расспрашивать, и уж тем более не станете безосновательно предполагать что-то о грязных секретах!

Она сжала пальцами стул и напряглась, ожидая, как он встанет и начнёт ходить за её спиной, как тигр, и жалить словами в самое сердце, как скорпион. Но он не встал, и на несколько мгновений над столом повисла тишина, а потом он рассмеялся. Кайя посмотрела с удивлением, потому что она впервые слышала, как он смеётся, и её удивило то, что смех этот был искренний.

Вот только непонятно, что такого смешного было в её словах? И непонятно, что будет дальше. Он накричит? Ударит? Отправит её в подвал?

Он ведь смеётся над ней. Он играет с ней, как кошка с мышью, он терзает и травит её, и это ему нравится. Она поняла это только сейчас, и от этого стала ненавидеть его ещё сильнее.

— Нет, маленькая веда, я стану спрашивать тебя, о чём захочу. А порядочность и хорошие манеры я в своё время обменял на этот намордник, который у меня на лице, — ответил он, и в голосе его прозвучала горечь, — так что не жди, что я буду отодвигать тебе стул или шаркать ножкой. Потому что я не какой-нибудь коринтийский барон, мающийся бездельем. Я не щеголяю в белых бриджах и не сражаю дам своим умением подавать руки и слагать сонеты! Но твоя попытка хоть раз сказать правду удалась. Продолжай в том же духе, и быть может, мы с тобой поладим. Вот только ты сказала, что я предполагаю безосновательно…

Больше книг на сайте - Knigoed.net

Он встал, медленно прошёлся у неё за спиной и снова вернулся к своему креслу, взял кочергу, пошевелил в камине тлеющие угли. Кайя ждала, что сейчас он начнёт на неё кричать, но он не стал. Положил кочергу на подставку, бросил полено в горячее жерло камина, облокотился на массивную спинку кресла и продолжил:

— Видишь ли, если бы ты интересовалась историей своей матери, то знала бы кое-что о жизни вед. Ты вообще что-нибудь о них знаешь? Расскажи.

Кайя мысленно выдохнула, обрадовавшись, что он, кажется, вовсе и не разозлился.

— Нет, милорд, единственная веда, которую я знала — старая Наннэ, травница, такая же полукровка, как и я, воспитанная в Обители. Она кое-что рассказывала мне, но в основном о травах, лекарствах и рунах.

— Ну что же, восполним пробел в твоём образовании. Веды живут своими прайдами — маленькими, не такими, как мы. Веда считается ведой только по матери, отец при этом может быть кем угодно. Потому что сила у вед передаётся исключительно по женской линии. В каждом прайде вед есть верховная жрица — Хранительница Древа, и пока она жива, пока в прайде есть хоть одна женщина, девочку-веду, пусть и сироту, не отдадут людям по доброй воле. Тебя вырастили и воспитали бы другие веды из прайда, и ни за что не отдали бы твоему отцу, спрятали, скрыли, обманули бы его. Попасть в Обитель ты могла только в двух случаях: твой отец тебя похитил из прайда или прайд полностью погиб вместе с Хранительницей Древа.

Кайя посмотрела на него. Ей показалось, что сегодня его горб стал ещё больше, и руку в перчатке он прижимал к телу так, словно она у него болела или была сломана.