Любовь, жизнь и далее по списку
Часть 40 из 67 Информация о книге
– Нет. Я всегда знала, что ты болван. Его глаза нашли мои руки. – Чем ты занимаешься? – Рисую. – Ты рисуешь карандашом! Когда ты в последний раз это делала? – Он присел рядом со мной и посмотрел на открытую страницу. – Что это? – Кора. Вблизи. – Допустим, – сказал он с явным недоверием. Он был прав. Это давно перестало напоминать кору. Я перерисовывала ее так много раз, то добавляя изящности, то техники или динамики, что теперь она просто смахивала на каракули. – Я вижу, что ты впечатлен. – Почему ты бросила краски? – Я… не совсем. Это своего рода брейнсторм. – Я толкнула его плечо. – А теперь прекрати меня изводить. – И я снова навела линию на рисунке. Он забрал у меня блокнот с карандашом и переложил их на прикроватную тумбу. – Эй! Верни! – Я спасаю тебя от себя самой. Я глубоко вздохнула. – Ладно. Давай тогда сделаем что-нибудь по списку. – Надеюсь, это мне поможет. Купер шлепнулся на кровать, а потом бросил взгляд через всю комнату, туда, где висел список, и неопределенно дернул плечами. К моему огромному разочарованию, его энтузиазм по отношению к затее со списком все угасал. Но я не могла сдаваться, пока оставалось время до выставки. Кроме того, до сих пор мне было интересно пробовать новое. Вчера, после разговора с Лансом, я вычеркнула пункт «узнать историю незнакомца» из списка. Я выполнила его, хотя нарочно и не планировала. – Давай заставим Купера встретиться с его страхом, – было мое предложение. – Я все еще ничего не придумал для этого пункта. – Ага, точно. Но я уверена, что ты знаешь о своем худшем страхе, просто боишься мне признаться. Давай, я собираюсь вырыть его из тебя. – Я встала и протянула Куперу руку. – Звучит больно. – Я жажду принести эту жертву. – Я имею в виду, больно для меня. – Эту жертву я тоже жажду принести. Он улыбнулся. – И почему для этого нам нужно выходить из дома? – Это часть процедуры. Он позволил мне поднять его на ноги и вывести из дома. * * * У нас с Купером было свое место у океана. Любимое место, где не было толп туристов. Чаще всего здесь было совершенно безлюдно. Это объяснялось просто: здесь не хватало того, за чем люди обычно идут к океану – пляжа. Это место не было усыпано ярдами золотого песка, инкрустированного блестящими ракушками, которые так и прыгали бы в руки собирателям. Там негде было укрепить зонт или строить песочные замки. Не было даже мест, где можно прыгать на волны без страха разбиться о скалы. Нет, сюда нужно было карабкаться. Это крошечное укромное место в обрамлении заводей и других препятствий, где солено пахло рыбой и водорослями. Сюда мы приходили, чтобы сбежать от всего остального. Перед выходом из дома я захватила с собой пляжную сумку и блокнот, который теперь раскрыла на чистой страничке; в руке наготове у меня лежал карандаш. – Я буду брать интервью, – предупредила я, взгромоздившись на камне. Какой-то из множества диких цветов, растущих вдоль скалы, щекотал мне стопу. – У кого? – У тебя. – Зачем? – Это часть процесса по выкапыванию страха. Нужно его обнаружить. Если ты его не знаешь, и я не знаю, должно быть, он прячется где-то глубоко в твоем подсознании. – Ладно, приступай. – Он откинулся назад. – Твое самое первое воспоминание? – Легко. Мне четыре года. Я с дядей на квадроцикле, хватаюсь за него, пока мы летим по дюнам. Мы возвращаемся домой, и мама отчитывает его за это. – У тебя, несомненно, сильная эмоциональная связь с этим событием, иначе ты бы его не запомнил. Может, это страх? – Нет. Чистое воодушевление. – Я должна была догадаться. Он прыснул. Я оставила заметку в блокноте. – Хорошо, как на счет этого: завтра ты узнаешь, что скоро умрешь. О каком невыполненном действии ты сожалеешь больше всего? Он, видимо, серьезно задумался, но его ответ показался мне высосанным из пальца. Так, будто настоящий он решил придержать для себя. – Наверное, о том, что не посмотрел мир? Но как это связано со страхом? – Я просто подумала, что есть вероятность, что страх сдерживает тебя от какого-то поступка. – Нет, здесь вопрос скорее в деньгах и возрасте. Я пожевала кончик карандаша. – Посмотреть мир, да? Не помню, чтобы мы вообще когда-то говорили о путешествиях. – Как я и сказал, прямо сейчас это невозможно, так зачем об этом говорить? – Ладно. – Я задумалась о следующем вопросе. – У тебя бывают повторяющиеся кошмары? – Если и бывают, я их не запоминаю. – Он склонил голову. – А у тебя? – Да. – Правда? Что в них происходит? – Я в школе, стою и смотрю на большую кирпичную стену рядом с амфитеатром. Ты же понимаешь, о какой я говорю? – Да. Та, на которой постоянно рисуют, и директор каждый год читает нам лекции, потому что хочет видеть ее чистой? – Да, та самая. – Хорошо. Ты ее разрушаешь? Потому что она уже сама по себе начинает рассыпаться. – Нет. Я рисую по ней. – Ну, конечно же. И почему это кошмар? Пока это звучит как твоя мечта. – Потому что когда я заканчиваю, директор говорит мне попробовать снова. И стена тут же становится белой. Я рисую то же самое. И снова он говорит мне начинать с начала. И так раз за разом. – Я анализировала этот сон и поняла, что через него проглядывает мой страх быть недостаточно хорошей для чего-либо. Недостаточно хорошей для Купера. Недостаточно хорошей для его родителей, иногда даже недостаточно хорошей для своей собственной мамы. И совершенно точно недостаточно хорошей художницей. Это звучало слишком театрально, поэтому мне не хотелось признаваться в этом вслух. – Ого. Звучит ужасно. Я пожала плечами, прячась за безразличием. – Не то чтобы это снилось мне каждый день. – Я думал, ты говоришь о каких-нибудь монстрах или демонах, но в таком случае и у меня, думаю, найдется один. – Правда? – В нем я один в комнате без окон и дверей. Я записала его сон в блокнот. – Что происходит потом? Ты пытаешься выбраться? – Нет. Это и все. Я просыпаюсь и чувствую себя отвратительно. – Испуганно?