Лунная дорога в никуда

Но Голдберг принял решение отправиться в гостевой дом вместе с Дашей всего две недели назад. Получается, среди гостей нужно искать того, кто забронировал места в последний момент? Перебрав в голове все варианты, Даша похолодела. Последними, кто заказал номера и оплатил поездку, были Игнат Лаврентьев, его девушка Настя и Евгений Макаров. Из этой троицы на киллера Макаров, пожалуй, тянул больше, чем все остальные. Может быть, затеянное им расследование – лишь прикрытие и он специально уводит их внимание в сторону?

Может, конечно, может. Если даже близкий ей мужчина, которого она знала до последней родинки и мелкой морщинки, до самой смешной нелепости типа причмокивания во сне, и тот внезапно стал чужим и непонятным врагом, в одночасье не оставившим от Дашиной жизни камня на камне, то что уж говорить про совершенно незнакомого человека?

За открытым, славным и простым лицом может скрываться что угодно, словно за фальшивым фасадом. Это Даша знала точно, испытав на собственной израненной шкуре. Или киллер все-таки Игнат, тоже открытый и славный парень, увалень, явно находящийся под каблуком у своей подружки? Пожалуй, надо присмотреться к ним внимательнее.

Даша попыталась вспомнить, что именно рассказывал ей Сэм про Дженни. Не так уж и много, если разобраться: они совершенно чужие друг другу люди, практически не встречавшиеся после смерти жены Сэма. Его дочь – процветающий юрист, крепко стоящий на ногах и не нуждающийся в отцовских деньгах. Можно ли этому верить? Ведь деньги никогда не бывают лишними.

Она сделала себе зарубку на память: вечером, когда появится возможность, поискать в Интернете информацию о Сэме и Дженни Голдберг. Хотя дочь же замужем, значит, у нее наверняка другая фамилия. Ладно, с этим попробуем разобраться позже.

– Даша, Даша, ты где? Мы начинаем, – услышала она звонкий голос Кати и, очнувшись от дум, опрометью бросилась на веранду, где должно было вот-вот начаться таинство, к волшебству которого Даша никак не могла привыкнуть. И называлось оно «театр».

Про основы импровизации и нехитрые правила, которые нужно соблюдать, Екатерина Холодова рассказала быстро. Вначале по кругу разыграли сценку под названием «неприятное известие». Лиза изобразила рабочий телефонный разговор на тему срыва сроков. Сердилась она очень естественно, словно и не играла вовсе. Даже голос стал еще более отрывистым, резким, с металлическим оттенком.

Анна так же натурально разыграла ситуацию с внезапным снегопадом, который застал в горах группу туристов, и ей, как организатору тура, нужно срочно придумать что-то для их спасения. Настя в качестве неприятного известия выбрала срыв заранее оплаченной брони и тяжелый разговор с клиентом. Ее молодой человек, Игнат, довольно неуклюже изобразил, как во время поисковой экспедиции в лесу был перевернут тяжелый чан с кашей. В сценке Паулины внезапно уволилась домработница, Илья проспал на экзамен, а его мать Ольга обнаружила в холодильнике прокисшее молоко.

Когда дошла очередь до Даши, она вдруг с легкостью повторила на публику свой теперь уже довольно давний разговор с мужем, в котором тот сообщал, что им нужно расстаться. В этой сценке она держалась холодно и с достоинством, пожалуй, даже величаво, совсем не так, как на самом деле. Катя, знавшая эту болезненную для Даши историю, даже в ладоши захлопала, видимо, увидев в сыгранном признаки выздоровления.

Сев на свое место, Даша с изумлением прислушивалась к себе, понимая, что ее личная драма именно здесь, в гостевом доме, уже перестала быть таковой. То ли смерть Сэма оттеснила прочие неурядицы на окраину сознания, потому что перед ужасом и несправедливостью случившегося меркло все остальное, то ли Даша действительно «переплыла», как называла это состояние главная героиня обожаемого ею романа Голсуорси «На другой берег» Динни Черелл. Та после тяжелого и неудачного романа счастливо вышла замуж и по окончании свадебного путешествия на вопрос встревоженного родственника, как у нее дела, ответила: «Кажется, переплыла».

Евгений Макаров от импровизации уклонился, он просто сидел в углу и отстраненно наблюдал за происходящим. Впрочем, это было объяснимо – по заверениям Кати, разыгрываемые сценки должны были помочь ему вычислить преступника, вот он и не отвлекался. Если, конечно, сам не был этим самым преступником.

Даше вдруг ужасно захотелось, чтобы он тоже раскрылся через актерскую игру, но пока оставалось довольствоваться лишь лицезрением его мрачной физиономии. Не участвовал в лицедействе и Игорь Арнольдович, попросивший избавить его от этого дурацкого времяпрепровождения, но тем не менее не ушедший в свой коттедж, а оставшийся здесь, в зале. Сидя в дальнем углу, он с насмешкой во взоре наблюдал за разворачивающимся действом, но, слава богу, не комментировал.

В перерыве все выпили сваренного Татьяной кофе и снова расселись по местам. Теперь задание становилось сложнее. Нужно было разбиться на пары, а потом придумать и разыграть маленький спектакль на тему человеческих страстей. Маргарита Романовна приволокла огромный чемодан, в содержимом которого можно было выбрать нужный реквизит, и зал загудел – участники увлеченно обсуждали друг с другом будущие мини-пьесы.

По жребию первой право выбора напарника вытянула «австриячка» Аня и, к Дашиному вящему изумлению, выбрала именно ее. В течение трехминутного скетча она азартно учила Дашу «кататься на лыжах», и та охотно подыгрывала, смешно отставляя попу, изображая страх перед возможным падением и щурясь от слепящего глаза горного солнца. В качестве атрибутов в чемодане Маргариты Романовны были выбраны полосатый шарф и смешная шапка с помпоном, а также плавательная маска, которой Даша успешно заменила горнолыжные очки. Смеялись все, даже Евгений.

Затем жребий выпал Илье, который, недолго думая, позвал в напарницы мать. Та с грустной улыбкой согласилась. Сценку они разыграли незамысловатую, но тоже смешную. Илья изображал продавца на рынке, а Ольга «покупала» у него персики, отчаянно торгуясь. Играли они хорошо, талантливо, особенно Илья, у которого неизвестно откуда прорезался вдруг великолепный кавказский акцент и даже жесты стали иными, резкими, темпераментными, совсем ему до этого не присущими.

Настала очередь Игната, который выбрал в напарницы, разумеется, Настю. Обсуждать с девушкой «сценарий» он отказался наотрез, о чем-то пошептался с Маргаритой Романовной, стянул свитер, нацепил торжественно врученный ему фрак, достал что-то из кармана, а потом встал на одно колено и сделал Насте предложение, преподнеся при этом кольцо.

Очумевшая девушка, не понимавшая, спектакль это или правда, из реквизита взято кольцо или куплено заранее и привезено с собой как раз для этого случая, даже не играла, а жила на импровизированной сцене. Она сначала изумилась, потом засмеялась, заплакала, позволила надеть кольцо на палец, опустилась рядом с Игнатом на пол и начала его целовать, затем захлопала в ладоши и немножко повизжала от радости.

– Я хотел ей в Турции предложение сделать, на берегу моря, – чуть смущаясь, сказал Игнат. – Но вместо Турции мы поехали сюда, вот я и решил: место ведь не имеет значения, только чувства. А они у меня настоящие, и кольцо тоже, только фрак поддельный. Вот так.

– Ой, я же не знала. – Настя приложила ладошки к раскрасневшимся щекам. – Даже не думала, что ты отпуск задумал как романтическое путешествие и хотел кольцо… на берегу моря… в набегающих волнах… на закате… Боже мой, если бы я знала, то, наверное, не смогла отвертеться… В смысле, я бы ни за что не согласилась сдать путевку и поехать сюда. Боже мой, меня позвали заму-у-у-уж!

С точки зрения умудренной опытом Даши, замужество вовсе не заслуживало того романтического флера, в которое его окутывали неопытные барышни типа Насти, но за ошеломленную и счастливую донельзя девушку она была рада. Пусть, успеет еще разочароваться: и в семейной жизни, и в романтике, и в мужчинах.

Дашин скепсис, впрочем, никто больше не разделял. Хотя нет – лучший друг пары, приехавший вместе с ними, Евгений, отчего-то не торопился поздравлять молодых. На его лице была написана не радость, не удивление, а глубокая задумчивость. Все остальные кинулись к Игнату и Насте, поднялся шум и гвалт, Татьяна принесла бутылку шампанского, произошло то, что Дашина мама вслед за Лермонтовым называла «смешались в кучу кони, люди», и она уже начала опасаться – сегодняшнее занятие на этом и закончится, – но обладавшая железной волей Катерина взяла ситуацию в свои руки.

– Я думаю, за ужином мы сможем отметить радостное событие как следует, а пока давайте продолжим, – сказала она, четко выделяя голосом каждое слово. – Хочу напомнить, что все вы заплатили за тренинг немалую сумму, а потому должны извлечь из него максимум пользы. Итак, кто следующий?

Последней парой оставались Паулина и Лиза, но очередной сюрприз не заставил себя ждать. Красавица Паулина, откинув роскошные волосы за спину, подошла к сидящему в углу Евгению Макарову.

– Пожалуйста, составьте мне пару, – попросила она. – По моей задумке мне нужен именно мужчина, а всех уже разобрали.

– Может, Игорь Арнольдович согласится вам помочь? – Евгений довольно нелюбезно кивнул в сторону бизнесмена.

– Он по типажу не подходит.

– А я, значит, подхожу?

– Вы в самый раз.

Евгений пожал плечами и неохотно согласился. Паулина что-то тихо прошептала ему на ухо, а потом попросила у Маргариты Романовны букетик искусственных цветов, к слову, довольно ободранный, и разыграла сценку в кинотеатре, куда пришли на свидание бедные влюбленные.

Сначала они считали монетки, чтобы хватило на билет, потом «мерзли» на улице, ожидая, пока закончится предыдущий сеанс, затем прошли внутрь кинотеатра, где Паулина попросила купить ей мороженое, но денег на него уже не хватило, и она весь фильм прижимала к губам подаренный букетик, и глаза у нее светились счастьем и какой-то робкой надеждой.

Даша ее совсем не узнавала. Куда подевалась холеная роскошная красавица, привыкшая без счета тратить деньги и в предыдущей сценке искренне бесившаяся из-за уволившейся домработницы? Откуда взялась эта неуверенная в себе, робкая девушка, пришедшая на первое свидание и радующаяся скромному букетику цветов?

Последней парой стала Лиза и неохотно согласившийся подыграть ей по примеру Макарова бизнесмен. Пожалуй, для предыдущей сценки он действительно совершенно не походил по типажу – надменный хозяин жизни, а не живущий от получки до получки мент. У такого всегда есть деньги не только на мороженое, но и на «Дом Периньон» с клубникой.

Сейчас Елизавета представляла молодую сотрудницу крупной компании, которая на престижном конкурсе проектов обошла своего конкурента, более старшего и опытного коллегу, и теперь объявляет ему о том, что ее, а не его назначили на вакантное место исполнительного директора.

Глаза девушки светились, в голосе звучал весь набор чувств: гордость, фанаберия, превосходство над поверженным в прах соперником (Игорь Арнольдович, впрочем, походил на него мало, потому что даже не старался соответствовать доставшейся ему роли), чванливая радость. Смотреть на Елизавету Мучникову Даше было неприятно, потому что, играя, она раскрывалась полностью, обнажая тайные пороки своей души.

«Молодая карьеристка», – сказал про нее Евгений. Что ж, он был прав, и становилось совершенно очевидным, что Лизе несвойственны ни жалость, ни сострадание, ни готовность чем-то пожертвовать.

– Вот уж кто, если надо, по трупам пойдет, – прозвучавший прямо над ухом голос заставил Дашу вздрогнуть.

Рядом стоял так и не севший на место после своего мини-спектакля Евгений.

– Вы все-таки думаете, это она? – прошептала Даша.


– Нет, потому что она, как я вам уже говорил, по возрасту не подходит, – тихо ответил он. – Но убежден, что убить она могла бы, если ей это понадобилось бы. А вообще ваша Катерина была права: все это притворство на самом деле позволяет сорвать маски и получить ценнейшие выводы о сути человеческой натуры.

– Вы догадались, кто убил Сэма? – тихо спросила потрясенная Даша.

Он наклонился к самому ее уху:

– Пока нет, но обязательно это сделаю.





* * *


Метод Екатерины Холодовой действительно работал. Макаров, пожалуй, даже был готов извиниться перед актрисой за то, что сразу ей не поверил. Человек, выходящий играть этюд, думал, что надевает маску, но на самом деле сцена срывала все покровы, бесстыдно обнажая самую суть.

Макаров был доволен, причем в первую очередь собой. Пожалуй, все те выводы, которые он сделал, познакомившись с каждым из участников тренинга, оказались правильными, найдя в игре свое подтверждение.

Лиза – карьерная стерва, Анну ничего не интересует, кроме ее туристического бизнеса, и, пожалуй, сюда она приехала в надежде найти новых клиентов. Если у людей есть лишние деньги на актерский ретрит, значит, и поездку в Австрийские Альпы они вполне могут себе позволить. В этом месте Макаров мысленно пересчитал содержимое своего кошелька и ухмыльнулся.

Игнат задумал романтическое путешествие, во время которого планировал сделать Насте предложение, и не отказался от своей идеи, несмотря на то что обстоятельства изменились. Что ж, в поисковых экспедициях друг тоже всегда поступал как человек надежный, обстоятельный, никогда не отказывающийся от намеченного.

Илья – очень талантливый парень с отчего-то обнаженными нервами и страшной неуверенностью в себе, какая бывает только у творческих натур. Менеджер Даша страдает от того, что ее бросил муж или парень, сути это не меняет. Уязвленное самолюбие, горечь потери, уверенность, что жизнь кончилась, а все мужики козлы – налицо.

Пожалуй, помимо полезности самого метода, ничего нового из разыгранных сценок Макаров не почерпнул. Некоторый интерес у него вызвали лишь несколько моментов: страшная напряженность Ольги, матери Ильи, к которой спичку поднеси – и вспыхнет, непонятная оговорка Насти, над которой нужно как следует подумать, и сама личность Екатерины Холодовой, которая начинала казаться все интереснее и интереснее.

Под ее элегантной сдержанностью Макарову виделся хорошо сдерживаемый вулкан страстей, и если бы ему предложили выбрать убийцу Сэма, опираясь не на факты, а на внутреннее чутье, то он бы поставил именно на актрису. По типажу она подходила больше, чем кто бы то ни было.

Впрочем, сейчас его внимание вновь было привлечено к сцене, где начинался третий этап импровизаций. На этот раз Екатерина дала каждому задание подготовить монолог на тему «Преступление и наказание». Макаров понял, что именно в этом и кроется ее замысел: разогреть участников, отвлечь их внимание короткими и несложными заданиями, а затем вплотную подвести к интересующей следствие теме.

Конечно, если преступник – профессионал, то его ни за что не проймешь такими штучками. Он сыграет свою роль как по нотам, не привлекая лишнего внимания и ничем себя не выдав. Вот только если убийство совершено спонтанно, без подготовки, а убийца – не Джеймс Бонд, а самый обычный человек, не справившийся со своими эмоциями, то метод может сработать. Что ж, осталось подождать совсем недолго.

Игорь Арнольдович попросил разрешения покинуть зал, видимо, подыгрывать в сценках ему больше не хотелось. В число подозреваемых он не входил, так что Макаров кивком подтвердил, что тот может идти.

– Я буду в своем домике, – сообщил бизнесмен. – К ужину приду. Думаю, вы уже закончите к тому времени с этой вашей блажью.

Первым вышел Илья и быстро разыграл скетч, герой которого списывал на экзамене и тут же получил люлей от поймавшего его преподавателя. Нет, у этого парня не было за душой никаких серьезных прегрешений.

Затем на сцену поднялась Паулина, красавица, богачка и снобка, живущая в своем, иллюзорном мире, из которого ей отчего-то ужасно хотелось сбежать в обычный, где у людей может не хватать денег на мороженое. Она показала сценку, как жена подсыпала снотворное мужу, чтобы обчистить его сейф и сбежать с молодым любовником. История была показана со знанием дела и легкой брезгливостью, из чего Макаров сделал вывод: события, показанные Паулиной, действительно имели место, но произошли не с ней, а скорее с кем-то из знакомых ее мужа, и сама Паулина подобных действий не одобряла.

Все вежливо похлопали, после чего пришла очередь Даши, выступление которой Макаров ждал с неожиданным интересом. Эта молодая женщина вообще привлекала его внимание, причем интерес был чисто мужской, что казалось ему странным. Такой женский типаж никогда ему не нравился: слишком бледна, проста и печальна.

Макаров был уверен – она опять начнет разыгрывать что-то, связанное с мужской изменой, но Даша в очередной раз доказала, что может удивлять. Ее импровизация оказалась о выгнанной на улицу собаке, которая замерзала под снегом, но была подобрана добрыми людьми. А у ее бывшего хозяина в тот же вечер ограбили дом, потому что в нем не было собаки, способной предупредить о пробравшемся через открытое окно грабителе. Смешно, умильно, трогательно, не более.

Следующей по воле жребия стала Ольга, мать Ильи и Саши. Кстати, все то время, пока взрослые упражнялись в театральном мастерстве, девочка увлеченно что-то рисовала, не отвлекаясь ни на минуту. Когда кто-то случайно проходил мимо, она закрывала рисунок локтем, ограждая его от чужих взглядов. Странный ребенок явно был болен, но Макарова это не касалось, пусть делает что хочет.

Ольга вышла на сцену, опустилась на колени и начала неспешный рассказ, такой тихий, что, пожалуй, в него нужно было вслушиваться. Она явно не заботилась о том, хорошо ли ее слышно в дальних рядах партера. Казалось, она вообще думала не о зрителях, а только о том человеке, к которому обращалась в своем монологе. Чем дальше Макаров слушал, тем страшнее ему становилось, потому что разговор, которому он был свидетелем, велся словно у разверстой могилы.

– Я виновата перед тобой. Не было ни минуты, чтобы я не помнила о том, как сильно виновата, – с завораживающей монотонностью говорила Ольга. – Когда мы идем на те или иные поступки, мы очень редко думаем о последствиях. По крайней мере, я совсем не думала о том, что, возможно, тебя убью. Я была уверена, что все отлично придумала: я спасу себя, а тебе от этого не будет никакого урона. Больше того, я была уверена, что ты никогда не узнаешь о моем обмане. О, сколько раз впоследствии я проклинала эту свою самоуверенность! Но факт оказался фактом. Я убийца. И от этого мне никуда не уйти. Я могу прожить еще сорок лет или даже пятьдесят. И все равно буду помнить про то, что я тебя убила. И это знание – самое большое наказание, которое только можно придумать. Никто не может наказать меня больше, чем я сама. Иногда мне интересно, простил бы ты меня, если бы не умер? И мне больно от того, что никогда я не получу ответа на этот, казалось бы, простой вопрос. Мне было бы проще жить, зная, что ты меня простил. Или нет. Но все равно проще. Абсолютное знание – это благо, которого я лишена, потому что наказана. А сама я себя не прощу никогда. Mea culpa. Так это называется. Mea culpа.

Макаров чувствовал, как у него волосы встают дыбом, – в прямом смысле, что обычно служило сигналом тревоги. Что это – признание в убийстве Голдберга или мастерски разыгранная импровизация, уходящая корнями в какое-то давнее преступление, не имеющее к происходящему здесь ни малейшего отношения? В том, что преступление было, Макаров даже не сомневался.

Выражение глаз, какое бывает у загнанной лани, плещущаяся в них боль, печать вечного страдания на лице, вся та загадка, которую с самой первой минуты представляла собой Ольга Тихомирова, оказывается, объяснялись тем, что она считала себя убийцей. Была ли она ею на самом деле? Что ж, полицейскому Макарову это еще предстояло выяснить.

Ольга замолчала, опустила голову на сложенные руки и осталась лежать ничком, словно не в силах подняться на ноги.

– Мам, мамочка, – к ней подскочил Илья, поднял, обнял за плечи и помог дойти до стула.

Женщина, встрепенувшись, оглядела глазами зал, бесстрашно встретилась с десятком пар глаз и неловко улыбнулась:

– Я раскрыла тему?

– Еще как! – воскликнула Екатерина Холодова. – Оля, вы прекрасно сыграли! Вы удивительно талантливы.

Елизавета захлопала в ладоши. Немного подумав, к робким овациям присоединилась Паулина, затем Настя, Даша, Анна. Все молчали, видимо, не в силах отойти от увиденного.

– Ольга, мы могли бы с вами поговорить? – спросил Макаров жестко.

Он видел, что туман в глазах, связанный с чувствами и эмоциями Ольги, пока еще рассеялся не полностью, и считал необходимым ковать железо, не отходя от кассы. Если Ольга – убийца Голдберга, значит, ее нужно дожимать прямо сейчас, пока она не взяла себя в руки.

– Да, конечно, а о чем? – Она смотрела на Макарова спокойно, без малейшего страха в глазах.

В них было волнение от только что сыгранной сцены, привычная тоска, казалось, въевшаяся в плоть и кровь этой женщины, вина, горечь, но не страх. Она совсем не боялась, черт бы ее подрал.