Магическая экспедиция

На этом парни резко начали давиться вином, а у меня от удивления рот открылся, чем и воспользовался дракон, впихнув мне в рот ложку рыбной похлебки. А на мой потрясенный взгляд ответил с усмешкой:

— Ешь-ешь, сил набирайся, я засек, как ты два раза в снег падала, так что завтра понесу тебя на руках… или что-нибудь придумаю.

Захотелось заорать «Не надо!». Но было поздно.

— Не переживай, — впихивая мне еще одну ложку похлебки, посоветовал Владыка.

И тут вдруг Никодим приподнялся, потянул носом, а затем, резко встав, легко и быстро, что при его комплекции казалось невероятным, подошел к нам, нетактично сунул нос чуть ли не в супницу, втянул запах и, выпрямившись, сказал:

— Миладка, я бы не ел.

— Отравлено? — с неожиданной надеждой спросил Тихомир.

— Да не, — отмахнулся Никодим, — но магистр Этрас человек старый, с некоторыми проблемами пищеварения в наличии, и потому в суп ему мягонь-траву кладут, ну, которая от запоров.

Непроглоченную похлебку я тут же сплюнула в снег. Вскочила, обтерла снегом сначала руки, потом, набрав немного с дерева, язык протерла и вообще…

— Слушай, Тихон, я вот тут подумал: рыбки бы тебе надобно, а то надежды у тебя какие-то злобные, — вдруг произнес Владыка.

Студент напрягся и, заикаясь, выговорил:

— Ннне надо!

— Надо-надо, — легко встав и угрожающе помешивая похлебку, заявил дракон. — Ты знаешь, был у нас в до… деревне лекарь один, потрясающе лечил! От всех болячек исключительно одним способом. — И он помешал похлебку уже выразительно. — Ты знаешь, так мозги прочищает…

— Вачовски, прекрати! — отплевавшись, потребовала я.

Но, в едином прыжке перескочив метра четыре, не меньше, реющий развернувшимися от рывка ушами Владыка настиг рванувшего в сторону Тихомира, схватил его, зажал рукой горло и уже было собирался влить в безуспешно трепыхающегося студента всю профессорскую похлебку, как я закричала что было сил:

— Вачовски, ты ставишь под угрозу всю нашу экспедицию! Прекрати немедленно!

Меня не слушал никто! Отбросив на снег плащ, я ринулась на упорно вознамерившегося потравить если не меня, то Тихомира Владыку и в попытке разнять их прыгнула на спину Вачовски.

Это было фатальной ошибкой.

Я не знаю как в принципе можно обладать подобной скоростью, но в момент моего падения, дракон вдруг извернулся, отшвырнув разом и Тихомира, и похлебку в сторону, перехватил меня и, мягко ухватив, частично уложил на снег, одной рукой придержав под голову, второй обняв за талию и навалившись сверху.

И в какое-то мгновение его абсолютно черные глаза с вертикальными серебряными зрачками глядели на меня с четкими убийственными намерениями, но уже в следующее взгляд Владыки изменился, жестокое лицо хладнокровного убийцы, которое не смягчали даже ниспадающие зеленые уши, вновь стало прежним, он наклонился ниже и, почти касаясь кончиком носа собственно моего носа, наставительно произнес:

— Я же предупреждал, вкусняшечка, не смей на меня нападать. Никогда. Поранишься ведь, глупышка.

И он рывком поднялся, одновременно поставив на ноги и меня. Затем сходил за моим плащом, отряхнул его, набросил мне, тяжело дышавшей и жутко перепуганной, на плечи, после чего развернулся и, не оглядываясь, ушел в беспросветную темноту жуткой Горлумской ночи.

После его ухода на поляне был слышен лишь треск горящего костра да шипение вскипевшей воды. Никто из нас не проронил ни звука. Тихомир, поднявшись, шатающейся походкой направился к костру, сел на поваленное бревно и начал пить — жадно и страшно. Парни едва ли глянули на него, продолжая смотреть исключительно на меня.

Меня трясло.

Буквально. Колотило настолько, что едва я попыталась застегнуть плащ на шее — не смогла. Перед глазами, как наяву, сверкали глаза Владыки с четко читающимся в них желанием растерзать меня на части. И в тот миг в них не было ничего, абсолютно ничего, кроме желания убивать. Просто убивать.

А я как-то подзабыла, что Гаррат — дракон. Со всеми этими событиями, с его почти детским поведением, с этими выходками… Забыла.

В ладонь мокро ткнулся нос грасса, и я, развернувшись, пошла к своей лежанке, кормить созданное неестественным путем животное. И лишь когда отдавала последний кусок, вдруг вспомнила — грасс рядом стоял. Совсем рядом, когда дракон отпустил меня. Докормив Голода, встала, подошла к тому месту, где лежала на снегу, и увидела десятки следов. Десятки!

А потом кто-то, прямо на моих глазах, прошелся и замел их, похоже хвостом. И ушел во мрак, этим заснеженным хвостом помахивая, в то время как Голод продолжал стоять рядом со мной!

Содрогнувшись, посмотрела на пса, заметного лишь по причине окровавленной после трапезы морде. Голод просто написал на снегу:

«Мама».

Потом добавил:

«Переживает».

Подумал и приписал еще:

«Стая охраняет, можете спать спокойно».

А затем смел все надписи и спросил:

«Хочешь, останусь?»

И я сказала:


— Хочу.

Грасс стер и эту последнюю надпись, прошел и улегся на лежанку, недвусмысленно намекая, что будет спать там и мне есть к кому прижаться этой холодной зимней ночью.

Тщательно протерев руки снегом от следов сырого мяса, подошла к костру, взяла прутик с жареным, съела молча и быстро. Никодим тем временем сходил, сделал всем травяной чай, разлил по чашкам, принес.

— Сбор от простуды заварил и девясил добавил, чтобы не свалились завтра, — сообщил он нам всем.

Поблагодарив, принялись пить чай. Сначала молча, после Славен тихо произнес:

— Мы отсюда вообще живыми выберемся?

— Выберемся, — уверенно сказала я.

— А деревни как же? — задал вопрос Верес.

Я его понимала — за своих переживает.

— Придумаем что-нибудь, — сказала не так уверенно.

— С магами тоже «придумаешь»? — едко поинтересовался Тихомир.

Парни — странные существа. Он меня предал дважды, один раз оставил умирать на торговом тракте, второй — сдал Аттинуру, но простить не может почему-то именно он, и, похоже, за то, что отказалась приживалкой быть в его доме. И это тот человек, который на первом курсе, когда мой собственный обед просто вылили в столовой, поделился своим. Тогда он был мне другом, а сейчас?

Из леса, с шумом и хрустом ломая ветви, вернулся Владыка. На этот раз без ушей. Не знаю, каким образом ему удалось от них отделаться, но факт оставался фактом — ушей больше не было. Ни слова не говоря, подошел к костру, сгреб все оставшееся мясо, быстро, жадно все съел, а затем приказал:

— Всем спать!

Возражений ни у кого не нашлось. Мы быстро поднялись, грасс помог мне подтащить лежанку ближе к огню, сам лег со стороны леса, и я очень быстро заснула, согреваемая теплом с двух сторон.





* * *


Утро началось еще затемно. Но не у меня.

Просто услышала звук голосов, приоткрыла глаза и сквозь языки пламени все еще горящего костра увидела парней, кружком собравшихся возле что-то объясняющего Вачовски. Причем очень тихо объясняющего. С чем-то заспорил Верес и получил в ответ жесткое:

— За шесть дней обойти такую территорию? Ты карту видел?

Верес молча кивнул, но затем пояснил Владыке то, что я бы говорить не стала в принципе:

— Милада шла ровно на север, видимо, в Медведково.

— А что в Медведково? — тут же спросил дракон.

Верес замялся, осознав, что сболтнул лишнего.

И еще какого лишнего. Он, как лесной житель, про Медведково знал, я знала, потому что как-то господин Ноштру обмолвился, а так-то только жителям Горлумского леса об этом поселении и крупнейшем храме было известно.

— Ага, то есть вы не собирались как идиоты шляться все шесть дней по лесу?

— Собирались, — отозвалась я, широко зевнув, — но по диагонали и по территории, прилегающей к двум крупнейшим торговым трактам. Идти же вглубь Горлумского леса было бы самоубийством, и туда в принципе никто из королевских сборщиков налогов не пойдет. Поэтому информацию о деревнях глубинки я собиралась добыть в Медведково.

— И как скоро мы туда дойдем?

— Еще примерно час-полтора ходу до дороги, — отозвалась я.

После чего повернулась к грассу и собиралась заснуть снова.

Но не тут-то было.

— Всем собираться, — раздался приказ Владыки.

— И даже чаю не… — начал было Тихомир и умолк, видимо под суровым взглядом.

А меня лизнули в ладонь, намекая, что кому-то пора есть.

Сонно сев на лежанке, обнаружила еще гору мяса рядом. Откуда все эти запасы, если Голод всю ночь спал со мной?

— Мама? — скорее утверждая, чем спрашивая, сказала я.