Мастер войны : Маэстро Карл. Мастер войны. Хозяйка Судьба
Часть 82 из 118 Информация о книге
Карл счел возможным промолчать. В конце концов вопрос императора мог быть и риторическим или, как минимум, таковым ему, Карлу, представляться. – Что, Карл, никогда не испытывали этой жажды? – почти зло усмехнулся Евгений. – Нет. – И зря. Власть кружит голову и пьянит лучше вина, – император чуть приподнял кубок. – Ты молод. Кровь несется по твоим жилам подобно горному потоку. В душе сражаются духи небес и бездн, и тебе кажется, что ты можешь все. Все, Карл! Даже управлять судьбой. Это сладкое чувство, Карл. Сладчайшее! Вам, вероятно, трудно меня понять, но поверьте на слово, это чудо. Впрочем, правда и то, что на самом деле ты идешь, балансируя на острие меча. Любой неверный шаг чреват гибелью, но и это, в конечном счете, тоже дивное чувство. Опасность способна заставить человека совершать невозможное, однако страх постепенно становится твоим вторым я. Правда, боишься ты уже не смерти, а поражения, а это, согласитесь, разные вещи. Ведь так? – Так, – согласился Карл, гадая, зачем Евгению понадобилось все это рассказывать. В приступ откровенности императора он не верил, а умысел – пусть пока и не явный – был вполне очевиден. – Вы не удивлены, – Евгений не спрашивал, просто сказал вслух то, что было ему известно заранее. – Пожалуй, нет, – согласился Карл. – Вот поэтому я с вами об этом и говорю, – грустно улыбнулся в ответ Евгений, демонстрируя пугающую быстроту смены настроений. – Вы, Карл, все это знаете и без меня, но главное, не боитесь сказать об этом прямо. Кто еще при дворе способен на такое? Только вы, да еще, пожалуй, герцог Сагер. Больше никто. «Я и Гавриель, и больше никто. Но что из этого следует?» – Так почему же вы пригласили именно меня, ваше величество? – Вопрос был не праздный. По общему убеждению, маршал Гавриель являлся едва ли не личным другом императора, что, между прочим, позволяло злым языкам, принадлежавшим не слишком умным головам, отпускать по этому поводу шутки вполне двусмысленного свойства. Однако Евгению на это было наплевать, Гавриелю – тем более. – Я посылал людей в Дарм и Пари, – вместо ответа сказал император и чуть прищурил глаза. – В Нево, Амст, Во и Линд, и много еще куда. «Весьма любопытно, – отметил про себя Карл, ничем не выдав своего удивления. – Столько усилий, и ради чего? Чтобы проверить мои слова? Но так ли уж это было необходимо?» – Если кто-то ловит мышей, ваше величество, мяукает и пьет молоко, так ли уж важно, действительно ли это кот? – Не скрывая иронии, сказал он вслух. – Ну, не скажите, Карл, – возразил император, по-прежнему, не сводя с него испытующего взгляда. – Вы знаете, например, что ваш внучатый племянник, Пауль Ругер, был городским головой Линда? – Нет, – покачал головой Карл. – Я не посещал Линд уже много лет. Так они преуспели, Ругеры из Линда? – Да, – кивнул Евгений. – Вполне. Мне докладывали, что на дом Ругеров приходится едва ли не половина всей торговли сахаром и пряностями на побережье. – Отрадно слышать, – откровенно говоря, Карл не испытывал по этому поводу ровным счетом никаких чувств. Из всей своей семьи он вспоминал иногда только Петра и Карлу, и больше никого. – В торговом доме Ругеров, – Евгений отпил немного вина и по-мужицки обтер губы тыльной стороной ладони, – существует одна интересная традиция, Карл. Каждые двадцать лет глава дома возобновляет запись, по которой четвертая часть дела принадлежит некоему Карлу Ругеру, сыну Петра и Магды Ругер… – Так я богат? – Странно, но и эта новость его нисколько не взволновала. «Богат. Ну и что?» – Чрезвычайно, – Евгений все еще пытался прочесть что-то по лицу и глазам Карла, но ничего путного у него явно не выходило. Однако как знать? Возможно, равнодушие Карла и было тем, в чем хотел убедиться Яр? Что ж, если так, то выходило, что Карл ничего и не скрывал. Ему действительно было неважно, богат он или нет. – Чрезвычайно, – повторил Евгений. – Ваша доля, Карл, оценивается сейчас в пятьсот тысяч золотых марок. Но дело, разумеется, не в этом, а в том, что мы с вами, оказывается, родились в один и тот же год. Совпадает и месяц, и, возможно, даже день, если верить той записи, которую собственноручно сделал ваш отец в городской книге Линда. – Это имеет какое-то значение? – Карл подозревал, что они с Евгением ровесники, но что из этого следовало? – Возможно, – сказав это, император неожиданно замолчал. Молчание длилось долго и было прервано так же неожиданно, как и возникло. – Я родился в Орше, – сказал император. – А вы Карл, по ту сторону Высоких гор. Большое расстояние… Однако Петр Ругер рассказывал, что родились вы по пути в Линд, когда он возвращался с войны, а война та, если я не ошибаюсь, происходила в Срединных землях. А это, согласитесь, уже не так и далеко от Орша. – И что с того? – Не знаю. Но это и не важно, потому что я хотел рассказать вам, Карл, совсем о другом. О своем рождении я знаю достаточно, чтобы быть уверенным, мы с вами не братья. Моя мать умерла, когда я был уже взрослым, отец тоже. Однако брат у меня все-таки был. Его звали Константин, и он родился на несколько секунд позже меня, и поэтому считался младшим. Он был лучше меня, Карл. Говорю это не для того, чтобы покрасоваться. Все это чистая правда. Коста был способней меня, талантливей, энергичней… – Куда уж больше? – Счел возможным усмехнуться Карл, ощущавший, тем не менее, как тревога входит в его сердце. Что-то было здесь не так. Что-то еще стояло за странными откровениями императора. Карл знал это почти наверняка, но пока никак не мог понять, что именно его тревожит. – Значит, есть куда, – со вздохом ответил Евгений. – Он был во всем лучше меня, Карл, и это правда. Идеальный рыцарь… Но, к сожалению, он погиб на войне. Стрела попала ему в бедро, но вот какое дело… Ее наконечник был смазан ядом негоды. «Яд негоды?! Великие боги, но кто же стреляет отравленными стрелами? И потом, негода это ведь что-то очень редкое и дорогое!» – Сожалею, – сказал Карл вслух. – Пустое, – отмахнулся император. – Это случилось тридцать пять лет назад. И поскольку Коста был тогда совсем еще молод, нам не дано теперь знать, не был ли он, как и вы, Карл, Долгоидущим. Вы согласны? «Долгоидущий?» – С чего вы взяли, ваше величество, что ваш брат был Долгоидущим? – Трудно сказать, – грустно улыбнулся Евгений. Его настроение по-прежнему менялось слишком быстро, чтобы не обращать на это внимания. – Знаете, Карл, как бывает. Ничего конкретного, но что-то здесь, что-то там… И потом, яд негоды… Я с трудом припоминаю два-три случая, когда противники использовали отравленные стрелы, но даже если допустить, что это был именно такой случай, то причем здесь негода? Есть множество других, гораздо более дешевых и доступных ядов. Вы понимаете? – Да, – кивнул Карл. – Возможно, вы правы. – У меня сохранился его портрет, – неожиданно сказал Яр, и выражение глаз императора снова изменилось. – Хотите взглянуть? «Это то, что я думаю, или у императора в голове свои собственные тараканы?» – Почту за честь. – Тогда, смотрите, – Евгений просунул свободную руку под подушку и достал оттуда большой – пожалуй, в ладонь величиной – серебряный медальон. Серебро потемнело от времени, потускнели вправленные в овальную выпуклую крышку камни. Карл поставил на пол кубок с вином, к которому так и не притронулся, и встал, чтобы подойти к кровати. Однако на самом деле брать в руки этот старый медальон, в котором наверняка по загорской моде была спрятана лаковая миниатюра, ему не хотелось. Не лежала душа, как говорится, но и отказываться было бы невежливо. За сегодняшний вечер император сделал в его сторону так много жестов вполне символического характера, что Карл потерял бы честь, отказавшись теперь посмотреть на портрет Константина Яра. Он подошел к постели Евгения, взял из его руки тяжелую вещицу и тут же, никуда не отходя, открыл крышку. Ну что ж, он ведь уже догадывался, почему Яр предложил ему посмотреть на портрет брата, выполненный тридцать пять лет назад. Догадывался, но не хотел впускать эту догадку в свое сердце, вполне резонно опасаясь, что это знание, бессмысленное ввиду своей оторванности от всего контекста его жизни, тем не менее, способно не на шутку растревожить его бестрепетное сердце. Так и случилось. Карл откинул крышку и увидел под ней себя, точно такого же, каким видел и тогда, много лет назад, и теперь в иллюзорном мире зеркал. «Одно лицо!» – Я родился в предгорьях Высоких гор, – сказал он ровным голосом. – В трех днях пути от Великой, – воспоминания об истории его появления на свет были смутными, как сны, которых он никогда не видел, но вроде бы все так и обстояло, и он ничего не соврал, говоря это здесь и сейчас в присутствии императора. – Моей матери пришлось бы проделать невероятно длинный путь, чтобы попасть из Орша в долину Великой. – Я знаю, – Евгений забрал медальон, закрыл крышку и спрятал обратно под подушки. – Я знаю, но оставим это. В конце концов в мире случаются и не такие совпадения. «Тогда, к чему был весь этот разговор?» – Карл неторопливо вернулся к креслу и снова сел. – Почему вы не пьете вино, Карл? – спросил император, неожиданным образом успокоившись и даже, кажется, придя наконец в хорошее настроение. – Пейте, Карл, это хорошее вино, настолько хорошее, что я приказал, не подавать его гостям, – улыбнулся Евгений. – Пейте, нам предстоит долгий разговор. Мне просто необходимо поговорить с кем-то о том, что лежит на душе. Душа просит, понимаете? – Какая ее часть? – ответно улыбнулся Карл. – Человеческая или монаршая? – Вы в это верите, Карл, или просто поддразниваете своего императора? – Не верю, – согласился Карл. – Душа у человека едина, даже если он император. А то, что Лев из Сегеры называл «божественным стержнем» не что иное, как обычная ответственность, осознаваемая монархом, как «долг властителя». В ту ночь, они оба, император Яр и Карл, не сомкнули глаз, до первых петухов обсуждая теорию и практику власти, тяжелую и кровавую науку, которой не учат ни в одном университете ойкумены. 6 Через три недели после битвы при Констанце (за сорок три года до событий, описываемых в книге) – Рада вас видеть, Карл, – императрица не подняла глаз, но все-таки улыбнулась. Улыбка получилась пресная, и Карл испытал мгновенное чувство сожаления. Оказывается, он ожидал другого. Оказывается, он вообще чего-то ожидал. Ребекка Яриста, сколько знал ее Карл, всегда была и до сих пор оставалась очень красивой женщиной. Возможно, конечно, что некоторые из придворных ее таковой и не считали, но Карл понимал, за что ее любил покойный император. Сейчас Яристе было уже тридцать шесть. Однако благородная бронза волос, покрытых жемчужной сеточкой, не утратила изысканного матового блеска, чуть смуглая кожа по-прежнему оставалась гладкой, как мерванский шелк, а глаза и губы… Впрочем, как раз в уголках глаз и губ появились теперь мелкие морщинки – свидетели прожитых лет и пережитых невзгод, однако, как ни странно, они делали ее в глазах Карла еще привлекательнее. – Всегда к вашим услугам, ваше величество, – Карл, как того требовал этикет, опустился на левое колено и на мгновение склонил голову. Сейчас он ощущал досаду, оттого, что разговаривает с ней, а не с самим императором Дмитрием. Однако приняла его именно вдовствующая императрица и не где-нибудь, а в той самой комнате, где много лет назад он увидел ее впервые. «Случайность? Возможно, но маловероятно». – Встаньте, граф! – В голосе Ребекки послышалась не свойственная ей растерянность, но чем она была вызвана, сказать было трудно. Возможно, положением дел, которое вряд ли можно было счесть благоприятным, или тем, что Яриста неожиданно осталась одна, лишившись мужа и не обретя опоры в сыне, который в силу возраста и состояния здоровья не мог стать настоящим императором, каким, несомненно, был его отец. – Встаньте, прошу вас! Карл встал и посмотрел на Ребекку Яристу, одетую в черное траурное платье. – Вы, как всегда, вовремя, – на этот раз, она подняла глаза, и улыбка вышла совсем другой, именно такой, какую, оказывается, не отдавая себе в этом отчета, он и ожидал. И вновь – второй раз в жизни – с Карлом произошло то же самое чудо, какое случилось уже однажды в этой комнате шестнадцать лет назад. Полыхнуло навстречу его взгляду золотое сияние ее глаз, и он почувствовал на губах вкус ее губ. Прикосновение, ощущение упругой плоти, поддающейся под напором его страсти, уступающей, впускающей… отдающейся его воле… Карл чуть прикрыл веки, закрываясь от густого терпкого сияния, и поспешил опустить голову в вежливом поклоне. Он сделал это неосознанно, спасая от неминуемого поражения, последний оплот собственного Я, свою душу. Такого с ним никогда еще не происходило и вряд ли могло произойти когда-нибудь в будущем. И единственный раз в жизни Карл не согласился с голосом сердца, молившего уступить. Стоило ли теперь об этом жалеть, ведь сделанного не воротишь? Стоило ли вспоминать ту встречу, едва не изменившую его и ее жизни, ведь забвение лучшее лекарство от тоски, способной отравить кровь не хуже настоящего яда? – Вы спасли нас, Карл. Вы, как всегда, оказались там и тогда, где и когда мы в вас более всего нуждались, – Ребекка, как и требовали обстоятельства, была серьезна, но взгляд ее говорил о другом. «Боги, сколько времени она способна так на меня смотреть?» Однако испытание еще не закончилось. Высказав благодарность в форме, вполне соответствовавшей этикету, императрица неожиданно поклонилась ему в пояс, так, как не кланяется никогда ни одна владетельная особа своему вассалу, какой бы подвиг тот для нее ни совершил. – Я был не один, ваше величество, – сказал Карл, возвращая Ребекке поклон. – Армией командовали маршал Меч и кондотьер Нерис. – И вы, – уточнила она. – И я, – вынужден был согласиться он. – Карл, я хочу, чтобы вы остались рядом со мной, – сказала тогда она, но голос и взгляд сказали много больше того, что могли выразить слова, слетевшие с ее прекрасных губ. – Карл, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы остались рядом со мной… и Дмитрием. Рядом с вами я… мы будем чувствовать себя спокойнее. – Лев Скоморох… – начал было он, но Ребекка не дала ему закончить фразу. – Лев Скоморох – замечательный воин, – сказала она. – Владетель Нагум, – чувствуя, что от судьбы не уйдешь, все-таки предложил Карл. – Ему нет равных в бою, – согласилась Ребекка.