Метро 2035: Эмбрион. Слияние

Вторая пуля впилась ему в висок, на выходе снося изрядную часть черепа с другой стороны. На мириады светящихся сфер падали веером кусочки кости, брызги крови и розовые с серым остатки мозга.

Но и это уже не важно: то, что было все эти годы Катом, парило где-то в немыслимой высоте, часть сознания привычно смотрело вниз, оценивая смерть тела. Не осуждая, не одобряя, просто принимая факт за новый фрагмент истины.

Деталь пазла, наконец-то уложенную на место.

Тревожный зуммер, предупреждающий о скором взрыве реактора, Кат уже не слышал. Его, сталкера, больше не было здесь, хотя где-то он несомненно существовал. И если не врут сложные теории, будет существовать вечно, потому что закон сохранения энергии это гарантирует. Как бы ни менялась форма сознания, оно останется существовать. Даже не осознавая себя, разум вечен. И в этом главная тайна бытия, что бы там ни рассказывали в храмах разных религий.

Впрочем, они тоже с этим не спорят.

Невиданной силы вспышка озарила вечернее воронежское небо. Свет расходящимся конусом поднялся до облаков, внутри этой жуткой воронки подскочил вытянутый вверх гриб дыма, сформировался, вывернул шляпку. Поток огня и ярости захлестнул окрестности, сметая все на своем пути – вблизи начисто, но чем дальше, тем слабее. Хотя запаса хватило на большое расстояние. Земля ощутимо вздрогнула на пару десятков километров вокруг, да и под поверхностью пришлось несладко – по крайней мере, разговор Марко со Старцевым прервался на полуслове.

Голем и до этого сидел без движения, а Леший все больше помалкивал: большая политика не его конек, а дело командира, но Дюкер, увы, мертв. Сложно разговаривать, когда бетонная коробка комнаты, запрятанная в подземных коридорах Базы, подпрыгнула, люди полетели на пол со стульев, а в коридоре тревожно завыла сирена.

– Какого хрена?! – прорычал Старцев. – Опять нападение? Или это ваши штучки?

– Прощальный привет от Ката, – уверенно ответил Марко.

Леший легко вскочил с пола, куда его тоже снесло землетрясением, несмотря на всю ловкость охотника, и озирался по сторонам.

Голем встал и медленно поклонился, глядя куда-то в сторону бывшего Гнезда, ставшего огромной, на сотни метров в глубину ямой в земле. Остатков керамического завода вокруг нее тоже больше не существовало, у соседних домов в вымершем частном секторе взвились вверх рельсы промышленной ветки, скрученные словно проволока, и так и застыли. Остались торчать абстрактными памятниками катастрофе, светясь по ночам мертвенным синим цветом заражения.

Старцев тоже поднялся. Теперь он знал от Марко и Лешего все про порчей, и эта информация вполне наложилась на известные Базе сведения. Расхождений не было даже в мелочах, так что непонятные деревенские не врали. Придумать все так, чтобы сошлось с данными разведки и аналитикой военных, было невозможно.

Значит, вот как оно все было. И Кат, став сперва палачом людей, а потом лекарством от порчей, закончил свои дни. Как и жил – в бою: слабо верилось, что ему дали уничтожить Гнездо, не сопротивляясь. Странный он был, сталкер, не поймешь даже, если взвесить, хорошего больше сделал или плохого. Пусть там решают, на небесах. Или в аду – смотря куда он попал сейчас.

Старцев не верил ни в каких богов, но уважал волю. А вот ее у Сашки точно было не занимать. Александр Волков. Кат. Сталкер. Был.

– Светлая память парню, что выжег это дерьмо без остатка, – сказал Старцев. – А нам дальше жить. Продолжим. Вы, Марко, сказали, что подходящее место не очень-то и далеко?

– Полтораста верст. Но идти лучше в конце зимы, сейчас обустраиваться – даже с нашей помощью – сложно будет. Да и беременным вашим дорогу не одолеть.

А Круг-в-круге… Так с тех пор больше никто не говорил. Все больше – Воронка. Как еще назвать было это проклятое богами место, от которого шел фон, превышающий все показатели горячих пятен. Яму до центра земли, наполнившуюся весной темной тяжелой водой, в которой ничего не жило. Люди сюда и раньше не ходили, а теперь и вовсе.

Нечего здесь было делать. Никому и никогда больше.





* * *


Кат шел по коридору. Обычному, словно оказался в офисном здании предков, но не грязном, с выбитыми дверями и усыпанным мусором полом, как это обычно выглядело, а еще тогда. Раньше. До всего.

Казалось, сейчас одна из многочисленных дверей откроется и его позовут внутрь. Или наоборот – кто-нибудь торопливо выбежит, оставляя за собой гудение вентилятора, телефонные трели и навязчивый треск клавиатур компьютеров. Кто-нибудь живой, беззаботный, все проблемы которого состоят в досадной ипотеке на двадцать лет вперед и вопросе, где в эту пятницу расслабиться вечером.

Но никто не выходил. А сам Кат просто шел, и коридор казался ему бесконечным. Прямой как стрела, долгая дорога в никуда, где нет ни печали, ни радости, ни гордости, ни обиды. Где не течет кровь из ран, где не болят обожженные адским пламенем до костей руки. Где всегда все живы и будут оставаться такими вечно.

– У тебя все получилось, слава Создателю… – тихо сказал Дервиш.

Он шел рядом, в своей нелепой бейсболке, повернутой козырьком назад, в мушкетерском плаще и сапогах, не глядя на Ката. Просто шагал рядом, благо ширина коридора позволяла.

– Филя погибла, – откликнулся сталкер.

– Да ты и сам… Не сказать, чтобы живой. Ты ее скоро увидишь. Здесь все встречают тех, кого потеряли. Зато порчам ты мозг порвал от души.

Дервиш рассмеялся. Тоже тихо, будто стараясь не нарушать покой этого странного места. Поправил бейсболку и продолжил:

– Один из них сейчас людям Марко чертежи отдал. Сам нашел лошадников, упрашивал взять. Установка, реактор, все программы воздействия на мозг. Разведчик их двадцать пять лет мечтал заполучить, сколько денег и сил потратил – вот мечта и сбылась. Правда, они ему на хрен не нужны, но с мечтами это часто бывает. Или невовремя, или зря. Но сбываются. Сбываются, паразиты… И «Повесть никаких лет» он там, в схроне, подобрал, в твоем рюкзаке нашел. Просто библиотекарь какой-то, а не советник князя. Впрочем, последнее ненадолго.

Кат молчал и шел. И с каждым шагом коридор таял, превращаясь в нечто неясное – стены становились плотным туманом, сродни воронежскому, пол заменила земля – сухая, утоптанная миллиардами ног, прошедших раньше. Над головой вместо квадратов потолка со светильниками появилось небо. Ночное, чистое, с россыпями огоньков, складывавшихся в созвездия.

– Они, конечно, до конца людьми не станут. Программа мощная, да и сознание Зосс, Кнутова и Шамаева никуда не делось. Но охота прекращена, нечем больше инициировать новичков. А дальше разберутся.

– А что будет дальше там… На земле? У живых… – последнее слово далось Кату тяжело, но он все-таки сказал.

– Что-нибудь да будет, парень. Не твои заботы. Свою сложную дорогу ты прошел, уступи место другим. Будет мир, будет война, женщины будут рожать детей, из которых вырастут созидатели и разрушители. Мир все стерпит, раз уж Черный День пережил и не раскололся. Одни люди традиционно полезут во власть, другие станут рабами и слугами. Солнце когда-нибудь снова осветит землю, а дожди перестанут нести смерть. И вновь возродятся государства, и вновь рухнут. И так будет всегда, ничего особенно нового.

– Я хочу видеть жену, – твердо сказал Кат.

Дервиш кивнул и уже через шаг пропал, словно и не было. Растворился в белесой мути одной из стен, впитался в нее без остатка.

А навстречу Кату шли трое. Впереди, важно вышагивая, поправляя время от времени очки, шагал Книжник. Макс. Лучший друг, как показало время. Леший тоже друг, но… Пусть живет долго и счастливо.


За Книжником неторопливо брела Филя, живая, настоящая, о чем-то говорящая со смеющимся Винни. За ними виднелись еще люди: Ким с Бураном, привычно напряженные, озирающиеся по сталкерской привычке ждать отовсюду неприятностей; промелькнул Дюкер с хитрой ухмылкой, но ушел куда-то в сторону. И не друг, и не враг – а так. Пообщаемся еще, успеем. Вон Витька Плешков, а рядом – Призрак, тот самый мутант из Рамони. Все здесь.

Мама – веселая, помолодевшая, ничуть не схожая с тем костлявым бледным привидением, какой была перед смертью. Отец – он таким и был, как рассказывали. Даже одежда – смешные сандалии на босу ногу, легкие джинсы и клетчатая рубашка с подвернутыми рукавами – на месте. Как ушел когда-то на работу, таким и остался. Не сильно старше своих сыновей сейчас.





* * *


И не было у Ката лучшего дня, хотя времени здесь не существовало.





Эпилог




24 августа 2047 года. Воронежская область. Чистый Град

Река совсем узкая, лесная. Полоска песка, метров тридцать воды – и вон уже кусты на другом берегу. Видно привязанную к колышку лодку дяди Романа, а чуть в стороне и он сам – то появляется голова над ветками, то снова пропадает из виду.

Травы собирает. Там, за рекой, начинается луг, а на нем столько всего растет!

– А что, Мишка, завтра пойдем на лесную гору? – спрашивает один паренек другого. – Говорят, грибы пошли. Надо бы поискать.

Они похожи как горошины из одного стручка – невысокие даже для своих одиннадцати лет, чернявые, с блестящими темными глазами. Оба загорелые, крепкие на вид. И лица одинаковые, но это-то как раз неудивительно: близнецы.

– Отчего бы не сходить… – рассудительно отвечает брат. – Грибы дело хорошее.

Вот характеры у них отличаются, это уж точно. Мишка спокойный, норовит все обдумать, а Сашка порывистый – бегом да наскоком. Одно слово, шебутной. Так его дед Марко и прозвал когда-то, прилипло – не избавишься. Мать сперва рассердилась, нечего, мол, моим детям прозвища раздавать, а потом привыкла.

Сама так иной раз зовет.

Сашка переворачивается на другой бок. Солнце же редкое дело. Раньше его, говорят, вообще не увидишь – все облака да облака, низкие, серые, как теперь осенью. Пока светит, надо загорать. А потом купаться – с визгами, с разбегу падая в воду с небольшого обрыва. Река чистая, отчего бы не искупаться, пока лето. Хотя оно уже на излете, август как-никак, но еще жарища стоит. А дожди зарядят – какое там купание, занятия в школе начнутся, да и по дому забот прибавится. Опять же отчим велел готовиться, будет учить луки делать. Со стрелами. Почти как у взрослых охотников.

Чуть правее, ниже по течению, видны дома. И на левом берегу – там, правда, меньше, и на правом – это основная часть их города. Чистого Града, так он называется. Красивое название, да и место когда-то выбрали прекрасное. Далеко от старых городов, в тишине, в изобилии природном.

Четыре десятка домов, свинарники, сараи, ограда вон из кольев от лесного зверья и непрошеных гостей. Но главное, конечно, храм. Когда переселились, решили ни одной религии не давать первенства. Каждый своему богу молится, как хочет, а храм – он вообще о другом. Пустое помещение, по трем сторонам окна, высокие, цветными стеклами забраны, чтобы красивее было. А на четвертой – рисунок. Никаких лиц или еще чего, но рисунок правильный, ему здесь самое место. Старались, делали от души: две ладони друг к другу приложены, одна узкая, женская, а вторая потолще, с мозолями. И на обе эти ладони гексаграмма набита, разорванная, вместе получается, только если так, вплотную.

«Тун жэнь» называется, «Единомышленники». Четыре непрерывные линии, прерывистая, и еще одна без разрыва. Половина рисунка – на руке сталкера, половина – его жены.

Не для молитв место, для раздумий. Чтобы помнили и знали.

– Эх, в Воронеж бы сходить, хоть одним глазком посмотреть… – не унимается Сашка. Не лежится ему, не отдыхается. И поговорить охота, хотя брат недовольно смотрит, сонно. – Там же интересно, наверное!

– Чего там интересного? – бурчит Мишка. Он и правда лучше бы поспал, но знает брата – если тот начал болтать, не остановишь.

– Ну как – что? – удивляется тот. – Там дома старые, по десять этажей, говорят. Улицы со старым асфальтом. Воронка, опять же. Неужто неинтересно посмотреть?!

– Мне и здесь хорошо, брат. Про Воронеж в школе расскажут, а полторы сотни верст топать только ради Воронки – нет уж. Из нее и радиация еще прет, лет сто лучше не подходить близко.

– Так там это… – Сашку его настрой немного сбивает, но заткнуть так и не может. – Порчи же еще бродят, прикинь? И поклонники крысы под вокзалом живут, и живой туман…

Голос у него стал мечтательным, словно он перечислял какие-то приятные и полезные людям чудеса, сродни молодильным яблокам и прочим сапогам-скороходам.

– Сказки это все, – отвечает брат. – Ты вот это все видел? И я нет. Значит, сказки. А радиация – ни фига не придуманная, от нее знаешь как потом болеют?

– Или мутами становятся. Знаю.

– Или ими… Верно рассуждаешь.

– Но в «Повести никаких лет» все это описано. Да и порчи остались, – упрямо, набычившись, говорит Сашка. – Только от них теперь никакого зла не будет. Установки-то больше нет. А одиночные – они не страшны. Шар только отнять, если с собой есть, разбить – и пусть идут, куда хотят. Новых больше не будет.

– С тобой спорить – это гороха наесться надо, – смеется Мишка. – Ну, есть они, есть. Полегчало? Муты точно есть. А остальное… Все реально, когда веришь.

– А вот дед Марко говорит – муты хорошие. Вон Краба взять: на охоте первый добытчик. Про дядю Романа вообще молчу – он захотел бы, так вся лесная дичь сама к Граду вышла.

– А зачем нам вся? Свинок он приручил, так они теперь в загонах живут. А дикие пусть бегают, нам лишнего не надо. С природой в гармонии надо жить, так Марко говорит. А ему верить можно – старший он, глава всего Града.

В этом весь Мишка – спокойный, взрослый уже какой-то. А ему, Александру Рамиресу, приключений бы. Да побольше, чтобы потом все о них говорили, а следующим поколениям детей в школе рассказывали. Такая вот у него мечта. И еще в Воронеже побывать. И из лука стрелять научиться не хуже отчима.