Минус восемнадцать

— Следующего раза не будет. Слышишь? — Дуня обняла ее. — Санни… И ты нам в этом поможешь.

— Как? Как я могу…

— Показав на них. Больше тебе ничего не надо делать.

— Больше ничего? — Санни вырвалась из объятий Дуни и посмотрела ей в глаза. — Ты хочешь сказать, что я стану свидетельствовать перед всеми. Что я приду в полицию, которая поставит меня на учет, потребует сдать анализ мочи и устроит мне массу неприятностей.

— Санни, обещаю проследить за тем, чтобы ты…

— Ты не можешь мне ничего обещать. Полицаи никогда не помогали таким, как я. Что, по-твоему, произойдет, когда они отсидят свой срок? Если их вообще осудят. За кем, по-твоему, они станут охотиться?

— О’кей, тогда что ты можешь предложить? Что они будут продолжать безнаказанно делать свое дело и брать одного за другим? А мы будем просто стоять и смотреть? Санни, я понимаю, что ты чувствуешь. Поверь, никто лучше меня не знает, на что способны некоторые полицейские. Но далеко не все такие, и, во всяком случае, за этим столом сидят двое, кто на сто процентов на твоей стороне. — Дуня повернулась к Магнусу, который кивнул в знак согласия. — И мы готовы сделать все, пока ты собираешься нам помогать.

Санни довольно долго сидела молча, а потом все же согласилась.

— Можно еще немного? — Она показала на бутылку со спиртным.

Дуня налила еще одну чашку чая с ромом и пошла за распечатанным фото членов бойцовского спортивного клуба. Вернувшись и положив фото на стол, она сразу же увидела по Санни, что та их узнала. Она вперилась взглядом в лица, как в холле зажужжал домофон.

— Что это? — Санни соскочила со стула, ища глазами выход.

— Все в порядке. Не о чем беспокоиться, — сказала Дуня и попыталась опять посадить Санни — Тут у нас так принято. Ночи не проходит, чтобы кто-нибудь не навалился на все кнопки и не разбудил целый подъезд. Привыкаешь, и сама я всегда сплю с берушами.

Но кнопку словно заело — жужжание не прекратилось, а потом раздался резкий звонок.

— Магнус, пойди посмотри, в чем дело. Уже больше двенадцати.

Магнус исчез в холле.

— Санни, ты можешь быть совершенно спокойна. Никто не знает, что ты здесь. Уверяю тебя. — Дуня плеснула капельку рома в чашку чая, которую Санни сразу же залпом выпила, и только потом села. — Видишь? Теперь прекратили. Кстати, как ты вошла?

Санни покачала головой и улыбнулась.

— Ты, может быть, думаешь, что запираешь, когда уходишь из дома. Но старая дверь никогда не заперта. Во всяком случае, для таких, как я.

— Какие люди! Сколько лет, сколько зим!

В дверях, широко улыбаясь, стоял Ким Слейзнер. Дуня попыталась что-то сказать, но не могла произнести ни слова, хотя чувствовала, как у нее шевелится рот.

— Ты не рада меня видеть? — Слейзнер развел руками и прошел на кухню. — А это, наверное, Санни Лемке. — Он стал переводить взгляд с одной женщины на другую. — При других обстоятельствах мы могли бы неплохо провести время. — Он похлопал Санни по щеке и потрогал ее волосы. — Только сначала тебе придется вывести вшей.

— Ким, какого черта ты здесь делаешь? — Дуня встала. — И как ты узнал, что…

— На что это похоже? — Слейзнер поднял одну руку и щелкнул пальцами, после чего на кухню ввалились двое полицейских в форме. — Взять ее.

Санни опрокинула стол, пытаясь им воспрепятствовать, но вскоре полицейские схватили женщину и повалили ее на пол.

— Отпустите ее! — Дуня повернулась к Слейзнеру. — Ты не можешь просто так прийти сюда и…

— Именно, что могу, — перебил он. Тем временем полицейские завели руки Санни так высоко за спину, что у той хрустнули плечи, а потом надели на нее наручники. — Она украла полицейское табельное оружие и стала стрелять в тебя и твоего коллегу с избыточным весом. К тому же она главный свидетель в одном из наших самых важных расследований на данный момент. Так что у меня сколько угодно оснований забрать ее у маленького частного детектива в твоем лице. Если бы мне понадобилось несколько таких оснований. По правде говоря, я могу делать все, что придет мне в голову. С тобой. С ней. Со всем этим свинарником. Когда угодно. Что угодно. — Он повернулся к полицейским. — Ведите ее к машине и ждите там.

Полицейские кивнули и пошли с Санни к выходу. Она упиралась изо всех сил, пристально глядя на Дуню, а потом плюнула ей прямо в лицо и исчезла в холле.

Слейзнер засмеялся и покачал головой.

— Знаешь, что меня поражает? Что? Знаешь? — Он встал напротив Дуни. — То, что у тебя такой удивленный вид. Я знал, что ты наивный человек. Но что до такой степени, озадачило даже меня. Ты же не думала всерьез, что все кончено? Что мы с тобой разобрались друг с другом? Или точнее сказать, что я разобрался с тобой. — Слейзнер подошел к холодильнику, открыл его и достал бутылку пива, которую откупорил тупым концом вилки. — Если ты по какой-то причине так решила, могу сообщить тебе, что я с тобой никогда окончательно не разберусь. Знаешь, я как тот клиент, который только и делает, что извергает семя. — Он сделал несколько глотков пива и срыгнул. — Через какое-то время ты начинаешь спрашивать себя, когда это кончится. Но оно не кончается, и ты пытаешь глотать, чтобы успеть, а клиент извергает все больше и больше, и, в конце концов, тебя начинает рвать, а в итоге ты больше не можешь дышать. А когда ты лежишь совсем без сил, и из обвисшего рта у тебя идет пена, я продолжаю. Туда-сюда. Туда-сюда. — Он показал бутылкой пива. — Не потому, что мне это слишком нравится — мне больше нравится подавлять сопротивление — а потому, что я могу. — Он допил пиво. — Ммм… Как вкусно. — Он посмотрел на этикетку. — «Миккеллер». Никогда не слышал. Эта одна из хипстерских пивоварен? Ну ладно. Думаю, на сегодня все. — Слейзнер подошел к Магнусу, стоящему в дверях с таким видом, будто в любой момент с ним может случиться нервный припадок. — Не надо изображать такую печаль. — Он похлопал Магнуса по щеке. — Можешь быть спокоен. Ты вел себя прекрасно и исполнил твой маленький танец почти идеально. Я тебя не забуду. Бери пиво и празднуй. — Слейзнер исчез в холле, и сразу же раздался звук закрывающейся двери.

Сначала Дуня не могла в это поверить. Что именно Магнус действовал за ее спиной и связался со Слейзнером. Именно об этом он нес околесицу, когда они шли домой. А теперь у него такое выражение лица, словно его в любую минуту вырвет.

— Прости, — сказал он и сглотнул. — Я только хотел, чтобы все было правильно, понимаешь. Чтобы у тебя не было еще больше неприятностей. Я же не мог знать, чем все обернется, — сказал он в ожидании ее реакции. — Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Но она не могла ничего ни сказать, ни сделать. Шок парализовал ее.

И, пожалуй, к лучшему.





83





На ясно-голубом небе без единого облачка всходило солнце, и хотя деревья все еще отбрасывали длинные тени, ночная влажность сменялась пуховым покрывалом, которое висело над ухабистой грунтовой дорожкой, шедшей через лес.

За резким поворотом из утреннего тумана вынырнул серебристо-серый автоприцеп. Он стоял в лесу, припаркованный рядом с небольшим грузовиком и мотоциклом. Из окна, сливаясь с птичьим щебетом, лилась радостная босанова.

Внутри перед зеркалом с подсветкой в нижнем белье сидела женщина с темно-рыжими волосами, подстриженными под пажа, и подпевала музыке, делая себя макияж светлой пудрой, черной подводкой для глаз и темно-красной помадой.

Помещение, в котором она сидела, напоминало тесную театральную гримерку. Повсюду висела одежда, а на полке стояли фриголитовые головы в различных париках. Доска рядом с зеркалом была усеяна полароидными фото нескольких жертв, снятыми сразу же после заморозки, вместе с фото преступника, замаскированного под них.

Закончив краситься, женщина надела большие серьги, достала пару колготок, темно-синюю юбку и блузку цвета слоновой кости. Под конец сунула ноги в лодочки на высоких каблуках, надела темно-синий пиджак и очки в толстой оправе, выключила музыку и вышла из прицепа с потертым кожаным портфелем под мышкой и со шлемом в руке. Сразу после этого она завела мотоцикл и рванула по лесной дороге.

Выехав на трассу, женщина направилась в сторону Хельсингборга, проехав справа все время растущий торговый центра «Вела», а слева — газету «Хельсингборгс Дагблад». Лишь после этого она снизила скорость, встала в правый ряд и свернула на улицу Куллавеген, чтобы опять сразу же свернуть направо на улицу Рундгонген, которая в свою очередь вела к зданию полиции.

Но в отличие от Фабиана, сидящего в машине впереди и свернувшего на парковку для сотрудников полиции, женщина проехала вперед и остановилась только через пятьдесят метров недалеко от СИЗО в соседнем здании. Привычным движением раскрыла подставку для мотоцикла, одновременно сняв шлем и повесив его на руль, заперла руль и положила ключ на заднее колесо.

— Ты, наверное, Сесилия Ульссон, — сказал полицай, который встретил ее на входе.

Женщина кивнула, не пошевелив губами в красной помаде, и показала свое удостоверение.

— Я не думал, что он захочет адвоката, — продолжил полицейский, рассматривая удостоверение.

— Человек может передумать, — сказала женщина, слегка улыбнувшись.

— Да еще с такими ногами. — Он подмигнул и вернул ей удостоверение. — Тут невольно задумаешься, а не проехать ли на красный свет или совершить какую-нибудь другую провинность. — Он приложил свой пропуск к считывающему устройству и кивнул ей, чтобы она вошла вслед за ним в ворота безопасности. — Насколько я понял, сейчас речь идет об этом. Но по слухам они раздобыли больше, чем достаточно, чтобы приговорить его к пожизненному заключению.

— Тем важнее мне с ним встретиться.

— Можно и так посмотреть на это. Позор тому, кто сдается. — Надзиратель вынул полиэтиленовый пакет, и женщина положила туда мобильный, кошелек и ключи. — Портфель можешь положить на конвейер, а сама встань на эти отметки и вытяни руки.

Женщина сделала, как ей велели, после чего надзиратель досмотрел ее ручным сканнером, который запищал от металлических каркасов под грудью. После чего стал досматривать ее вручную.

— Вы всегда так тщательно досматриваете?

— Ты наверняка знаешь, что произошло здесь два года тому назад, и с тех пор у нас новые правила. Но надо признать, что день на день не приходится. — Он опять подмигнул и настойчиво стал проводить пальцами по ее спине и рукам, а потом по груди, талии и дальше по ногам.

Закончив, отдал женщине портфель и открыл еще одни ворота безопасности, где передал посетительницу женщине-надзирателю. Надзиратель повела посетительницу через ряд коридоров к закрытой металлической двери, которую открыла с помощью своего пропуска и шестизначного кода.

— Поскольку ты адвокат, мы не можем установить наблюдение. Но если хочешь, сделаем исключение.

— Спасибо, но я предпочитаю придерживаться правил.

Полицейская кивнула.

— Если захочешь выйти, нажмешь на красную кнопку. Вернусь через полчаса.

Женщина вошла в комнату без окон для посетителей, где стояли обернутая в полиэтилен койка и стол, за которым сидел и ждал преступник. Бритый наголо мужчина был одет в светло-серые брюки и рубашку с логотипом СИЗО Хельсингборга.

— Привет. Сесилия Ульссон, — сказала она и протянула руку.

— Привет, привет. — Мужчина встал, чтобы пожать ей руку. Тем временем полицейская вышла и закрыла дверь; автоматические задвижки вошли в стену.

Мужчина подошел вплотную к женщине и встал к ней лицом. Посетительница сняла лодочки. Они посмотрели друг друга в глаза глубоким взглядом, словно шли к этому всю жизнь, и через какое-то время он наклонился вперед и высунул кончик языка. Она последовала его примеру и начала ласкать его язык своим. Словно две змеи, которым все мало.

— Скоро… — прошептал он и снял с нее очки. — Скоро все это кончится.

Она кивнула, и, как по сигналу, они начали снимать с себя одежду. Он рубашку и брюки, а она блузку, колготки и юбку. Когда он натянул на себя набитый бюстгальтер и ловко надел ее блузку, она взяла его рубашку. Каждое совершаемое ими движение казалось хореографическим номером, отрепетированным до мельчайших деталей. Как ритуал, который они выполняли бесчисленное количество раз.

Мужчина одним махом натянул на себя колготки и юбку, пока женщина застегивала серые брюки. Переодевшись, они опять встали друг перед другом и быстро, но крепко поцеловались, а потом продолжили.

Женщина сняла с себя накладные брови и приклеила к нему, а он снял с нее большие серьги и повесил их себе в уши. Она открыла портфель, достала пропитанную раствором вату и сняла с губ и остального лица грим, а мужчина взял грим и стал пудрить лицо, наработанным движением подводить глаза и красить губы такой же красной помадой, какая только что была на ее губах.

В конце она сняла парик и надела на него. Женщина тоже была побрита наголо, и, когда он надел лодочки и очки, стало почти что невозможно понять, что они поменялись местами.

Через десять минут послышалось, как отодвигают засов, после чего дверь открылась, и вошла надзирательница.

— Посещение закончилось.

Мужчина кивнул, поправил очки и взял свой портфель. Потом встал на высоких каблуках и повернулся к полицейской, которая вывела его из комнаты для посетителей и повела дальше по коридору, даже не задумываясь о том, что это не женщина.





84