Минус восемнадцать

Малин Ренберг и ее муж Андерс договорились о том, что возьмут выходной в предпраздничный день, чтобы раз и навсегда избавиться от всего строительного мусора, который остался после ремонта и лежал под брезентом в саду вот уже почти два года. Даже соседи, обычно такие милые и скромные, стали выражать свое недовольство. Не непосредственно им, а другим соседям, причем некоторые зашли так далеко, что перестали с ними здороваться.

Но из-за нераскрытого старого дела с графом у Малин все чесалось, как будто ее покусала туча комаров, и, точно как сказал Фабиан, есть только один способ унять зуд — поехать на старый хутор к югу от Стокгольма и посмотреть на месте.

Андерсу она сказала, что наконец-то почувствовала потребность заняться спортом, и поэтому ей лучше поехать в город и купить все для тренировок, а потом тихо-спокойно заглянуть в различные спортклубы, чтобы выяснить, на какой делать ставку. И потом она, конечно, сходит на занятие, а может быть, даже на два сразу в зависимости от того, сколько у нее хватит сил.

Как Малин и ожидала, Андерс дал себя провести. Он даже расплылся в улыбке и сказал, что это совершенно замечательная идея. И ей абсолютно незачем беспокоиться о строительных отходах.

Согласно навигатору поездка должна была занять примерно час, и, хотя прибор иногда несколько раз сбивался на маленьких покрытых гравием дорожках, петляющих в густом лесу, она, наконец, добралась до места.

Хутор находился в десяти метрах от дороги за стеной из дикорастущих кустов, пышная зелень которых практически загораживала весь вид. Старый дом с классическими белыми углами, наверняка построенный больше ста лет назад и когда-то выкрашенный в цвет красной меди, теперь покрылся зеленым слоем мха и водорослей.

Малин вошла в некогда белую калитку, которая доходила ей до бедра, и пошла по высокой траве к крыльцу. На двери не было таблички с именем, но от нее остался темный прямоугольный контур с отверстиями в каждом углу. Хотя она не ждала, что кто-то выйдет и откроет, ударила ржавым молотком по дощечке. Твердый звук металла о металл быстро утонул в густой зелени, и скоро опять стало тихо.

Сделав еще три попытки, она потрогала дверную ручку, прикрепленную вверх ногами. Малин надо было только поднять ручку вверх и проверить, не заперта ли дверь. Дверь оказалась незапертой.

Внутри было на несколько градусов холоднее, чем снаружи, и, сделав несколько вдохов, она почувствовала признаки астмы, которая перекрывает ей бронхи. Иными словами воздух был не только влажным и спертым, но и со спорами плесени. Но ничего не поделаешь, заключила она и прошла на кухню с коврами, мебелью и всевозможными безделушками и вещичками. В мойке кто-то оставил тарелки, приборы и стаканы, а на столе лежала газета губернии Сёдертелье от 4 марта 1995 года, раскрытая на развороте с заголовком: 20-летний наемный убийца ограбил заправку Статойл и украл пятьсот крон.

Ручки внутренних дверей тоже были перевернуты, и Малин вспомнила старый хутор своей тетки в провинции Даларна. Там было то же самое, и когда она однажды спросила почему, тетя ответила, что это для защиты от всех существ, которые населяют дом. Они не смогут проникнуть в дверь с неправильно повернутой дверной ручкой. Значит ли это, что в доме живут злые духи? Поэтому его бросили на произвол судьбы после смерти Веры Мейер?

В спальне из мебели был только старый секретер под единственной книжной полкой в одном конце комнаты и двуспальная кровать с резной спинкой в другом. Туго натянутое покрывало, наверное, когда-то было голубым, но выгорело и стало светло-серым. То же самое стало с тряпичным ковриком рядом с кроватью. Малин вошла и, отодвинув ногой коврик, увидела то, что подозревала, прочитав материалы следствия.

Темное пятно крови в форме амебы было на вид около метра в диаметре. Здесь Хеннингу фон Юлленборгу нанесли восемнадцать ножевых ранений в спину, причем несколько таких глубоких, что нож проткнул грудь насквозь. Нож так и не нашли, хотя прочесали весь район металлическим детектором и обследовали дно водоема кошкой.

Малин села на корточки и провела рукой по деревянным доскам, которые наверняка пытались отскрести, обработать наждаком и отбелить щелоком, пока не поняли, что сухой пол впитал так много крови, что остается его только полностью поменять.

Сзади что-то скрипнуло, и она резко обернулась. Но никого не увидела. Она встала и прислушалась.

— Эй? Здесь кто-то есть? — закричала она и стала вслушиваться в тишину, а затем покачала головой. Неужели из-за каких-то перевернутых дверных ручек она начала верить в привидения? А ведь она, в отличие от Андерса, не станет ни во что верить, пока несколько раз не убедится.

Малин положила коврик на место и подошла к секретеру, на котором была та же резьба, что и на спинке кровати. В замке торчал ключ; Малин повернула его и откинула крышку. В глубине лежала кипа вырезанных кроссвордов, все начатые, но не законченные.

В одном из четырех маленьких ящиков по бокам лежали ручки и ластики, в другом — несколько карточных колод. В третьем хранились катушки с нитками, иголки и наперстки, а последний был пуст. Пятый ящик посредине был в два раза шире и такой же пустой. Выдвинув его, Малин тыльной стороной ладони почувствовала легкую тягу. Она целиком вынула ящик и отложила его в сторону. Теперь она четко ощущала, как из отверстия дует. Она села на корточки и наклонилась вперед, но ничего не увидела в темноте. Ей пришлось посветить мобильным.

Отверстие шло вдоль задней стороны секретера и исчезало в стене за ним. Если бы у нее за спиной снова не раздался скрип, она бы уже начала гадать, что там спрятано. Но вместо этого повернулась и еще раз спросила, кто здесь.

Естественно, никакого ответа не последовало, и хотя Малин прекрасно понимала, что, как правило, старые деревянные полы скрипят и трещат, на всякий случай закрыла дверь в прихожую.

После чего попыталась отодвинуть секретер от стены, но увидела, что он привинчен к полу. Иными словами, ей придется засунуть руку в темное неизвестное пространство.

Она наклонилась вниз, чтобы засунуть всю руку целиком, и кончиками пальцев нащупала что-то в самой глубине. Но только сняв пальто и свитер, сумела залезть достаточно далеко, чтобы взять предмет и вытащить его.

Это был старый фотоальбом. Она вытерла слой пыли и мышиного помета и открыла его. На первом фото двое детей лет пяти, взявшись за руки, стояли на лужайке перед домом. Дети отличались только одеждой — короткие брюки с подтяжками и рубашка, и платье с бантом. Помимо этого они были похожи, как однояйцевые близнецы. Светлые волосы, глаза, форма лица, даже поза, в которой они стояли, положив руку на бедро, были почти что идентичными.

Дидрик и Нова были написано выгоревшими витиеватыми буквами под фото.

Малин стала дальше листать альбом, в котором было полно фотографий двух детей в различные периоды жизни. На большинстве они стояли, держась за руки, и смотрели прямо в камеру. На других обнимались и целовались, а на некоторых с ними была Вера Мейер. Она достала мобильный и сравнила фото из альбома с фотографиями преступника и женщины, которые прислал Фабиан. Без сомнения, это они.

Дидрик и Нора.

Это дети Веры? Но ведь у Веры не было детей. Во всяком случае, если верить старому расследованию Эдельмана, который в свою очередь ссылался на реестр народонаселения.

И тут у нее за спиной раздался щелчок, который при всем желании нельзя было списать на игру воображения. Дуло ружья находилось от нее так близко, что, повернувшись, она смогла в него заглянуть. Инстинктивно рука Малин потянулась к наплечной кобуре, но остановилась на ходу.

Уже было поздно.





85




Прошло больше суток с тех пор, как Соня не приходила домой, не звонила и даже не присылала смс. В том, что она погружается в себя в разгар творческого процесса, не было ничего необычного. Не говоря уже о нем самом, который мог отсутствовать целыми днями, если работа того требовала.

С одной только разницей — на этот раз она ушла от него.

Из-за этой разницы секунды казались часами.

Следствие помогло ему сдержать беспокойство бо́льшую часть вчерашнего дня. Но стоило ему запереть входную дверь и повесить ключи в шкаф для ключей, его мысли устремились в эпицентр боли.


Фабиан приготовил ужин на автопилоте, и, пока они с детьми ели, забросал себя вопросами. Они будут продавать дом? И дети. Ведь они уже довольно взрослые, чтобы по неделе жить то у одного, то у другого родителя с постоянно собранными рюкзаками. А он сам. Кончится тем, что он станет отцом-одиночкой? Или, как Тувессон, станет пить? Все эти вопросы повисали в темноте без ответов.

Матильда спросила, где находится Соня, но он смог только пожать плечами и отделаться полуправдой о том, что она вынуждена работать допоздна. Но дочь, конечно, видела его насквозь и указала на нетронутые стакан, тарелку и приборы.

После ужина он постарался убить как можно больше времени и лег спать уже в половине десятого. Но не заснул. Вопросы, как навязчивый шум в ушах, никак не давали ему уснуть. Всю ночь он проворочался на потной постели, и в конечном итоге простыня стала больше походить на смирительную рубашку.

По этой причине он налил себе вторую чашку только что сваренного очень крепкого кофе и стал ждать, когда остальные члены команды займут места за столом в совещательной комнате.

— О’кей, давайте начнем, — сказала Тувессон, которая, наконец, вернулась и у которой единственной в комнате был более или менее отдохнувший вид. — Насколько я понимаю, вчера много чего произошло, так что кто хочет начать? — Она отставила чашку с кофе и обвела взглядом присутствующих.

— Но пока мы не приступили, я бы хотел задать маленький вопрос. — Утес поднял вверх указательный палец. — Где тебя носило весь вчерашний день и вечер среды? Не знаю, как остальные, но мне, во всяком случае, надо знать.

— Мне тоже, — сказала Лилья и кивнула в знак согласия.

— По ходу следствия все время что-то происходит, — продолжил Утес. — Но когда я пытаюсь позвонить тебе и связаться с тобой, и не по одному разу, ты или не отвечаешь, или не перезваниваешь. И теперь я хочу знать, в чем дело. Так продолжаться не может.

Фабиан без труда мог понять Утеса и Лилью. Им действительно надоели проблемы Тувессон с алкоголем, которые все больше и больше влияют на обстановку на работе. Да и ему тоже. Но сейчас не время выяснять это.

— Она ответила, когда я позвонил, — сказал он, и на него удивленно посмотрели не только Утес и Лилья, но и сама Тувессон. — Но ты не могла говорить, потому что как раз была в самолете, разве нет? — Он встретился с ней взглядом, и как только первоначальное смятение прошло, она кивнула.

— Да, я летела в Берлин навестить сестру.

— В Берлин? — спросила Лилья.

— Да, извините, если я не сказала. Все произошло совершенно спонтанно — моя сестра предложила мне взять выходной в предпраздничный день и приехать к ней. Я не думала, что это получится, но когда Хёгсель в среду дала понять, что показаний Жанетты Даун достаточно, я в последнюю минуту купила билет и поехала прямо в Каструп. Но как только я услышала, что произошло, вылетела обратно первым же рейсом.

— Твоя сестра, наверное, расстроилась. — Утес потянул себя за щетину.

— Конечно, но что мне было делать? — Тувессон развела руками, словно больше добавить было нечего.

— А мне показалось, что ты вроде сказал, что она сидит на совещании в Мальмё. — Утес повернулся к Фабиану.

— Да, но это было на обратном пути после того, как она приземлилась.

— Так все и было. Я заехала на совещание по дороге, — вмешалась в разговор Тувессон. — Но послушайте, давайте лучше начнем. Скоро у меня встреча с Хёгсель. Фабиан, давай ты.

Фабиан кивнул и вкратце перечислил находки, сделанные дома у Юхана Халена. Тайная комната секса в подвале и могила с тремя телами в саду. Затем рассказал о каждом. В частности, о Диане Давидссон, благодаря которой они поняли, что речь идет не только о преступнике, но и о преступнице, которая, похоже, так же ловко меняет обличье.

Затем рассказал о графе Бернарде фон Юлленборге, брата которого Акселя фон Юлленборга нашли замерзшим в его охотничьих угодьях зимой 2010 года с простреленной ногой, и о том, как его бывшая стокгольмская коллега Малин Ренберг сейчас устанавливает возможную взаимосвязь с убийством их отца двадцатилетней давности, которое до сих пор не раскрыто.

Он рассказал о сложной паутине денежных трансакций, которую удалось распутать персональному банковскому менеджеру Халена Марианне Вестер. Она отследила все переводы через различные офшорные компании с самого начала и вплоть до пары Стен и Анита Стрёмберг.

Когда Фабиан закончил, Тувессон стояла перед доской во всю стену, рассматривала линейку времени, фото всех жертв и мест убийств, а также взаимосвязей между ними и качала головой.

— Вы наверняка совершенно правы. Просто кажется… Не понимаю, как они сумели… Как бы это сказать? В обычном случае я бы отвергла весь сценарий как чистый плод фантазии и полный абсурд.

— Полный абсурд, по-моему, довольно хорошо подходит для описания наших преступников, — сказал Фабиан. — Не забывайте, что мы имеем дело с женщиной, которая глазом не моргнув идет прямо в СИЗО и срывает очную ставку, и с мужчиной, который в центре города заезжает за край набережной, а потом исчезает на дне морском.

Тувессон кивнула и повернулась к остальным.

— Как мы пойдем дальше?

— Думаю, надо сосредоточить все силы на ней. — Фабиан обвел в кружок фото из водительского удостоверения Аниты Стрёмберг. — Далеко не факт, что это ее настоящее имя, но есть шанс, что она по-прежнему им пользуется.

— Да, и наконец-то у нас есть номер удостоверения личности. — Тувессон повернулась к Утесу. — Предлагаю тебе отставить все в сторону и начать собирать сведения об Аните. Ирен, с твоей помощью дело пойдет быстрее.

Утес и Лилья кивнули и вышли из комнаты, каждый с полной чашкой кофе. Фабиан пошел вслед за ними, думая о разводе.

— Фабиан, ты как? — спросила Тувессон, не оставив ему выбора.

Он остановился и повернулся к ней.

— На личном или на рабочем фронте?

— Значит, дела совсем плохи. — Она подошла к кофейному автомату и налила себе чашку. — Когда я была беременна, не знаю, чувствовал ли ты то же самое, когда вы ждали детей, то повсюду видела женщин с животами. Когда я через полгода ходила с коляской, внезапно везде были одни сплошные коляски. — Она встретилась с ним взглядом. — То же самое, когда я только что развелась. Это видно по глазам людей. Читается между строк и слышится в интонации. Везде, все время.

Фабиан кивнул. У него не было никаких слов. Особенно сейчас. Только действия.

— Может быть, поговорим об этом в другой раз, — наконец выдавил он из себя и направился к двери.

— Конечно. Прости, я не собиралась… я просто хотела… Еще одна вещь, и ты пойдешь.

Он опять остановился и обернулся.

— Я просто хочу поблагодарить тебя за то, что ты вызвался поддержать меня на совещании.