Минус восемнадцать

— Все в порядке. — Фабиан попытался улыбнуться. — Как я уже сказал, по-моему, не надо слишком много говорить о личном в разгар расследования.

— В этом ты совершенно прав, но это же ты был у меня вчера дома?

Он кивнул, и Тувессон прижала указательный палец к губам.

— Не знаю, как мне выразить…

— Тебе ничего не надо говорить.

— Нет, надо. Во-первых, хочу сказать, что я очень благодарна за то, что это был ты, а не кто-то другой из команды. Во-вторых, страшно извиняюсь за то зрелище, которое перед тобой предстало и которое, наверное, будет стоять у тебя перед глазами каждый раз, когда мы будем встречаться.

— Астрид, все в порядке.

— В порядке? Это черт знает что такое. Но… — Она посмотрела в окно. — И вот что важно. Что бы ты ни думал, я хочу, чтобы ты знал: это одноразовое явление и ничего кроме.

— Дело не в том, что я думаю, — сказал Фабиан, хотя вообще-то не хотел ничего говорить. — А в том, что мы в процессе расследования, которое не похоже ни на какое другое. Это расследование может полететь к черту без руководителя, который отвечает, когда мы звоним, даже если это в середине ночи, и которому не нужно все пересказывать из-за того, что он лежал дома в собственной рвоте.

— Фабиан, ты, безусловно, прав. Но как ты знаешь, мне было немного…

— Еще раз. — Он пригвоздил ее взглядом. — Еще раз, и я ни секунды не колеблясь подам заявление Букандеру.

Тувессон собралась что-то сказать, но тут зазвонил ее мобильный.

— Да, алло? Да, это Астрид Тувессон… Привет, Рагнар… Ага. Что? Но подожди, ты можешь повторить последнюю фразу еще раз? — С ее лица исчезла вся краска, и ей пришлось сесть на стул. — Но… Я не понимаю. Как они только могли… Боже, этого не может быть… Это же сплошной абсурд. Но эй, каким образом это может быть наша ошибка? Ведь не мы… Что значит незаконное лишение свободы? Но Рагнар, ты же сам слышишь! Это чистое безумие.

Фабиан слышал взволнованный голос на другом конце, но ему не удалось разобрать слова. И когда Тувессон, наконец, закончила разговор и повернулась к нему, он увидел по ее лицу, что хотя она слышала каждое слово, она все равно не поняла.

— Они поменялись местами, — произнесла начальница словно под гипнозом.

— Как там поменялись местами? Кто с кем?

— Преступник с женщиной.

Фабиан по-прежнему ничего не понимал.

— Получается, сегодня утром она пришла к нему в СИЗО, а спустя полчаса он вышел оттуда в ее одежде. Сначала я подумала, что это шутка, но это правда.

— А она? Что сделала она?

— Еще четверть часа назад сидела, а потом обратила их внимание на ошибку.

— Выходит, теперь у них вместо него сидит она?

— Если бы так… — Тувессон вздохнула и покачала головой, словно уже была готова полностью сдаться.

— Подожди. Они же ее не выпустили?

— Именно что выпустили. Рагнар сам там не был, поскольку это предпраздничный день. Очевидно, женщина выдала себя за адвоката преступника и пригрозила им подать на них в суд за незаконное лишение свободы, если они ее не отпустят. Ничего худшего в моей практике не было, хотя в СИЗО Крунуберга в 2004 году произошло нечто подобное, если верить Рагнару Пальму. Знаешь, что он еще сказал? Помимо того, что сослался на нехватку персонала. Что? Ты хочешь услышать? Знаешь, что этот черт имел наглость сказать после всего того, что мы пережили? Ничего бы этого не случилось, если бы мы держали его в курсе расследования. Тогда бы они были «больше начеку». Слышал когда-нибудь подобную глупость?

Фабиан не знал, что ему ответить. Вопрос его вообще не интересовал. Значение имело только то, что и преступник, и женщина вновь находятся на свободе. Чья бы вина ни была, это не меняло тот факт, что они вернулись к началу, не имея ни малейшего понятия, как им двигаться дальше.





86




Хотя Слейзнер имел обыкновение созывать пресс-конференции, как только у него появлялся шанс, Дуня не ожидала, что он поступит как безнадежный дурак и обнародует имя Санни Лемке. Но вот она в кадре на весь экран сидит на заднем сиденье полицейской машины и страшно испуганным взглядом смотрит прямо в камеру. О чем он, черт возьми, думал?

— Может быть, для вас это будет сюрприз. — В кадре опять появился Слейзнер. Верный своей привычке он как следует напудрил лоб и переносицу, чтобы они не блестели от жара прожекторов. — Но не для нас, которые с этим работают. — Он показал на Иба Свейструпа, который сидел по одну руку от него, и на Сёрена Уссинга, который сидел по другую руку. — И хотите верьте, хотите нет, но если в газетах ничего не пишут, это не значит, что мы сидим сложа руки. — Кое-кто из журналистов рассмеялся. — Как бы то ни было, это не что иное, как результат интенсивной, но вполне обычной скрытой работы полиции.

Дуня взяла пульт и хотела выключить. Но хотя от одного вида Слейзнера ей становилось плохо, и каждая клеточка ее тела буквально требовала выбросить телевизор в окно, она не могла заставить себя нажать на красную кнопку.

— Как вы понимаете, это означает, что расследование дела о брутальных убийствах Йенса Лемке и Бьярке Фриса продвинется далеко вперед, когда теперь у нас есть очевидец. И я горжусь и радуюсь, что мог в этом помочь. — Слейзнер изобразил одну из своих патентованных улыбок, которая прошла сквозь экран и коснулась всего на своем пути.

Дуне было достаточно. Она пошла в ванную, чтобы ополоснуть лицо. Она чувствовала себя грязной. Словно он опять побывал здесь и испачкал ее.

— Значит, теперь следствие ведет полиция Копенгагена? — спросил один из журналистов.

— Нет, и хочу подчеркнуть, что мы никоим образом не передали ничего себе.


Дуня вытерлась и заметила зеленую зубную щетку в кружке рядом с ее собственной. Наверняка Магнуса, подумала она и выкинула щетку в мусорное ведро.

— Но как всегда мы тесно сотрудничаем, и именно в этом деле я и моя команда смогли помочь с важным фрагментом пазла. К тому же на момент задержания фигурантка случайно оказалась в Копенгагене.

Получается, он был настолько уверен, что переночует у нее, что взял с собой зубную щетку. Она по-прежнему не могла понять, как Магнус мог обмануть ее и опуститься так низко. Правда, он пытался найти объяснение. Что пошел на это ради нее, что Слейзнер давил на него и фактически заставил.

— Сейчас ее допрашивают здесь, в Хельсингёре, под руководством моих коллег. Поэтому остальные вопросы можете задавать им.

Но Дуня воспринимала только отдельные фрагменты. Она вся кипела от злобы и, как только собралась с силами, попросила его уйти.

— Вначале эта женщина была одной из главных подозреваемых. Она по-прежнему ею является?

Дуня вернулась в гостиную и увидела, что Слейзнер наклонился к микрофону.

— Нет, в первую очередь мы взяли ее как свидетеля, и сейчас она помогает нам составить фоторобот.

— А как вы расцениваете то, что она украла два табельных оружия и фактически стреляла в полицейского?

— В настоящий момент нам важнее ее свидетельские показания.

— Означает ли это, что вы не станете дальше…

— Это означает, что сейчас мы задействуем все ресурсы, чтобы опознать и схватить того или тех, кто виновен в этих ужасных убийствах. — Слейзнер отклонился назад от микрофона.

— Позвольте мне уточнить. — Уссинг откашлялся. — Не вдаваясь в специфические детали, могу сказать, что, к сожалению, в определенных обстоятельствах мы, полицейские, действовали не самым подходящим образом, что без сомнения явилось решающей причиной того, что все произошло так, как произошло.

— Ты намекаешь на Дуню Хоугор и на тот факт, что это ее оружие?

— Мы собрались здесь не для того, чтобы кого-то осудить.

— Но раз уж об этом зашла речь, — вмешался Слейзнер и поднял в воздухе палец. — Не будем также скрывать, что в организации есть негодяи. К счастью, они являются исключением, но Хоугор — одна из них. Как некоторые из вас знают, я сужу по собственному опыту и целиком убежден в том, что и Иб, и Сёрен согласятся со мной, когда я скажу, что ее, наконец, не будет в рядах датской полиции.

Дуню ничуть не удивило, что Сёрен кивнул. Но Иб? Правда, у него был такой вид, будто его запрограммировали против его воли, но все-таки. Ведь он знал гораздо больше. Как он может просто сидеть там и не возражать им? По крайней мере, это дало ей силы нажать на красную кнопку.





87




— Входи, входи, — крикнул полуглухой старик Малин, которая вошла вслед за ним в избу с таким низким потолком, что ей пришлось пригнуться, хотя в ней всего метр шестьдесят три.

— Садись, сейчас принесу тебе кофе. Он уже варится на плите. — Старик поставил ружье к стене и подошел к плите. — Кстати, а дама пьет такой кофе?

Малин кивнула и села на один из двух стульев за кухонный стол с клеенчатой скатертью в клеточку и с пластиковыми цветами в вазе с водой. До этого она пила кофе, сваренный на огне, только один раз, во время похода на лошадях в глуши региона Норрланд пятнадцать лет назад. Хотя был разгар суровой зимы, она отказалась пить из погнутого металлического ковша с дымящимся горячим кофе и признала свою ошибку лишь тогда, когда участники группы сделали вид, будто пьют божественный напиток.

Как она и предполагала, кофе оказался очень невкусным, и она до сих пор уверена в том, что остальные в глубине души были того же мнения, хотя сидели в снегу и утверждали, что ничего никогда вкуснее не пробовали.

— Надеюсь, дама также любит сладкий рулет, — сказал старик и поставил на стол поднос с несколькими кусочками рулета, в которых, судя по их виду, было так много консервантов, что они вместе с тараканами без проблем переживут третью мировую войну.

— Как я уже сказала раньше, мы полным ходом расследуем дело об убийстве, — произнесла Малин, пытаясь ускорить процесс. — Поэтому мне надо знать, известно ли тебе об этих двух детях и что ты можешь о них сказать.

Малин достала и раскрыла фотоальбом, который нашла в стене.

Мужчина, не посмотрев на фото в альбоме, спокойно налил кофе и сел напротив нее.

— Дама должна знать, что я с семнадцати лет работал в имении дворником, и смею сказать, что в то время не было ни мобильных телефонов, ни цветных телевизоров, а ириска стоила не больше эре, если купить пять штук.

— Да, были времена. Но ты же должен знать, кто это.

— Что?

— Я просто сказала, что ты должен знать этих двух детей, — произнесла Малин так громко, как только могла, одновременно пытаясь скрыть раздражение. Она начинала понимать, почему он ее не слышал, когда она кричала на хуторе.

— Знаешь, в то время можно было схватить девушку за задницу и назвать шоколадный шарик негритенком, не боясь, что тебя арестуют. Кстати, почему ты не попробуешь кофе?

Малин кивнула и заставила себя сделать глоток кофе, который к ее удивлению оказался вовсе не так уж плох.

— Семнадцать лет и бриллиантин на волосах. Да, тогда можно было потрахаться то тут, то там, когда меньше всего предполагаешь. Знаешь, я ходил по дворам и делал разную работу, да еще имел такой член, что никаких проблем у меня не было. Знаешь, как они меня называли? Негр. И знаешь почему?

— Спасибо, я пойду, — Малин встала.